Кроме того, если эта фигура животного очень диковинна и ужасна, иначе говоря, если она имеет много сходства с вещью, которая оказывалась когда-либо вредоносной для тела, то она возбуждает в душе страсть опасения и затем отвагу или же трепет и боязнь, сообразно телосложению и душевной силе субъекта, сообразно с тем, в чем по прежнему опыту имелась заручка[44]: в защите или бегстве от опасных вещей, к которым это данное впечатление имеет отношение. У некоторых людей оно так изменяет состояние мозга, что «духи», отражающие образ, уже получившийся в железе, идут оттуда частью в нервы, служащие для поворота спины и движений ног, частью в те нервы, которые расширяют и сужают отверстия сердца, или в те, которые возбуждают прочие части тела, откуда кровь приливает к сердцу; таким образом эта кровь, будучи разрежена более обычного, отводит в мозг «духи», предназначенные поддерживать страх и усиливать последний, то есть держать открытыми или вновь открывать поры мозга, проводящие «духи» в эти самые нервы. Ведь оттого только, что «духи» входят в данные поры, они и производят особое движение в железе, по природе созданной, чтобы сообщать душе об известной страсти, а так как эти поры относятся главным образом к небольшим нервам, служащим сужению или расширению отверстий сердца, то и кажется, что душа чувствует присутствие страстей как бы в сердце.
Нечто подобное происходит и по отношению к другим страстям, а именно: они причиняются главным образом «духами», заключенными в полостях мозга; «духи», таким образом, или направляются к нервам, служащим сужению и расширению сердца, или толкают к сердцу кровь, находящуюся в иных частях тела, или иначе поддерживают ту же страсть. Отсюда ясно и понятно, почему я поместил в определение страстей их свойство возникать вследствие особого движения «духов».
Впрочем, направления «духов» к нервам сердца совершенно достаточно, чтобы дать железе толчок, благодаря которому трепет проникает в душу; точно так же, вследствие того лишь, что некоторые «духи» одновременно идут к нервам, служащим для передвижения ног в целях бегства, они вызывают в той же железе другое движение, благодаря которому душа чувствует и воспринимает это бегство; следовательно, последнее может быть осуществлено в теле при одном только предрасположении органов тела, без помощи души.
То же самое впечатление, которое сообщено железе присутствием страшного объекта и причиняет одним людям страх, в других может возбуждать отвагу и дерзость; основание здесь то, что не у всех мозг расположен одинаковым образом и что одно и то же движение железы в некоторых людях вызывает страх, а в других ведет к иному результату: «духи» проникают в поры мозга, проводящие их частью к нервам, двигающим в целях защиты руки, а частью к тем нервам, которые возбуждают и толкают к сердцу кровь так, как это требуется, чтобы воспроизводить «духи» в целях продолжения этой защиты и для оказания поддержки воле.
Необходимо отметить, что главное действие всех людских страстей – это побуждать и располагать человеческую душу желать того, к чему страсти подготовляют тело; так, чувство страха побуждает ее к желанию бегства, а чувство мужества – к желанию борьбы; то же и в отношении к другим страстям.
Однако воля настолько по своей природе свободна, что никогда не может быть принуждаема, поэтому из двух видов мыслей, различаемых мною в душе, одни суть действия, а именно наши желания, другие – страсти в более обширном смысле слова, понимая тут все виды восприятий; первые, безусловно, произвольны и только косвенным путем могут быть изменяемы влиянием тела, тогда как последне, то есть страсти, напротив, вполне зависят от вызывающих их процессов и только косвенно изменяются душой, исключая те случаи, когда сама душа является причиной страстей. И всякое воздействие души на тело состоит в том, что в силу желания какой-либо вещи, обнаруживаемой ею, душа воздействует на железу, с которой тесно связана, а последняя колеблется так, как это требуется для достижения результата этого желания.
Когда душа желает сохранить воспоминание о чем-либо, то в силу этого желания железа, поочередно наклоняющаяся в разные стороны, толкает «духи» к различным областям мозга, пока они не найдут следов, оставленных там предметом, который желательно сохранить в памяти. Эти следы не что иное, как поры мозга, откуда перед этим «духи» направлялись по причине присутствия данного предмета; отсюда эти поры приобрели весьма большое преимущество отыскиваться подобным образом и другими «духами», направляющимися к данным порам; «духи», встречая указанные поры, входят внутрь последних легче, чем в другие, благодаря чему и производят особое движение в железе, а эта последняя представляет душе предмет и дает знать, что этот объект есть то самое, о чем душа желала вспомнить.
Когда желают вообразить нечто невиданное, то это желание способно привести железу в движение, чтобы толкать «духи» к порам мозга, посредством открытия которых данная вещь может быть представлена. Когда желают сохранить внимание, чтобы в течение известного времени рассмотреть предмет, это желание удерживает железу наклоненной в одну и ту же сторону. Когда, наконец, желают идти или вообще известным образом передвигать свое тело, то в силу подобного желания железа толкает «духи» к мускулам, служащим этой цели.
Однако желание возбудить в себе известное движение или что другое не всегда может вести к достижению желаемого; это стоит в зависимости от того, насколько природа и привычка различно связывают каждое движение железы с определенной мыслью. Так, например, если желают обратить глаза на весьма отдаленный предмет, то такое желание приводит к расширению глазного зрачка; если же устремляют внимание на близкий предмет, то зрачок сокращается; но если еще только думают о том, как бы расширить зрачок, то при самых благих желаниях не расширят зрачка вполне, так как движения железы, служащие толчком для «духов», идущих к оптическому нерву, природа не связывает с желанием рассматривать близкие или отдаленные предметы. При разговоре мы думаем только о смысле того, что желаем сказать; однако это производит тот результат, что мы шевелим языком и губами гораздо быстрее и сильнее, чем если бы мы помышляли в это время управлять ими на все лады, как это требуется для произнесения данных слов. Все это происходит благодаря тому, что по привычке, приобретаемой навыком к речи, деятельность души, двигающей при посредстве слов язык и губы, мы связываем с обозначениями слов, сопровождающих эти движения скорее, чем при намеренных движениях губ и языка.
Наши страсти не могут ни обнаружиться, ни исчезать при прямом воздействии нашей воли; это возможно лишь косвенно при представлении вещей, связываемых в данном случае с желаемыми страстями и противоположных тем страстям, которые мы хотим устранить. Так, чтобы возбудить в себе отвагу и отогнать страх, недостаточно иметь подобное желание, но должно попытаться представить доводы, предметы или примеры, убеждающие нас в том, что опасность невелика, нужно представить себе, что всегда защита надежнее бегства, что победителю выпадает слава и радость, беглецу же позор, печаль и пр.
Имеется особое обстоятельство, препятствующее душе быстро изменять или задерживать страсти; оно дало мне повод указать в определении страстей, что последние не только причиняются, но также и поддерживаются и усиливаются с помощью особых движений «духов». Обстоятельство это заключается в том, что почти все страсти сопровождаются известным волнением в сердце и, следовательно, во всей крови и в «духах», так что, пока это волнение не уничтожится, страсти бывают представлены в нашей душе подобно тому, как представлены там чувственные предметы, пока они действуют на органы наших чувств. И подобно тому как душа, очень внимательно обращаясь к чему-либо, может противиться, чтобы мы слышали маленький шум или чувствовали небольшую печаль, но не в состоянии воспрепятствовать нам слышать гром или ощущать пламя, обжигающее руку, так же точно она легко может противодействовать незначительным страстям, но не самым бурным и сильным, исключая разве тот только случай, когда утихло волнение крови и «духов». Большее, что воля может сделать, когда подобное волнение находится во всей силе, – это не сочувствовать его результатам и воздерживаться от многих из движений, к которым страсть располагает тело. Если, например, гнев поднимает для удара нашу руку, воля может удержать последнюю; если страх побуждает ноги к бегству, воля может их задержать.
Непрестанная борьба, как обычно выражаются, между низшей, именуемой чувственной, частью души и высшей ее частью, разумной, – лучше сказать между естественными вожделениями и волей, – состоит не в несовместимости движений, возбуждаемых железой при помощи «духов» в теле, и движений, возбуждаемых душой. Ведь у нас одна только душа, и эта душа не имеет сама по себе никаких различий в своих частях: чувственная ее ч