асть вместе с тем и разумна, и все ее вожделения суть желания; ошибка, какую допускают, заставляя участвовать в душе различных деятелей, обычно друг другу противоположных, происходит из того, что не различают хорошо функций души от функций тела; последнему должно приписывать все то, что может быть отмечено в нас как несогласное с нашим рассудком. Следовательно, нет иного вида борьбы кроме той, когда небольшая железа в середине мозга может быть движима в одну сторону душой, а в другую действием «духов» – ведь они не что иное, как тела! – и значит, как я уже утверждал выше, бывает часто, что эти два воздействия противоположны и особенно сильно препятствуют друг другу. Можно различить два вида движений, возбуждаемых в железе посредством «духов»: одни из этих движений представляют душе объекты, затрагивающие чувства, или впечатления, которые сталкиваются в мозгу и не производят никакого натиска на волю; другие движения напрягают там известные усилия, – это именно те движения, которые причиняют страсти и сопровождающие их телесные процессы; что касается первых из движений «духов», то хотя они часто препятствуют действиям души или сами встречают препятствие в последних, однако, ввиду того, что они решительным образом не противоположны друг другу, обычно тут не отмечают борьбы. Ее отмечают только между последними из указанных движений и желаниями, им противостоящими: например, между усилием «духов», толкающих железу, чтобы вызвать в душе хотение чего-либо, и усилием души, которая толкает железу в стремлении избежать данной вещи. Возникает эта борьба главным образом благодаря тому, что воля не имеет возможности непосредственно возбуждать страсти, так как она, что было сказано выше, принуждена изощряться и применяться к тому, чтобы успешно обсудить различные вещи. В силу этого, если наиболее влиятельная из воздействующих на нас вещей в состоянии изменить направление «духов», то может случиться, что та вещь, которая сопутствует данной вещи, не имеет такой силы и что «духи» удалят ее тотчас же по той причине, что предшествовавшее расположение нервов, сердца и крови не изменилось; отсюда и вытекает, что душа чувствует себя побуждаемой почти одновременно желать и не желать одной и той же вещи. Отсюда и взято представление о двух соперничающих в душе силах. Тем не менее можно еще принять за известную борьбу то обстоятельство, что одна и та же причина, производя в душе определенную страсть, производит также в теле известные движения, которым душа вовсе не содействует и даже задерживает или старается задержать их, едва восприняв: так случается, например, когда нечто, вызвавшее в душе страх, содействует тому, что «духи» направляются в мускулы, способствующие попятному движению ног, а храбрящаяся воля задерживает последние.
По исходу этих битв каждый может познать силу или слабость своей души, те, в ком воля естественно может побеждать страсти и задерживать сопровождающие их телесные движения, несомненно, обладают душой наиболее сильной. Но существуют люди, которые не могли испытать силу собственной души, ибо их воля всегда боролась не своим собственным оружием, но только с помощью того оружия, которое давалось ей некоторыми страстями, чтобы противиться другим страстям. То, что я называю «собственным оружием», суть законченные и определенные суждения касательно познания добра и зла, следуя которым душа решила поступать в своей жизни. Наиболее же слабы те души, воля которых вовсе не решается следовать определенным суждениям, но вечно увлекается наличными страстями; а эти последние, будучи часто противоположны друг другу, поочередно влекут душу на свою сторону и, заставляя ее враждовать с самой собой, приводят в самое плачевное состояние, в каком только может она очутиться. Так, когда страх представляет смерть крайним злом, которого нельзя избежать иначе как путем бегства, то гордость, с другой стороны, представляет позор этого бегства как зло горшее смерти; эти две страсти различно колеблют волю, которая, повинуясь то той, то другой, вечно противится сама себе и делает душу рабской и несчастной.
Правда, весьма мало людей столь слабых и безрассудных, что они не желают ничего, кроме диктуемого им страстью; большинство же имеет определенные суждения, согласно которым и управляет частью своих поступков. Хотя нередко эти суждения бывают ошибочны и даже основаны на известных страстях, в силу которых воля раньше оказывалась побежденной или соблазненной, тем не менее по той причине, что воля продолжает им следовать и тогда, когда отсутствует страсть, вызнавшая эти суждения, последние можно считать за собственное оружие души и думать, что души бывают сильнее или слабее сообразно тому, в какой степени могут следовать этим суждениям и сопротивляться наличным страстям противоположного характера. Существует, однако, большое различие между решениями, которые исходят из ложного мнения, и теми решениями, которые основываются исключительно на познании истины; поэтому если следуют этим последним решениям, то уверены, что никогда не будут иметь ни сожаления, ни раскаяния, тогда как, стоит открыть ошибку, обнаруживается, что следовали решениям первого вида.
Полезно узнать здесь, что хотя, как было уже сказано выше, каждое движение железы представляется по природе связанным с каждой из наших мыслей с самого начала нашей жизни, можно, однако, соединять эти движения с иными мыслями в силу привычки. По опыту это видно на словах, вызывающих движения в железе; такие движения, согласно природному устройству, представляют душе только звук слов, когда последние произносятся, или фигуру их, если слова пишутся; тем не менее по привычке, приобретаемой размышлением над тем, что означают слова, когда слышат их звук либо видят только их изображение, обычно воспринимают это обозначение сильнее, нежели фигуру изображений слов и даже звук их слогов. Полезно также знать, что хотя движения как железы, так и «духов» мозга, представляющих душе различные предметы, будут связаны с теми движениями, которые вызывают в душе различные страсти, однако они могут силой привычки быть отделены от тех страстей и связаны с иными, совершенно отличными, страстями; и эта привычка может быть приобретена одним только актом, а вовсе не требует продолжительного упражнения. Так, когда встречают невзначай что-либо очень соленое в пище, которая кушалась с аппетитом, то неожиданность этой встречи может так изменить расположение мозга, что после того уже не могут видеть этой пищи иначе как с ужасом, тогда как раньше ели ее с удовольствием. То же самое легко отметить и в животных; хотя последние не обладают ни разумом и ни единою, вероятно, мыслью, однако все движения «духов» и железы, производящей в нас страсти, имеются также у животных и служат поддержке и усилению не страстей, как у нас, а нервных и мускульных движений, обычно сопровождающих страсти. Так, когда собака видит куропатку, она естественно побуждается бежать к ней; а когда собака слышит ружейный выстрел, этот шум естественно побуждает ее убегать. Но ведь дрессируют же обыкновенно комнатных собак таким образом, что вид куропатки удерживает их на месте, а шум, слышимый ими и обращенный к ним, заставляет их сбегаться. Это полезно знать, чтобы внушить каждому мужество учиться наблюдению над своими страстями. Если уж можно при небольшом терпении изменить мозговые движения в животных, лишенных разума, то ясно, что это еще лучше можно сделать в людях и что те, кто имеет наиболее слабые души, могут приобрести абсолютное господство над всеми своими страстями, если приложат достаточно старания их исправить.
Часть втораяО числе и порядке страстей; разъяснение шести первоначальных страстей
Известно из сказанного выше, что последняя и ближайшая причина страстей души есть не что иное, как возбуждение, посредством которого «духи» колеблют маленькую железу среди мозга. Но этого еще недостаточно, чтобы иметь возможность отличить одни страсти от других; необходимо поискать их источники и рассмотреть их первопричины. Хотя страсти иногда могут быть причиняемы действием души, которая склоняется к познанию тех или иных предметов, а равно и одним только телосложением или же впечатлениями, сталкивающимся в мозгу, – как это бывает, когда чувствуют печаль или радость, не будучи в состоянии отнести их к какому-либо предмету, – тем не менее ясно из сказанного, что те же самые страсти могут также вызываться предметами, затрагивающими наши чувства, и что эти предметы – обычная и основная причина страстей; отсюда следует, что для нахождения всех страстей достаточно обсудить все воздействия этих предметов.
Кроме того, я отмечаю, что предметы, затрагивающие чувства, вызывают в нас разные страсти не в смысле всех различий, имеющихся в вещах, но только в смысле разных степеней их вреда или пользы либо вообще значения для нас; и назначение всех страстей состоит только в том, что они располагают душу желать вещей, полезность которых нам подсказывает природа, и настаивать на этом желании, соответственно тому, как колебание «духов», обычно причиняющее страсти, располагает тело к движениям, служащим достижению данных вещей. Вот почему в целях перечисления страстей следует только рассмотреть по порядку, сколькими разными способами наши чувства могут быть затрагиваемы их объектами; здесь я и сделаю перечисление всех основных страстей согласно порядку, в каком они могут быть найдены.