Случалось также в начале нашей жизни, что содержавшаяся в венах кровь была достаточно пригодной пищей, чтобы поддерживать теплоту сердца; кровь содержалась там в таком количестве, что не было необходимости брать какую-либо иную пищу; это вызывало в душе страсть радости и одновременно приоткрывало отверстия сердца, а «духи», в изобилии протекая от мозга не только в нервы, служащие открытию этих отверстий, но и во все вообще прочие нервы, толкающие кровь вен к сердцу, препятствовали крови вновь проникать в желудок, селезенку, печень и внутренности; вот почему эти движения сопровождают радость.
Иногда, наоборот, случалось, что тело имело недостаток в пище и это должно было причинять душе первую печаль; последняя, однако, не была связана с ненавистью. По указанной причине отверстия сердца сокращались вследствие малого притока крови, и довольно заметная часть крови отвлекалась от селезенки, ибо эта является как бы последним резервуаром, снабжающим сердце кровью, когда ее ни откуда не притекает в достаточном количестве; поэтому-то движения «духов» и нервов, служащих сужению отверстий сердца и введению туда крови селезенки, всегда сопутствуют печали.
В конце концов, все первые желания, какие душа могла иметь, когда она впервые была связана с телом, существовали, дабы душа получала вещи, пригодные для тела, и отвергала вредные; в этих целях «духи» и начали с той поры двигать все мускулы и все органы чувств самым различным образом; это причина того, что теперь, когда душа желает чего-либо, все тело становится более проворным и более предрасположенным двигаться, чем обычно. И когда иной раз случится, что тело так предрасположено, то желания представляются душе более сильными и более пылкими.
Из того, что я отметил здесь, достаточно понятна причина различия пульса и других признаков, которые я выше приписал этим страстям, и нет необходимости возвращаться к их особому изложению. Но так как я лишь отметил, что может наблюдаться в каждой, отдельно взятой страсти и что служит познанию движений крови и «духов», производимых последней, то мне еще остается указать многочисленные внешние знаки, обычно сопровождающие страсти; эти знаки замечаются значительно лучше, когда страсти смешаны, как это обычно бывает, нежели когда они разделены. Главные из этих знаков: выражение глаз и лица, изменение окраски, дрожь, слабость, обморок, смех, слезы, стоны и вздохи.
Нет ни единой страсти, которая не обнаруживалась бы в особом выражении глаз: в иных людях это проявляется так резко, что даже наиболее глупые из слуг могут заметить по глазам, сердится на них хозяин или нет. Но хотя эти выражения глаз легко воспринимаются и хотя известно, что они знаменуют собою, однако трудно их описать по той причине, что каждое составлено из многочисленных изменений в движении и форме глаза; эти изменения столь различны и малы, что каждое из них не может быть воспринято в отдельности, хотя то, что образуется из их соединения, легко заметить. Почти то же самое можно сказать и о выражениях лица, сопровождающих страсти; хотя эти изменения значительнее изменений глаз, однако трудно их различить; они столь мало различаются, что бывают люди, которые при плаче делают мину почти одинаковую с той, при которой другие смеются. Правда, есть некоторые признаки, достаточно заметные, такие как морщины на лбу при гневе и определенные движения носа и губ при недовольстве и насмешке; но они не столько прирожденные, сколько произвольные. И вообще все выражения, как лица, так и глаз, могут быть изменяемы душой, когда она, желая скрыть свою страсть, мгновенно отражает на них противоположное; следовательно, эти признаки могут также отлично служить сокрытию страстей, как и их обнаружению.
Нельзя легко помешать себе краснеть или бледнеть, раз к тому располагает известная страсть, ибо эти изменения не зависят от нервов и мускулов, как предыдущие, а идут более непосредственно от сердца, которое можно назвать источником страстей, поскольку оно приготовляет кровь и «духи» к появлению их, страстей. Достоверно, что тот или иной цвет придает лицу кровь, которая, непрестанно протекая от сердца через артерии во все вены и из вен в сердце, в большей или меньшей степени окрашивает лицо, сообразно тому, в каком количестве наполняются кровью маленькие вены, прилегающие к его поверхности.
Радость, например, придает лицу окраску более живую и более румяную, ибо по открытии, благодаря ей, полости сердца кровь быстрее течет во все вены и, становясь более теплой и прозрачной, заполняет постепенно все части лица, что придает последнему выражение смеющееся и более оживленное.
Печаль, напротив, сокращая отверстия сердца, замедляет течение в венах крови, и последняя, охлаждаясь и сгущаясь, имеет необходимость в меньшем месте; поэтому отступая в более широкие, ближайшие к сердцу вены, она покидает вены более удлиненные, заметнее из которых вены лица; это принуждает лицо оставаться более бледным и сухим, особенно когда печаль велика или внезапна, как это видно при ужасе, неожиданность которого усиливает процесс замыкания сердца.
Однако часто случается, что, будучи печальны, совершенно не бледнеют, а наоборот, становятся красными; это должно приписать другим страстям, соединенным с печалью, а именно: или желанию, или, иногда, ненависти. Эти страсти согревают или возбуждают кровь, идущую из печени и прочих внутренностей, толкают ее к сердцу, а оттуда, через большую артерию, к венам лица, так что печаль, замыкающая отчасти другие отверстия сердца, не может помешать движению крови, исключая, когда печаль очень велика. Но если печаль даже и не так велика, она препятствует крови, проходящей по венам, опускаться к сердцу, поскольку любовь, желание или ненависть толкают кровь к другим внутренним органам. Вот почему кровь, будучи задерживаема вокруг лица, делает его красным, даже более красным, чем при радости, по той причине, что цвет крови тем лучше, чем медленнее она бежит, и по той причине, что она по преимуществу собирается в венах лица только тогда, когда отверстия сердца более открыты. Это главным образом проявляется при стыде, который составлен из любви к самому себе и из желания избежать наличного бесчестия; в силу этого кровь идет от внутренних органов к сердцу, затем через последнее по артериям к лицу, а вместе с тем печаль препятствует этой крови возвращаться к сердцу. То же обнаруживается при плаче, так как, о чем я скажу ниже, здесь любовь связывается с печалью, которая причиняет много слез; и то же самое проявляется в гневе, где часто простое желание мести связано с любовью, ненавистью и печалью.
Дрожь имеет две различные причины: одна из них та, что иногда идет очень мало «духов» от мозга к нервам, а другая та, что их идет иногда чересчур много, чтобы хорошо замкнуть небольшие проходы мускулов, которые, согласно сказанному в § 11, должны быть замкнуты, чтобы определять собой движения членов. Первая причина имеет место при печали или боязни, совершенно так, как и при дрожи от холода, ибо эти страсти столь же хорошо, как и холод воздуха, могут сгущать кровь настолько, что она оказывается не снабженной достаточным количеством «духов» в мозгу, чтобы проводить их в нервы. Другая причина имеет место в тех, кто пылко желает чего-либо или кто очень возбужден гневом, равно как и среди тех, кто пьян: указанные две страсти, как и вино, направляют иногда в мозг столько «духов», что эти последние не могут быть правильно проводимы оттуда в мускулы.
Слабость – это предрасположение успокоиться, пребывать без движения; она чувствуется во всех членах тела. Она возникает, как и дрожь, оттого, что недостаточное количество «духов» идет в нервы, но несколько иначе, нежели в предыдущем случае: причина дрожи – недостаточность «духов» в мозгу, чтобы побуждать к решениям железу, когда она толкает «духи» к известным нервам, тогда как слабость происходит оттого, что железа не направляет «духов» к одним из мускулов в большем количестве, нежели к другим.
Страсть, которая наиболее обычно вызывает этот результат, есть любовь, соединенная с желанием вещи, обладание которой невообразимо как возможное в настоящий момент; ведь любовь так склоняет душу обсуждать любимый объект, что заставляет всех «духов» мозга представлять ей его образ и задерживает все движения железы, не служащие этой дели. И нужно отметить относительно желания, что свойство, которое я ему приписал, – делать тело более подвижным, – соответствует ему лишь тогда, когда желаемый предмет воображают таким, что могут в данное время совершить нечто, способствующее его приобретению; если, напротив, воображают, что не в состоянии сделать ничего полезного в этом смысле, то все возбуждение желания остается в мозгу, не проникает никоим образом в нервы и, будучи направлено исключительно к укреплению в мозгу идеи желаемого, оставляет все тело ослабевшим.
Правда, ненависть, печаль и даже радость могут также причинять известную слабость, если они слишком резки, ибо всецело занимают душу размышлением над предметом, особенно когда желание вещи направлено на приобретение ее, а этому приобретению ничто в данное время не способствует. Но так как останавливаются чаще на размышлении о вещах, которые добровольно относят к себе, нежели о тех, которые отстраняют от себя, и о всяких иных, и так как слабость вовсе не зависит от неожиданности, но требует для своего образования известного времени, то она встречается чаще при любви, нежели при всех прочих страстях.