Впрочем… это как раз не проблема. Я прямо в плавках сел в рабочее кресло и через пятнадцать минут выяснил все — и про Костю, и про Марселу, и про Ерша.
С Костей все оказалось предсказуемо. Он пер вперед, как танк. Получил мастера по специальности инженер-эколог, работал в Хабаровском крае, затем в Китае прошел курс восстановления почв, защитился по этой специальности — доктор наук, участвовал в восстановлении полей под Шанхаем. В то время и Марсела работала там же, ведь там и расположен знаменитый ЦСИ Тея. Потом поехал в Танзанию, там тоже работал по почве (странно, я думал, Африку вообще не бомбили ядерными). Между делом даже получил бронзу на первенстве Китая по многоборью — высокий уровень! А я ни разу его не поздравил… жевал сопли из-за Марселы, хотя она выбрала его совершенно заслуженно. Я вел себя как мерзкая инда.
А вот данные о Марси были не такими утешительными. Она тоже серьезно занималась спортом в школе, но потом, похоже, бросила — никаких данных о соревнованиях в ее персонале не было, не было фоток и видео, ничего. Только детские записи, я с щемящим сердцем пересмотрел их еще раз — тоненькая девочка в красном на белых коньках, крутит немыслимые фигуры, танцует огненную самбу на серебряном льду. В фигуристок влюбляются все. У Марси, кроме нас с Костей, поклонников был вагон и маленькая тележка, то, что она все же на какие-то пару лет выбрала меня — просто удивительно. Я, наверное, самый незначительный из ее воздыхателей. И что теперь — она совсем не встает на коньки? Вообще никаким спортом не занимается для здоровья?
Еще страннее все обстояло с профессией. И у Марси все было предсказуемо вначале: она закончила институт кибернетики (еще в то время мы с ней расстались), год поработала на орбите (коэффициент учета Cлужбы двойной), попала по конкурсу в ЦСИ к Тею, участвовала в разработке какой-то «третичной сети» (надо будет разобраться, я совершенно ни бум-бум в искинах). В общем, кажется, все у нее шло хорошо. И вдруг она все бросает. Едет с Костей в Африку. Там работает опять в институте искина, но об этой работе уже никаких данных нет. Потом служит почему-то в киберцентре. То ли с искинами не сошлось, то ли что-то не так с коллективом. Киберцентр — это просто больница для киберов, там их чинят, настраивают, еще разрабатывают новые модели, но Марси трудилась в отделе техобслуживания. Далее почему-то вообще не служила, и данных о каких-то ее занятиях нет. Ни о службе, ни о работе. Ну да, за год работы на орбите она накопила 2—3 года свободных часов, да и у Тея вряд ли ограничивалась стандартными 15-ю часами в неделю. Но ведь что-то же она должна была делать… хоть кулинарией или аквариумом бы увлеклась. Абсолютно чистый персонал, как будто человек проспал эти годы.
Если бы речь шла о ком-то другом, я бы не удивился, вполне нормальная биография. Мало ли чем она занималась, не отражая это в персонале.
Но только не Марси… Марси ведь не просто активный, трудолюбивый человек, она, если честно, очень чем-то напоминает мою мать. Она — человек Службы. Увлеченная, целеустремленная. Да еще и способности блестящие. А тут… Неужели я настолько плохо ее понимал?
Детей они с Костей тоже так пока и не завели.
Но больше всего меня поразил Витька Ерш.
Счетчик Службы из его персонала был убран. Ну бывает.
Было сообщение о том, что Ершов Виктор Павлович закончил два с половиной курса Московской гуманитарной академии по специальности «искусствоведение». Продолжать образование он, видимо, не стал.
Далее было сообщение об участии Ершова в арт-группе «Бомба», фотки с какими-то экзотически разодетыми парнями и девицами. И все, никаких биеннале, выставок, фестивалей (впрочем, чем занималась эта группа? Не знаю). И брак Виктора Ершова с некоей Камилой Сысоевой («Стрекоза»), также участницей этой группы. Упс! Двое детей — сейчас им должно быть восемь и шесть лет. Были указаны также имена детей, вогнавшие меня в полный ступор. Старшего мальчика звали Гильгамеш Ершов-Сысоев, девочку — Богородица Ершова-Сысоева.
Талантливый папаша, ничего не скажешь.
Я поискал арт-группу «Бомба». А вот группа оказалась довольно известной. Занималась она перформансами. Разумеется, не в порядке Службы, но почему нет, если людям интересно. Правда, известность группы была скорее скандальной. Некоторые перформансы мне даже понравились: например, ребята переоделись в ангелов с нимбами и спускались с парашютами на площадь в Мекке. Устроили неожиданный фейерверк во время Дня Евразии.
Но другие их действия скорее напоминали хулиганство: например, они выложили на Дворцовой площади в Ленинграде гигантский квадрат из живой трепещущей рыбы (бр-р); а уж массовая оргия голышом — двадцать пар одновременно — перед восстановленным Нотр-Дам-де-Пари — вообще вызвала срочное заседание Парижского Совета, который постановил запретить арт-группе, вместе и по отдельности, въезд на территорию города. По этому поводу проводили даже референдум, были большие дискуссии (я почему-то ничего об этом не слышал), но большинство парижан сочли отвратительным такую демонстрацию, опошление интимности и сексуальности, да еще на глазах в том числе и детей — что уже граничило с педофилией, так что были требования вообще направить артистов на принудительное лечение.
В меньшем объеме и уже тщательно избегая присутствия детей, арт-группа повторяла подобные выходки и в других местах — музеях, исторических местах, учреждениях. Судя по всему, это должно было символизировать свободу сексуальности — как будто в наше время кто-то ее ограничивает. Кроме того, «Бомба» регулярно обливала краской памятники различным героям революции и Освобождения, в этом отношении Витька просто вернулся к своим детским развлечениям.
Если это можно назвать работой, то все эти годы Ерш, конечно же, работал. Но вот о его Службе никаких данных не было. Впрочем, нетрудно же где-то числиться, быть вечным студентом, найти синекуру — так делают некоторые. Видимо, так сделал и он.
Чтобы как-то уложить весь этот вал информации в голове и проветриться перед встречей с Костей и Марселой, я отправился все же в бассейн в цоколе жилого комплекса, проплыл около километра и долго, старательно занимался на реа-тренажере.
Эндорфины, как положено, выплеснулись в кровь, и на встречу я отправился радостный, тщательно вымытый, спокойный и счастливый.
Костя поселился у озера Анжелы — уже не в Кузине, а дальше по Дуге, но до места его работы, собственно, здесь было лишь десять минут по магнитке. Новые микрорайоны встали над чистой прозрачной водой — всегда это озеро было мутным от ила, но теперь его очистили. Я шел от магнитки, наслаждаясь поздней весной, люблю это время, когда листва недавно распустилась и выглядит свежей, новенькой, а в ветвях оглушительно щебечут птицы. Народу было немного — пробежала стайка ребятишек, прошла девушка, за которой деловито трусили два огромных дога.
Местность у озера относительно плоская, разве что холмы видны на другом берегу. Урал — край не только гор, но и умопомрачительных озер, когда-то почти диких, а теперь они используются народом на полную катушку — даже сейчас, в вечерний час и при прохладе, от воды доносились радостные крики, и виднелись головы купальщиков. Комплекс, где жил Костя, состоял из разноцветных кубов с длинными узкими окнами, разбросанными, казалось, беспорядочно. Я поднялся в цоколь оранжевого куба, проехал немного на лифте — в лестницах и коридорах еще запутаюсь, отдал сигнал комму, чтобы тот связался с домашним компом Кости…
Дверь оказалась открыта, и на пороге стояла Марсела.
В отличие от Кости, она изменилась. Я узнал ее сразу, но она стала заметно старше. Перестала быть девчонкой, какой я запомнил ее. Может быть, виной тому длинные волосы, раньше она коротко стриглась. Теперь темные волосы были небрежно разбросаны по плечам. Лицо словно огрубело, выделились скулы; казалось даже, что глаза стали меньше и потухли — горящие угольки истлели и превратились в черные провалы под дугами бровей.
Наверное, освещение такое. Марсела радостно улыбнулась, и на миг ее лицо стало почти прежним. Надо было нам обняться, мы же тоже почти брат и сестра, но первый миг был пройден, наступила неловкость. Марсела протянула мне руку, уже не такую тоненькую, я пожал ее.
Костя выскочил навстречу и для приветствия двинул кулаком мне в грудь.
— Ну давай, давай! Заходи!
В комнате был накрыт журнальный столик. Мебель, как я успел заметить, эклектичная — по большей части стандартная, но тут же стоял выпендрежный комод темного дерева, винтажный древний диван в цветочек, макраме на стене. В целом неуютное ощущение проходного двора.
Зато на столике — тарелки под крахмальными салфетками, салатики, фрукты и бутылка «Сангрии» с тремя разноцветными бокалами. Марси уселась на старинный диван, и на колени ей вспрыгнул белый ангорский котик с голубыми глазами.
— Это наш Пепе, — представила она. Я протянул коту палец, тот недоверчиво принюхался. Потом решил, что я свой человек и начал приласкиваться к руке.
— За встречу! — Костя разлил испанское вино по бокалам. Я усердно гладил кота.
— Рад вас видеть ребята. Жаль, что мы так много лет не встречались… это безобразие, я считаю.
— Конечно, безобразие! — подтвердил Костя. — Ну и как ты нас находишь? Изменились?
— Ты вообще никак, — усмехнулся я, — как был хвастун, так и остался.
— А я? — тихо спросила Марсела. Я взглянул на нее, и у меня вдруг защемило сердце. Отчего? Она же счастлива. У нее все хорошо. Ответить что-то дежурно-стандартное — у нас никогда не было таких отношений. Мы даже ближе, чем родственники…
— Честно? — спросил я.
— Ну да, — рассмеялся Костя, — латиноамериканская красота… Бурно цветет, рано увядает! — он отечески похлопал Марси по спине. Девушка даже ухом не повела. В школе бы обязательно попробовала дать Косте пинок под зад, попробуй он хоть как-то выразиться непочтительно в ее адрес.
— Да, ты знаешь… это гены, — глухо произнесла Марси, — мне приходится принимать таблетки регулярно, чтобы не располнеть. Действительно, наши женщины в молодости часто тоненькие, а потом расплываются — ну конечно, так было до современной медицины.