Не хватает медперсонала везде, но здесь — дети. И ясно, что часть из них умрет, если что-то немедленно не предпринять. Я позвонила в госпиталь, ругалась минут пятнадцать и добилась, что придет лаборант и возьмет у детей хотя бы анализы, а в ближайшие дни они пришлют врача. Кроме того, есть два койко-места в госпитале, и пусть медсестра решит, кого туда положить.
После этого мы поехали на позиции — я, Станислав, член Военсовета Мирослав Ратайчак и Бартош в качестве шофера. Главным образом меня интересовали укрепления в районе Звежинец на северо-западе города, мы предполагали, что противник будет наступать именно там; там работал сейчас мой военспец, подъехавший неделю назад из СТК, «Зверь» (Анатолий Гаранин).
Мы ехали по недавно проложенному шоссе, и тут все случилось: сильный удар, меня швырнуло назад, сознание еще ничего не успело сформулировать, но как это у меня бывает в момент смертельной опасности, выбило эндорфины — такая особенность, в подобные моменты я не ощущаю никакого страха. Через полсекунды, когда нас уже перевернуло, я сообразила, что это взрыв. Не авария — взрыв. Очевидно, мина. Машина у нас была на аккумуляторе, гореть особо нечему… меня вжало макушкой в перевернутую крышу, ноги защемило где-то вверху, и из этого положения я стала кое-как выбираться. Болела голова, плечо — но похоже, ничего фатального. Тут меня потянули за куртку, и вытащили наружу. Мирославу больше повезло, его сразу выбросило из авто, и он вытащил меня. Не успела я осмотреться, над нами загрохотали очереди. «Ложись!» — и мы быстро залегли за разваленным остовом джипа. Стреляли с той стороны шоссе.
Я наконец осмотрелась — все живы. Из машины удалось вытащить две гауссовки, и Мирослав со Сташем приладились стрелять. У меня сохранился только пистолет — российский «Удав-100», я его выставила и тоже стала целиться. При этом мне было совершенно ясно, что долго ситуация не продлится. Если это покушение, то оставаться здесь нельзя — очень быстро окружат. Надо уходить. Но как? — они нам головы не давали поднять. В штаб мы, конечно, сразу сообщили, но помощи быстро не дождемся.
Это же понимали и все остальные. И вот в какой-то момент Сташю сунул гауссовку Бартошу и встал.
— Куда? — крикнула я. Сташю обернулся на меня, лицо темно от копоти, а глаза — ясные, голубые. И противотанковая граната в кулаке. Я что-то крикнула, но это уже было бесполезно. Двумя прыжками он пересек шоссе. Взрыв — мощный, нас накрыло падающей землей… Такие гранаты рукой не кидают, шансов у Сташа не было. Я крикнула «Вперед!», мы побежали. Прорвались — на той стороне дороги все были мертвы. Тело Станислава было изуродовано, сочилось кровью, я подхватила его под левое плечо, Войцех — под правое. Мирослав прикрывал нас. Мы бежали вдоль длинного бетонного забора, потом услышали сзади преследователей, по нам начали стрелять — но уже от Звежинца, от позиций мчал по дороге БТР нам навстречу… Мне все это время казалось — я сплю. Этого не может быть в реальности. Я сплю… Мне под рубашку заливалась горячая кровь, вся одежда промокла от крови Станислава.
Мы положили его на пол БТР. Сташю еще жил, глаза — мутные, узкие, как щелки. Я разорвала на нем куртку, глянула. Он был прошит очередью — по нему стреляли с той стороны, да еще и нашпигован осколками собственной гранаты. По сути самоубийство, и он это, конечно, понимал, когда бросился нас спасать. БТР рванул с места. Я наклонилась к Сташю. Он морщился от тряски, дышал часто и хрипло.
— Слышишь, потерпи. Сейчас приедем…
— Леа, — он шептал еле слышно, — слышь, а ты ведь… с Севера.
— Да, — тихо сказала я, — меня зовут Ли.
— Леа… слышь, я люблю тебя. Я тебя люблю.
Меня прямо затрясло внутри. Но надо было думать о нем — это он умирал, а не я. Это он спас нас только что ценой своей жизни.
— Сташю, я тоже тебя люблю. Ты самый лучший. Потерпи. Сейчас мы приедем.
Он закрыл глаза, дыхание прекратилось. У меня что-то оборвалось внутри. Я наклонилась и поцеловала его в губы, и чувствовала, что он еще жив, что губы — теплые и еще чуть-чуть подрагивают. Когда я оторвалась от его губ, они уже расслабились. Сташю был мертв. С этим отныне мне предстояло жить — всегда.
Станислав Чон, Кузин, 032 год КЭ
Глава 7. Старые друзья
Динка организовала встречу в парке Заречье, там я еще не побывал и отправился туда с большим удовольствием. Парк превзошел мои ожидания: пока меня не было в Кузине, его расширили и перестроили. Стало понятно, почему Дина пригласила нас именно сюда, ведь и Костя с Марси этого еще не видели.
Совсем недавно, в День СТК, здесь был открыт многоуровневый садовый комплекс «Радость» — в качестве подарка кузинцам. Что-то подобное мне встречалось в Сан-Франциско и в Дели, хотя здесь масштабы поменьше. Лифт поднял меня на террасу третьего уровня (всего их было пять), на одной только этой террасе располагались два десятка небольших ареалов-полян, отгороженных друг от друга рощицами и полосами декоративных деревьев и кустарников. Ну как небольших? Поляна «Дружба-4», к которой меня привела извилистая, посыпанная мелким серебристым щебнем дорожка, поспорила бы размерами с залом Мариинского театра.
Тропа петляла сквозь вишневый сад, как раз начавший распускаться, от этого белого волшебного цвета даже у бесчувственного чурбана сердце заколотится, я будто в сказку попал, а потом оказался на зеленой поляне, полностью покрытой нежно-голубым и сиреневым ковром незабудок. Здесь не было тропинок, но трава невысокая, стараешься лишь ступать между особенно крупными анклавами нежных цветочков — но они, по-видимому, не страдали от приминания.
Две собаки — рыжий колли Дины и лайка Никиты — радостно бросились ко мне, виляя хвостами. Собакам в таком месте раздолье. Детям тоже — беленькая дочка Никиты и шестилетний темнокожий пацан Дины гонялись друг за другом среди цветов.
Дина выглядела шикарно — черные волосы уложены в сложную прическу, алое платье-футляр, в ушах посверкивают стразы; осиная талия, лицо необыкновенно похорошело. Она подбежала ко мне, в реале мы ведь еще не виделись, обняла и поцеловала в щеку.
— Какой ты красавчик стал, Стаська!
— Да и ты ничего так! — засмеялся я.
— А вот это Бен, познакомься! Мой муж.
Высокий, широкоплечий африканец с очень темной кожей сверкнул сахарными зубами и протянул мне руку.
— Рад знакомству!
— Взаимно, — ответил я. Бен служил инженером-энергетиком на Кыштымской гибридной электростанции.
— А это наш Федька, но его сейчас фиг поймаешь, — Дина махнула рукой в сторону сына. Я засмеялся. Мы пошли к остальным, рассевшимся в центральном круге.
Я еще раз оценил работу дизайнеров. Для посиделок в ареале был выделен круг — твердая почва, посыпанная тем же мельчайшим щебнем, почти песком, в круге раскиданы там и сям почти естественные места для сидения — живописные коряги, скамейки, в центре — каменная выемка для костра; рядом стол, словно грубо вытесанный из гранитной глыбы. На столе была натянута сетка, и Костя с Никитой активно резались в пинг-понг, они лишь помахали мне, не в силах оторваться от увлекательного занятия. Марси сидела на лавочке с краю, и ноги ее скрывались в зарослях ландышей, обрамляющих площадку. Чуть ниже круга я увидел голубой прямоугольник бассейна, расцветающие кусты роз, качалки и лесенки для детей. Рядом с костровой выемкой были составлены продукты для пикника — бутылки, блюда с бутербродами, колбасками, помидорами и прочей съедобной ерундой.
— Привет, Стаська! — Марси неуверенно улыбнулась. Встала и подошла к нам. У меня снова сжалось сердце. Рядом с красавицей Диной был особенно заметен контраст — обыденная, бледная, с расплывшейся талией Марси. А ведь в школе она была красивее Динки, гадкого тогда еще утенка. Марси и одета во что-то серо-зеленое, бесформенное. Нет, дело не в талии, бог с ней, дело в общем настрое, состоянии. Она все еще депрессует, с ней что-то не так. Если бы не знать ее раньше, можно было бы подумать — просто обычная женщина, ничего особенного, рядом с ярким и талантливым мужем. Но я-то хорошо помнил ее прежнюю.
— Пойдем, я тебе еще кое-что покажу, — Динка потянула меня с собой. Марси тоже отправилась с нами. Мы стали спускаться книзу, по направлению к бассейну.
— А жена Никиты где? — спросил я.
— Не смогла. У нее важная репетиция, скоро премьера, она актриса.
— А-а, — я знал о жене Никиты лишь то, что она служит педагогом раннего развития.
Площадка стелилась под едва заметным уклоном, с краю ее обрамляла хвойная изгородь из неизвестных мне пушистых растений; изгородь едва доходила до бедра взрослому человеку, и судя по всему, не собиралась расти дальше. Так что отсюда открывался вид на две нижние террасы, которые чуть выступали вперед. Как будто мы стояли на одной из палуб зеленого корабля. Под комплексом-кораблем был виден зеленый парк, дальнее озеро, слева — огромный розарий, вид необыкновенно живописен. Я мысленно сравнил его с космическим видом на Церере — полная противоположность, хотя и тот, и другой пейзаж по-своему прекрасны.
— Как здорово! — похвалила Марси. Дина обернулась к ней.
— Правда же, классно? А ты что скажешь, Стас?
— Потрясающе. На Уральской Дуге точно лучший парк, а вообще-то я и в мире такого не видел.
— Лучший! Я была в аналогичном в Дели, наш куда красивее, и ведь это при северной природе. Главное, наш удобнее. Тут много всяких приятных мелочей, которые ты еще увидишь. А детские ареалы какие! Целые джунгли с массой развлечений.
Дина хвасталась комплексом так, как будто сама лично его проектировала. Может, и участвовала на правах добровольной работы? Вроде, садово-парковый дизайн в списке ее интересов не значится. Я залез в комм; нет, в проекте Дина не участвовала, только в городских дискуссиях было много ее комментариев на эту тему. Судя по всему, она поняла, что я ищу, и пояснила:
— Я была в инициативной группе. Ведь я уже два года в совете «Электрона», ну а «Электрон» — одна из крупнейших коммун города. У нас все еще полторы тысячи человек служат. Мы и выдвинули инициативу по созданию такого комплекса, ну и пробивали ее. В строительстве участвовало более двухсот добровольцев, ресурсы нам совет Дуги согласился выделить; это связано с тем, что Кузин менее привлекателен для поселения, чем Челябинск и Свердловск, а ведь он почти в центре, и здесь Дуга проседает.