— Люди всегда тянутся к крупным городским центрам, — подтвердила Марси, — хотя в наше время место жительства скорее связано со службой и работой.
Она отчего-то снова погрустнела. Мы вернулись к мужчинам.
Встреча удалась на славу. Мы ели хрустящие колбаски, пили пиво и новейший напиток «хрусталь», тающий во рту; мы разговаривали. Костя много рассказывал об очистке почвы, о том, как он пытается внедрять свой собственный разработанный метод, какие-то идиоты постоянно мешают, но ему, Косте удается всех убедить и повести за собой; заодно о том, что сейчас нащупан наконец глобальный подход к антирадиационной очистке, и вскоре купола будут снимать — возможно, снимут их и в нашем городе, где они поставлены вокруг бывшего озера Обувная Фабрика (а оно, в свою очередь, образовалось на месте уничтоженной взрывом древней обувной фабрики), а также в Ленинском районе. О методах антирадиационной очистки Костя рассказывал так увлекательно, как будто сам же их и придумал.
Но больше в центре внимания, конечно, была Дина: не потому, что она туда лезла, а потому что всем нам особенно интересно было послушать о Кузине, а Дина была его душой. Ник тоже, как и все, немного участвовал в управлении городом, и временами они с Диной и Беном вступали в непонятные окружающим споры, и даже кидались инсайдерскими шуточками и словечками, непонятными иногородним. Ведь все мы, остальные, к сожалению, уже давно не были кузинцами, не знали о том, что происходит в родном городе. А он только хорошел и рос, казалось нам — но мы понятия не имели о сложностях и баталиях, которые сопровождали этот рост и эти улучшения. Несмотря на работу в Совете, Дина не была освобождена и от Службы на заводе, освобождались только члены Советов выше регионального уровня, помимо этого, у нее были еще хобби — рукоделие и танцы, на почве танцев, на каком-то крупном конкурсе они и сошлись с Беном. И даже продемонстрировали нам зажигательное танго под музыку по настойчивой просьбе Ника.
Марси спросила Бена, не тяжело ли ему жить в нашем ну очень умеренном климате. У нас ведь именно потому до сих пор и мало африканцев, индусов. Но Бен пояснил, что его семья давно уже жила в Европе, он вырос в Саарланде, так что переход к континентальному климату дался ему хоть и тяжеловато, но терпимо — снег зимой имеет свои преимущества. Ну а служить энергетику можно где угодно. Они с Диной взвесили все за и против и переехали в Кузин.
— А мои родители в итоге вернулись в Гватемалу, — поделилась Марси, — прожили здесь несколько десятков лет, но потом все же потянуло на родину.
— Как латиноамериканца ни корми, он все в сельву смотрит, — неуклюже пошутил Костя. Марси отвернулась. Вроде бы ничего ужасного Костя не сказал, но я ощутил тут какую-то застарелую рану. Скорее всего, это связано с тем, что Костя, кажется, совершенно не сошелся с родителями Марселы.
Поговорили об аварии автобуса, какой это кошмар. Дина сообщила, что ОЗ расследует дело — хотя, конечно, что там может быть такого? Техники тоже изучают, что же могло случиться с борткомпьютером… Это крупнейшая авария в мире за последние пять лет!
Потом решили, что в школу надо съездить обязательно, раз уж мы собрались в таком количестве.
— Там ведь довольно много старых учителей служит еще, — заметила Дина, — Витамина Иванна… Суперкварк, он старенький уже. Белов еще там.
— Да ну! Белов? — воскликнул я.
— Я надеюсь, Настька к нему попадет, — Ник кивнул на дочку, которая лезла на горку вслед за отпрыском Дины и Бена.
— Твоей Настьке еще два года бегать, а вот наш уже с осени идет серьезно учиться, — заметил Бен.
— Ну какая разница, граница не такая уж сильная. Они ведь и сейчас ходят в сад при ШК — утром автобус забрал, поздно вечером привез. Настя уже там ночует иногда, когда что-нибудь особенно интересное…
Детские сады и ясли перевели под патронаж школ-коммун как раз в наше время. Я был одним из первых, кто жил в таком саду, прямо в ШК. Только я ночевал в саду обычно не добровольно, «когда что-нибудь особенно интересное», например, вечер сказок, «ночные приключения» или поход на рассвете, а просто потому, что мама уезжала, а наши единственные родственники — дядя с тетей, двоюродные братья и сестры — живут в Вологде.
Конечно, воспитатели мной занимались, надо отдать должное — посидят со мной вечером, и сказку почитают, и вообще одного не оставляли…
Бен спорил с Ником, что граница между детсадом и школой очень сильная, с шести лет ребенок поступает в отряд, с него спрос как со взрослого, а до шести наоборот, старшие школьники помогают управляться с малышами и их воспитывать. А мне вдруг вспомнилась недавно читанная статья, вызвавшая большой резонанс в Субмире, чуть ли не в каждом дискус-клубе о ней спорили. В статье говорилось о противоречии между «оседлыми» и «мобильными» коммунарами. В последнее время в мире стала модной мобильность, многие не хотят сидеть на одном месте, кого-то служба зовет в другие края, кого-то — работа, а некоторые переезжают по семейным обстоятельствам. Да это и несложно, никаких формальностей нет, приезжай куда хочешь, получай сразу квартиру и живи. Это не значит, что кочуют все — но есть значительное число людей, которое переезжает не один-два раза в жизни, а гораздо чаще, каждые несколько лет.
Проблема в том, что именно участие в самоуправлении для мобильных людей затруднено. И фактически в любом населенном пункте тон задают оседлые. Если на уровне собственно коммуны — рабочего коллектива — разницы между пришлыми и опытными почти нет или она не так велика, то уже на поселковом или городском уровне эта разница огромна. Мобильный еще не чувствует себя дома, он как перекати-поле, проблемы города — не его проблемы. В принципе, это справедливо — понятно, что именно те, кто постоянно живет в этом месте, должны определять его облик и решать его проблемы. Но получается, что часть людей просто исключена из самоуправления…
По-моему, тогда ни к чему так и не пришли, обсуждение в итоге заглохло. Я же сделал выводы для себя, ведь я как раз и есть такой вот мобильный. После окончания школы только и делаю, что мотаюсь туда-сюда. Ленинград, Алтай, Церера, Уральская Дуга. И ведь вряд ли я останусь в Кузине — сюда я приехал с конкретной целью и уеду, когда достигну ее. Но не могу сказать, что мне нравится такая вот жизнь: мне кажется, я все ищу чего-то. Места, где я могу остаться навсегда. Людей… или человека… с которыми я смогу жить всегда. Ищу — и не нахожу.
Вот когда найду — тогда и буду жить так же, как Динка, вникать во все вопросы, решать проблемы, переживать из-за случайностей; радоваться достижениям родного города.
— А пошли купаться, пока тепло! — закричала Динка. Все радостно повскакивали и понеслись к бассейну. Ник на ходу втолковывал дочери что-то. Дети влетели в воду первыми, с визгом и криком, никаких плавсредств им не требовалось — теперь все дети плавают с младенчества. Я помедлил, вспомнив, что у меня ведь так и остался пока шрам от операции Сай, через половину спины. Но с другой стороны — ну и что? Я стащил рубашку, сбросил штаны и в одних плавках нырнул с бортика в прохладную чистую воду.
Никто, конечно, ни о чем не спросил; мы ныряли, брызгались, боролись в воде и вообще полностью вернулись во времена школьного детства. Наконец вылезли, только дети еще некоторое время не могли оторваться от бассейна, Ник остался следить за ними; я вместе с Костей разжег костер, уже начало смеркаться. Дина старательно закопала в угли картошку. На свет явилась, конечно же, Костина гитара, и мы начали вспоминать все, что знали, начиная класса с четвертого; и было это замечательно. Собаки утомились и лежали за бревнышками, дети тоже притихли, смотрели в огонь, глазенки весело блестели. Бен перехватил у Кости гитару и исполнил фламенко. Дина в красном станцевала у костра, щелкая пальцами, как кастаньетами. Но потом Костя вернул себе инструмент, сыграл — ничуть не хуже — какую-то современную пьесу; потом снова запел, и остальные подхватили — это была песня на английском, только что пришедшая с Новой Атлантики. Песня, придуманная колонистами. Я смотрел на лицо Марселы, освещенное костром, почти прежнее, глаза блестели, отражая огонь; но уголки губ все равно были опущены. Что же с тобой произошло, девочка? И что сделать, чтобы вернуть тебе жизнь?
— Колонии, — задумчиво произнес Ник, когда мы допели. — Вот и дожило человечество до того, что осваивает другие планеты… Но вот жить там — не знаю! Я бы не рискнул. На Атлантике еще и собственная биосфера, опасные рептилии…
— На Радуге зато довольно спокойно, биосфера на уровне докембрия, — высказался Костя, — но жить там, конечно, тоже не очень, особенно сейчас. На Нью-Атлантисе уже построили два города, а на Радуге пока еще так, пионеры… Первые поселенцы вот только собираются.
— А я бы хотела на другую планету, — тихо заметила Марси, — только не знаю, смогу ли.
Первая часть предложения напоминала прежнюю Марселу, вот она точно бы первой ломанулась в Космос. Ребята заспорили о принципах отбора колонистов. Берут практически всех желающих, ставят на очередь, и только родителей маленьких детей в очереди отодвигают, Радуга пока не приспособлена для воспитания малышей. А подростков уже берут — прямо сразу. Костя придерживался мнения, что отбирать в первые поселенцы стоило бы представителей необходимых профессий — инженеров, строителей, экологов, медиков, биологов, а когда они уже все построят… в этом был свой резон, да и Костя говорил так внушительно, что переспорить его никто даже не пытался. Я снова отвлекся на свои мысли. Костя все-таки замечательный человек. Вот сейчас он говорит, и все так слушают его, что готовы за ним пойти, куда бы он ни позвал. Скажет — а давайте все вместе на Радугу, и мы побежим записываться в колонисты. Может, не все, но те, кто для себя это рассматривал как возможность. Скажет, что это сейчас не нужно — и вот все уже согласно кивают. Прирожденный лидер. Наверняка на работе он творит чудеса, судя по его рассказам, это так и есть, но от такого человека можно ожидать и большего. Не такими ли были вожди революций в прошлом? Может быть, Ворон и Боровская? Хотя судя по всему, нет, Ворон, пишут, больше молчал, а если говорил — то тихим, глухим голосом.