Я читал все это внимательно, тщательно, с мазохизмом подростка, расковыривающего прыщи. Но пока что мои собственные изыскания открывали передо мной другую картину. Нет, она не противоречила в целом статье Кэдзуко. Но я начинал понимать, в каких условиях сражались и жили наши предки — и это оглушало. Постоянный голод, смерти кругом, смерти детей и слабых, трупы на улицах, крысы-мутанты, жрущие эти трупы. Смерть была так обыденна, что уже не пугала… Рабочие «Электрона» трудились по 14 и даже более часов в день, но считали себя счастливыми — ведь они могли постоянно получать продукты, едва достаточные для выживания, на заводском складе. И даже эти продукты отбирали дружки… Хозяева завода не сделали ничего ни для выживания, ни для безопасности жителей города — да и почему они должны? Награбив где-то средств, они, эффективные и предприимчивые, купили завод и теперь не должны были никому и ничего, пусть жители города скажут спасибо за то, что хоть есть рабочие места, оплачиваемые едой.
Никитка подогнал мне несколько исследований об экономических связях «Электрона» в послевоенный период — они прекрасно сбывали продукцию в Новосибирск, Владивосток, Китай и Казахстан (центральная Россия тогда была гиблым местом), получали сырье и комплектующие, богатели; в Китае сохранились некоторые банки, где владельцы «Электрона» имели счета. Все это были жалкие ошметки той мощной финансово-промышленной системы, которая существовала до войны, — но и они позволяли эксплуатировать и обогащаться.
Собственно уровень репрессивности тогда был очень высоким — охрана могла застрелить рабочего просто за непочтительное обращение к начальству.
Если читать статью Кэдзуко, можно действительно подумать, что ГСО была самой большой проблемой жителей города, что Воронков один такой садист и негодяй, которых всех мучил и убивал. А так вокруг царило благорастворение воздухов. Непонятно, зачем люди вообще шли в эту ужасную Самооборону. Но понятно, что статья Кэдзуко рассчитана на специалистов, уже знающих обстановку того времени.
Я пока еще только знакомился с той обстановкой.
От всего этого у меня начинала в итоге гудеть голова. К сожалению, с отдыхом дело обстояло плохо. Пианино скоро прибыло из Италии, но я его даже и не открыл. Зато на нем с удовольствием бренчал Ерш, и у меня сердце обливалось кровью, когда я слышал его неумелое громкое бряканье по драгоценным клавишам. Загубит мне инструмент… но тут же мне становилось стыдно — я все-таки инда и мелкий мещанин. Неужели мне жалко пианино для человека? И я помалкивал в тряпочку.
Вообще я начал замечать, что присутствие Ерша довольно неудобно. Ерш жил в свое удовольствие. Просыпался в полдень, долго сидел на балконе, закинув ноги на перила, потягивая пиво, читал что-то с планшета или смотрел кино. Со вкусом готовил себе экзотические блюда в коквинере и пенял мне, что я не закажу себе нормальную кухню. Надо руками готовить! Вся эта автоматика вредна для здоровья и какой-то там «энергетики». Но уж на это я не пошел (тоже ощущая себя виноватым — отказываю человеку в простой просьбе!): заказывать шкафы и плиты, перестраивать кухню… я же не собираюсь жить здесь вечно, да и вообще — зачем мне кухня?
Витька обходился машиной, заказывал то индийские пряности, то особых новозеландских креветок, мастерил удивительные блюда. Он постоянно предлагал мне попробовать его стряпню, но я стал отказываться — наверное, это вкусно, но… почему-то не хотелось. Я питался как обычно — дежурными рационами, кефиром, фруктами. С Витькой разве что пиво хлебал иногда, из вежливости. Надо же хоть иногда посидеть с гостем.
Но времени на это не хватало. Витька уходил гулять поздно, светлым вечером, а возвращался далеко за полночь. Иногда я просыпался от его возни — Витька ночью готовил себе еду; еще что-то делал, а потом очень долго спал. Я же постоянно был плотно занят.
Витькина жизнь вообще удивляла. Похоже, число рубашек, штанов, кофт и плащиков в его обширном багаже было неисчерпаемо, он то и дело менял туалеты. Но они возникали не только из багажа — он то просил меня заказать какую-нибудь особенную рубашку с металлическими вставками или пляжные шлепки, то просто откуда-то в доме появлялись новые водостойкие сапоги (дня три шел ливень), дизайнерское кресло и пуфики, этажерка со статуями. Роскошный охотничий нож, спиннинг, почему-то набор для фейерверков. Где он все это брал? Понятия не имею, я и не задавался этим вопросом.
Если бы у искина-распределителя был этический блок, он бы уже заклеймил меня как неумеренного потребителя-мещанина. Никто, конечно, не контролирует, сколько и чего ты потребляешь — но мой собственный внутренний этический блок, то бишь совесть, уже трещала по швам, и хотя это нелепо, но я испытывал стыд перед распределяющей машиной. И даже отказался от заказа необходимого мне дождевика, хотя июнь в этом году выдался довольно мокрым. Но в конце концов, от дома до магнитки два шага, а без прогулок в дождь можно и обойтись.
Время от времени я все же болтал с Ершом — иначе у меня самого создавалось ощущение, что в моем доме просто живет неприятный незнакомец, часами плещется в ванной, закрывает дверь в гостиную, а кто мне этот человек вообще?
Все-таки ведь однокашник. Почти друг.
Ерша обычно удавалось отловить во второй половине дня. Я делал перерыв и шел к нему — посидеть на балконе или в гостиной, смотря по погоде.
Витька сидел на дизайнерском кресле, задрав ноги на кожаный пуфик. Неизменные планшет и бутылка пива рядом. Я уселся за стол и налил себе пива в высокий бокал. Отсыпал из Витькиной миски орешков.
— Как жизнь-то у тебя? Редко видимся.
— Нормально, — ответил Витька. А что еще ответишь на такой вопрос? Ерш кивнул на планшет.
— Вот, читаю тут, прошлогодний победитель рейтинга, Миясаки, ты, наверное, и не в курсе…
— Имя, кажется, слышал. Поэт?
— Точно.
Повисла неловкая пауза, и я вспомнил.
— А ты книгу прочитал? Ту, что я тебе давал. Цзиньши.
— Да, прочел, — медленно протянул Витька.
— Ну и как?
— Ну что скажу? — Ерш пожал крупными плечами, — Все правильно он пишет.
Не знаю почему, но такое безапелляционное заявление из уст Ерша вызвало у меня внутренний протест.
— Правильно? Ну не знаю. Может, в этом что-то и есть, но ведь большая часть — явный бред.
Ерш усмехнулся и переложил одну ногу на другую. Отхлебнул «Жигулевского».
— А что там бред? Все верно. Так и живем. Служим, как собачки, и думаем, что все это нормально. Школы эти… ОЗ — откуда ты знаешь, какие у них полномочия, и что они делают на самом деле? Мы все на самом деле давно под колпаком. Конечно, методы сейчас тонкие, скрытые… Тюрем нет, даже ЗИНов уже нет. Открыто убивать людей нельзя. Хотя почему нельзя — правильно Цзиньши пишет, законов-то нет, значит, все можно.
— Ну как можно, Вить? Вот как? Вот я тебя, предположим, сейчас замочил бы. Вон бутылкой по башке хрястнул…
— Допустим, — с интересом согласился Витька, — и что?
— Я сейчас ни к какой трудовой коммуне не принадлежу. Но я живу в Кузине. Здесь есть члены ОЗ, они соберутся, проведут расследование, выяснят, что это я тебя убил. Причем выяснят точно, Евлампий же все записывает, кругом камеры, искины. Меня возьмут под стражу, проведут экстренное заседание горсовета.
— И что?
— Ну и на заседании уже решат, что со мной делать. Скорее всего, вышлют куда-нибудь в изоляцию. Или в психушку на коррекцию. Просто раньше было много убийств и преступлений, и нужны были специальные органы. А сейчас… да вообще не бывает. Посмотри статистику.
— Убийств, может, и нет — а вон недавно тридцать шесть человек грохнулись, это как?
— Так это несчастный случай был!
— Ты уверен? — Витька иронически поднял брови. И я замолчал. В самом деле, уверен ли я…
— Ну не может же быть так, чтобы совсем не было аварий!
— Ага. Авария. Если не разбираться специально… А более мелкие преступления — воровство, шантаж, все это ведь есть, и никто вообще на это внимания не обращает!
— Вить, ну как не обращает? По месту происшествия все разбирается! В трудовой коммуне.
— Чон, — вздохнул Витька, — ты крайне, крайне наивный человек! Ты реально считаешь, что мир вокруг тебя такой розавинький-розавинький, и вокруг летают единороги. Вот в этой книге, — Витька постучал по планшету, — вскрыта часть правды. Только часть, небольшая. Вся правда еще хуже. Мы живем в страшном мире, Чон! Прошлое у нас кровавое и мерзкое — и эти же палачи продолжают нами руководить. Партию они распустили… ага. Ну так те же рожи в Советах сидят. Вот про детей, что — неправду Цзиньши написал? Детей у родителей отбирают. Не у всех так, как у нас — мы-то, понятно, проклятые, но ведь у всех детей переманивают в Систему; родители не так интересны, как школа, детей намеренно завлекают, заставляют забыть семью, лишают влияния семьи. А ведь только мать и отец действительно могут воспитать человека. Мы все по сути — уроды, выросшие без влияния матери и отца.
— Ну у тебя-то ведь оба родителя живы, — напомнил я. Витька помрачнел. Я помнил его родителей еще со школьных времен, и вечно у Ерша с ними были конфликты. Родители вроде нормальные люди — мама у него математик, папа оператор линии на «Электроне», но сейчас, по словам Витьки, они уехали в Узбекистан, где живет его сестра.
— Так и родители наши уже во многом искалечены этой системой! — заявил он. — Они не могут дать ребенку безусловной любви! Они сами требуют от детей обязательного подчинения Системе!
Когда я читал книгу Цзиньши, я и сам начинал думать — ну а вдруг и в самом деле в нашем мире все так ужасно? Если посмотреть с другой точки зрения… Но когда это же самое озвучивал Витька, мне почему-то немедленно хотелось спорить.
— Вить, — произнес я, — а тебе не приходило в голову, что большинство людей, да практически все, за очень небольшим исключением, подчиняются… да просто живут, служат, участвуют в управлении — не потому, что их как-то изуродовали, запугали, отманипулировали. А потому, что им это нравится. Им это выгодно, удобно, приятно. Ведь мы, Вить, очень хорошо живем. Никогда еще люди так не жили. Пятнадцать часов службы в неделю, а остальное время — все условия и возможности для свободного, абсолютно свободного развития, труда, общения. Изобилие. И война нам больше не угрожает, а ты понимаешь, что такое война? Я вот сейчас глубоко в эту тему вошел… это кошмар, Вить, что у них тут было. Да, Цзиньши писал, что мол, война — это мужское достоинство, что всегда были войны, и это часть человеческого бытия. Да не пошел бы он в задницу с таким бытием и достоинством? А теперь все, войны уже точно не будет — ну разве что, крайне маловероятно, инопланетяне найдутся агрессивные. И может, люди поэтому и живут с радостью в этой системе, что им хорошо?