— Да и теперь Службу для здоровых людей с семидесяти уже не надо отрабатывать, — заметил Рей.
— Это только для тех, кто вообще не имел сверхурочных, нормальные люди все равно где-нибудь да перерабатывают и вырабатывают всю норму службы уже к сорока-пятидесяти. Думаю, вон Сташю недолго осталось. Я свою норму тоже выполнила уже очень давно, даже если считать шестичасовой рабочий день, как в наше время. Конечно, Совет регионального уровня — тоже уже Служба. Меня просили остаться, но знаете, сколько можно? Да и потом, если честно, я не понимаю нынешнего времени. Оно другое совсем. Пусть молодые руководят — они понимают.
После обеда мы перешли в гостиную. Я отлучился ненадолго, а когда вернулся, мама сидела с прямоугольной пластиной какой-то книги — любила она книги, которые можно в руках подержать, и читала с серой поверхности вслух, с выражением:
— …речь идет о полном производительном использовании разума, науки, постепенно ведущем к радикальному преобразованию всей Земли, к созданию главным образом уже не естественной, а искусственной среды, окружающей человечество. Рост возможностей её создания, потенций автоматизации и применения искусственных материалов означает образование предпосылок выхода человечества за рамки его природного лона, за пределы сугубо земной цивилизации. Иначе говоря, означает становление предпосылок перехода к космической цивилизации. Этот переход диктуется, в частности, ограниченностью запасов сырья для производства, а также площадей для размещения производства и населения (по моему мнению, достижение изобилия материальных благ повлечёт за собой новый демографический взрыв).
Итак, прошедшая и продолжающаяся в настоящем цивилизация — это виток спирали земной цивилизации, на смену которой уже идёт (становится практической необходимостью) цивилизация космическая. Одно из абсолютно обязательных условий перехода к последней — объединение человечества. Без такого объединения человечество не сможет ни выжить, ни сосредоточить силы для широкого прорыва в космос (уже сейчас крупные космические программы способны осуществлять лишь либо наиболее могущественные государства, либо группы государств, объединяющих свои усилия)15.
Мама оторвалась от книги и посмотрела на Рея.
— Сильно, — кивнул он, — и когда же это было написано?
— В конце ХХ века, в период распада Первого Союза. Вокруг все считали, что коммунизм — смешная отмирающая идеология, не более того. А вот некоторые даже в такой момент умели смотреть значительно дальше. Они знали, понимаешь? Знали, что так будет. Что наступит космическая эра. Знаешь, когда я это прочитала, я примирилась с мыслью о том, что за нулевой год принят именно тот, когда земляне преодолели световой барьер. Когда открылся путь к звездам, космической колонизации. Помнишь, какие были баталии? Конечно, старое религиозное летоисчисление изжило себя, да к тому же различалось в разных культурах. В Корее вон все еще вели отсчет эпохи Чучхэ — но ведь это локально. Но я тогда была за то, чтобы за нулевой принять 1917 год. Во время Октябрьской Революции у людей действительно было ощущение начала новой эры — и новая эра на самом деле началась тогда. А все, что было потом — уже вторично. Мы уже воевали за коммунизм как за что-то естественное.
— Я помню, как ты тогда возмущалась, да, — согласился Рей.
— Но потом я поняла, что может быть, и правда — социальные изменения не самоцель и не главное, они были нужны для того, чтобы мы вырвались в большой Космос и стали космической цивилизацией. Это — цель. Иначе мы бы ведь никогда в него не вышли по-настоящему. В общем, этот философ помог мне смириться с общим решением.
Я помалкивал и слушал с огромным интересом, как всегда в таких случаях. Мама с Реем заспорили о каких-то частностях, и я, чтобы снова навести их на интересное, спросил:
— А как вообще было решено ввести Службу? Ведь удачное решение.
— Да, я это неплохо помню, — ответила мама, — да и ты, Рей, наверное, помнишь.
— Я-то да… но я тогда больше детьми, семьей занимался, в общем… это ты у нас руководящее лицо, тогда еще партийная, представитель злокозненной коммунистической бюрократии. Тебе виднее, — уклонился Рей.
— О-о, сложностей было много! В какой-то момент стало ясно, что пора отменить обязательную военную службу. Просто не нужна она в таком объеме! СТК с момента подписания договора жил как на пороховой бочке, что естественно… В мои юные годы служили мальчики и девочки, все, по два года, а некоторые по три.
— Да, я знаю, — вставил Рей, — ты вообще служила на границе, в горячей точке.
— Меня специально туда направили, чтобы была возможность потом быстро поступить в школу КБР. Неважно. После Освобождения все это было еще несколько лет актуально. Горячих точек полно, по всему миру мелкие гражданские войны, банды, идейные армии, по сути тоже банды всяких там анархистов и прочих представителей неавторитарных левых течений, как в старые времена говорили. Армия еще была нужна. Потом она уже стала не особенно нужна, срок службы сократили до полутора лет, потом до восьми месяцев. И все больше вставал вопрос, зачем, собственно, нам армия, зачем учить молодых людей обращаться с оружием, когда целая отрасль уже работает на разоружение и конверсию. Да, эксцессы случались — например, преступность какая-то все еще существовала, но ведь уже был создан Патруль, который по своей концепции заменял и спасательную службу, и как это в древности говорили, силовые органы. Некоторая часть патрульных обучалась силовым действиям, и этого достаточно, чтобы обезвредить очень редких уже и единичных преступников и буйных психбольных. К тому же и базовая школьная подготовка у нас стала включать единоборства, так что сейчас остановить опасного одиночку может любая группа коммунаров. Армия не нужна.
— А в чем проблема-то была? — удивился я. — Отменили бы.
— Ты уже тогда родился, Сташю, маленький был. Это все не так просто, понимаешь… такие споры шли, такие дискуссии, книги писались, монографии, передачи выпускались. Это не только на уровне Советов обсуждалось. Ведь это прямо-таки философская проблема. Во-первых, — мама загнула палец, — человечество всю жизнь существовало с бинарным кодом, прошитым в мозгах: свой — чужой. У нас этот код в подкорке. Некоторые даже считали, что это нечто биологическое, и без этого мы начнем терять мотивацию, начнутся какие-то проблемы с дофамином или с чем там еще, ты лучше знаешь…
— То есть? — удивился я. — Вот так всерьез думали, что если исчезнут враги, если человечество станет единым, то люди потеряют волю и интерес к жизни?
— Да, так всерьез некоторые и думали! И согласись, в этом есть некоторый резон. Свой — чужой. Наша нация — чужая нация. Наше племя — чужое племя. Моя семья — враждебный окружающий мир. Даже в конце концов, классы, классовая борьба — это тоже свои и чужие. А сейчас этих чужих практически нет, все свои. А раньше этот бинарный код определял весь строй жизни, всю мотивацию. Если юноша шел, например, учиться, то он знал, что хочет стать инженером на благо родного народа, в крайнем случае — чтобы повысить благосостояние его личной семьи по сравнению с другими семьями, на которых ему плевать. Если женщина рожала детей, то это были и ее дети, и часть ее народа, семьи. Этот же код оправдывал эксплуатацию и угнетение всех видов. Почему пролетарии должны сотрудничать и подчиняться буржуям, а не бастовать? Потому что там, за кордоном — злобный враг, который хочет напасть и всех нас уничтожить, унизить, ограбить. Почему женщина должна подчиняться мужчине? Потому что мужчины выполняют главную задачу — защищают страну от злобного врага, а женщины уже так, побочные какие-то задачи выполняют.
— Ну не знаю, — заметил дядя Рей. — Я никогда не парился по поводу свой — чужой. Я был богатый бездельник, да, но вот чужими я как-то никого не чувствовал. Просто понимал, что многим повезло меньше, чем мне. А когда сам стал бедным, то тоже не понимал ксенофобии… у нас были эти, нацисты. Терпеть их не мог.
Мама задумалась, меж ее бровями образовалась складка.
— А помнишь, мы с тобой как-то разговаривали, и ты заявил — мол, Россия и Китай всегда были нам чужды, даже и в начале 21-го века, мы их никогда не понимали. То есть на таком-то уровне для тебя все равно существовали свои и чужие. Другое дело, что ты добродушный тюфяк, и тебе это по барабану!
— Во приласкала! — засмеялся дядя Рей.
— И вот бинарный код отменен. Все свои, можно расслабиться. Войн больше не будет. Кажется, и прекрасно, можно заниматься наукой, строить, познавать мир… Но и для этого ведь нужно прилагать большие усилия. А мы отказались практически от насилия, в том числе и по отношению к детям. Как мы будем без насилия и без бинарного кода заставлять людей учиться, серьезно работать?
— А что, нужно как-то заставлять? — поразился я.
— Представь себе, тогда так думали. Но были и оптимисты вроде тебя, которые заявляли, что мол, какие проблемы! Достаточно только освободить труд, и люди с радостью ринутся грызть гранит наук, исследовать, строить, творить… и между прочим, выполнять рутинные работы — контролировать работу автоматики на фабриках и заводах, ремонтировать эту автоматику, лечить людей, воспитывать детей, ухаживать за безнадежно больными, изо дня в день, терпеливо…
— Помню теперь эти дискуссии! — Рей налил себе воды в граненый старинный стакан. — Я был пессимистом. Чисто на собственном опыте! Прекрасно помню себя, богатого молодого олуха — меня в жизни никто не заставлял работать, и я нисколько не хотел. И вокруг меня таких же сынков небедных родителей было полно. На самом деле можно замечательно жить, не работая, ничего человечеству не давая — кататься по миру, валяться на пляжах, опять же, секс-драгс-рок-н-ролл… кинишки смотреть, в игрушки резаться. И если есть такая возможность, то очень многие предпочтут ее всяким там карьерам, и никаким рейтингом это не исправишь, потому что на самом деле мало у кого есть столько честолюбия, чтобы вот прямо добиваться социальных баллов, как тогда хотели ввести.