— Да, были такие эксперименты в отдельных регионах, но они не имели успеха, — кивнула мама.
— И даже если найдутся желающие искренне заниматься наукой или производством, то их будет слишком мало. Человек — тварь ленивая. Я лично захотел потом работать, но лишь тогда, когда мне жить стало не на что. Ну а в СТК… просто все работали вокруг, и я увлекся.
— Тут мы подходим ко второму аспекту, — продолжила мама. — Сохранит ли человечество свое единство в таких условиях? Это единство и так только-только возникло, и что теперь — раз нет наций и объединяющих идей, то человечество просто рассыплется на единицы наслаждающихся индивидуумов, мелкие группки по интересам? Опять же были и те, кто защищал именно такую позицию. И их тоже можно понять. Для чего мы делали революцию, воевали — да ведь для того, чтобы дать действительно всем, а не горстке богачей, возможность жить спокойно, радостно, наслаждаться жизнью, благо гибкое автоматизированное производство уже позволяет достичь изобилия, продовольственной и иной безопасности. Так зачем же, говорили они, к чему-то принуждать людей? Хотят они наслаждаться жизнью и ничего не давать обществу — и пусть себе наслаждаются. Может, кто-то и поработает в охотку… а другие пусть не учатся, не работают, а сидят в виртшлемах и отдыхают, купаются, загорают, в общем, живут как бараны — если хочется.
— А-а, был еще такой роман. — вспомнил я, — «Наместники»!
— И это тоже, да. Хотя было очень много серьезных книг на эту тему. А это фантастика.
— Но говорили, что этот роман Рэм Фана тогда очень повлиял на общественное мнение! — возразил я, — этот Фан, он был из литобъединения «Эра Кольца», эти ефремовцы сумасшедшие. И как раз вовремя очень написал…
Я и в самом деле хорошо помнил этот роман, в детстве зачитывался им, смотрел фильмы и играл в интерактивки — как и многие. Этот роман практически сопровождал все мое детство. Сюжет его прост: на некоей неназываемой планете, как и у нас, победил коммунизм. После чего человечество пошло по пути наименьшего сопротивления, позволив каждому человеку, начиная с младенчества, жить, руководствуясь исключительно собственными желаниями. Высочайший уровень развития автоматики, для нас пока еще фантастический, не требовал даже массовой Службы. Хотя общественное воспитание детей присутствовало, но многие родители по желанию растили детей полностью самостоятельно. Общих стандартов — чему учить ребенка, что он должен знать и уметь — не существовало, в результате школу все заканчивали с совершенно разным багажом, и чем дальше — тем этот багаж становился менее глубоким и системным. Занятия каждого человека никак не контролировались. Участие в управлении обществом — по желанию.
В первом поколении все в целом очень мало отличалось от нашего мира; во втором возникла страта «честолюбцев», как их называли — некоторые были действительно честолюбивы или стремились к власти, другие искренне душой болели за общество. Если не с детства, то с юношеского возраста эти люди упорно учились, овладевали не только интересной для них специальностью, но и различными науками, чтобы сформировать системный взгляд на мир. Иногда когорта «честолюбцев» выходила из класса единственного талантливого учителя. «Честолюбцы» в общем вели себя так, как обычный человек в нашем реальном мире — интересовались новостями, участвовали в выборах, сами избирались, управляли обществом; интенсивно работали по выбранной специальности.
Действие романа, собственно, происходит еще через два поколения. Человечество оказалось разделено на две неравные части, причем возникла угроза, что эти части будут разделены навсегда. Страта Честолюбцев заняла все ключевые посты и практически все Советы, число которых было сокращено (поскольку местные советы зачастую вообще не играли никакой роли). Дети Честолюбцев иногда наследовали качества родителей-общественников, но иногда уходили в «ординары». Ординары — так называлось все остальное население, этим было принято даже гордиться. Очень редко кто-то из детей ординаров оказывался среди Честолюбцев, хотя путь туда не был закрыт — но детей уже воспитывали в представлении, что хорошо и позитивно — это внимательно прислушиваться к своим побуждениям и желаниям и исполнять их. Брать, а не давать. Тот же, кто интересуется делами общества — подозрительный тип с жаждой власти.
По сути дела, все население планеты превратилось в больших младенцев, которые кушают, развлекаются и спят под неусыпным присмотром заботливых машин. Честолюбцы были здесь даже не родителями, а скорее прислугой для этого сонного довольного человечества. Если вначале хобби и развлечения были многообразными и сложными, приносили определенную пользу и как-то развивали их носителей и человечество — то к описываемому моменту занятия простецов крайне опростились. Вместо большого спорта предлагались спорадические развлечения — прокатиться на байдарке, прыгнуть на лыжах с трамплина, вместо танцевального искусства — бессмысленное «свободное» дрыганье, вместо живописи — мазня красками под настроение; любое занятие должно было в первую очередь приносить наслаждение и радость, но ни в коем случае не напрягать. Напряжение — плод тоталитаризма, угнетения, напрягаться нельзя. Собственно говоря, в основном простецы уже перешли на разнообразный и замысловатый секс — виртуальный и реальный, легкие наркотики, выпивку, все остальное, даже в примитивном усеченном виде, было уделом очень немногих. При этом значительная часть честолюбцев считала, что все в порядке. Мы же хотели избавить человечество от угнетения и тяжести труда? Мы этого и добились. Если люди, став свободными, выбрали именно такой путь — разве это наша проблема?
Только честолюбцы по сути и жили как настоящие люди — при том, что большинство простецов их презирало и относилось к ним с подозрением. Некоторые из них создавали книги и картины, другие — развивали науку, все они по очереди поддерживали абсолютно необходимую простецам систему производства. Времени им не хватало, они едва успевали заботиться о растущем беспечном человечестве.
И вот настал миг, когда это человечество стало угрозой для себя самого. Рождаемость давно упала, но продолжительность жизни была очень большой, и даже низкая рождаемость при большой численности населения давала огромный прирост. Планете стало угрожать перенаселение. Честолюбцы были вынуждены ввести закон об ограничении рождаемости — но выполнять его, конечно, никто и не думал. Ведь это было ограничением свободы и индивидуальности!
Кроме этого, в связи с распространением наркотиков и алкоголя, стала расти агрессия, дошло до массовых убийств, и честолюбцам стало ясно, что необходима полиция. Роботы не способны причинить человеку вред и поэтому полезны лишь относительно — чтобы удержать преступника. Кроме того, потребовался свод законов, так как с каждым преступником отдельно решать что-то уже было невозможно — их стало слишком много. Пока честолюбцы разделили всю населенную местность на квадраты, поделили их, и в каждом квадрате появился собственный Наместник, следящий за порядком; он набирал из относительно способных и желающих ординаров собственную полицию. Дошло до ужасающих проявлений тирании — потому что далеко не все честолюбцы были гуманными и человеколюбивыми, кто-то из них действительно жаждал власти. Конфликт между «хорошими» и «плохими» Наместниками, собственно, составлял основу книги; читателю становилось ясно, что это — путь к классовому обществу. Регресс.
— Так или иначе, стало ясно, — продолжала мама, — что позволить каждому человеку индивидуально жить так, как он пожелает — это, диалектическим образом, приводит не к свободе, а наоборот, к еще большему закрепощению. И тогда были сформулированы принципы, во-первых, стандартного Экзамена Зрелости для всех детей Земли, а во-вторых, принципы Службы. Дело не только в том, что с помощью Службы мы обеспечиваем население Земли производством и обслуживанием, поддерживаем существующую систему и развиваем ее. Дело еще и в том, что Служба — своего рода объединяющий человечество фактор. Благодаря ей мы не превратились в разрозненную популяцию животных, существующих лишь для себя самих, в собрание каких-то кружков по интересам, клубов — а по-прежнему представляем собой единое целое. Благодаря ей, у всех людей Земли есть общие конкретные интересы и цели.
— Ну да, именно потому и Советы формируются по месту Службы, а не по месту, скажем, жительства или работы, — ввернул дядя Рей.
— Мы можем быть уверены, что человечество сможет и поддерживать существующую систему производства, и еще больше развивать и автоматизировать ее, и изучать Вселенную… собственно, это и происходит. И все это — без опоры на некую духовность, идеологию, просто с помощью правильной общественной организации. Через несколько лет стало ясно, что выбранный путь был правильным. Все население полностью поддерживало идею Службы. Вскоре партия за ненадобностью была ликвидирована, управление прекрасно шло через Советы. И сейчас институты общественного мнения дают результаты поддержки Службы, близкие к 100%.
— Только близкие, — мрачно заметил я. Что-то в последнее время часто мне попадаются эти доли процента, недовольные нашей системой Службы. Мама кивнула.
— А что ты хочешь? Ничего стопроцентного в природе и обществе не бывает. Всегда найдется какой-нибудь гениальный, по его мнению, но непризнанный творец, которому три часа общественно полезной работы в день мешают по-настоящему самореализоваться! Впрочем, я догадываюсь, о ком ты…
— А о ком? — поинтересовался Рей. Мама начала рассказывать о Ерше, а я сидел и почему-то сгорал от стыда. Даже уши покраснели. Хотя чего мне стыдиться, казалось бы, я же просто помог людям.
— Н-да… я вот тоже в свое время был таким оболтусом, — вздохнул Рей. Мама энергично замотала головой.
— О чем ты говоришь? Здесь нет ничего общего! Ты не хотел работать, потому что принадлежал к классу эксплуататоров и совершенно справедливо не видел никакого смысла в так называемой работе по торговле на бирже или просиживании штанов в высших менеджерских, по сути, бюрократических кабинетах. Ты принадлежал к классу пар