— Да, — кивнул я, — это только к другим звездам.
Винегрет оказался очень вкусным, и я подумал, что надо было взять двойной. А вот шницель почему-то жестковат, я с трудом пилил его ножиком.
— Я когда вырасту, обязательно полечу в какую-нибудь колонию. На Радугу скорее всего, — высказался Ким. — Это же совершенно другой мир! Все новое!
— Я бы тоже хотела, — вдруг произнесла Марсела. И я заметил, что она сидит рядом с Беловым и как будто чувствует себя лучше, чем обычно. Она выпрямилась, глаза заблестели. Белов это умеет. С ним почему-то поговоришь и чувствуешь себя сильным, можешь прямо горы свернуть.
— У меня тоже давно уже эта мысль, — сказала она, — сколько человечество должно сидеть в колыбели? Пришло время выйти из нее, расселяться… —
— Так многие думают, — голос Кости показался неприятно тяжелым. Но уже в следующий момент он перехватил инициативу беседы и выглядел как обычно — веселым, увлеченным, харизматичным.
— Так многие думают, но вот правильно ли это? Мы не знаем до конца собственной планеты! Мы не изучили ни кору, ни океан, до сих пор не всегда удается определить сейсмоопасность; нет точной карты океанского дна. Я уже не говорю о том, какое наследие досталось нам от предков! Пока наши предки гробили друг друга в войнах и погоне за прибылью, планета только терпела ущерб. После войны выживание человечества вообще не было гарантировано, экологические изменения, состав воздуха, климат — все это было в таком состоянии, что фактически и после окончания войны мы были обречены. Это чудо, что вообще удалось выжить — не чудо, конечно, а спланированные согласованные действия всех отраслей, развитие науки. К счастью, мы сейчас более-менее восстановили баланс, увеличиваем даже видовое разнообразие… Но до успеха еще очень далеко. До сих пор не восстановлен полностью фитопланктон в океане, объем кислорода в составе воздуха все еще ниже, чем в довоенное время. Мы еще только подходим к методам надежной радиационной очистки, всю планету уродуют закрытые зоны под куполами! Я не говорю о почвах, которыми и сам занимаюсь… То есть мы, ну хорошо, наши предки, загадили планету донельзя — и сразу же бежим на другую? Не следовало бы сейчас все, абсолютно все усилия и ресурсы направить на улучшение нашей Земли, на то, чтобы сделать всю ее поверхность прекрасной, чистой, восстановить ее природу и атмосферу… да просто хотя бы изучить и знать свою планету. А потом уже рваться в Космос…
Дети с интересом уставились теперь уже на него.
— А вы — эколог? — спросила Настя.
— Ага! — весело ответил Костя. — Я инженер-эколог. Восстанавливаю почву на юге, в долине реки. Приезжайте к нам на экскурсию, у нас интересно!
— А что, об этом стоит подумать! — воскликнул Алим, дети загалдели.
— Я думаю, — сказал Белов, — что и Костя тоже прав. Но не надо бросаться в крайности. Всегда, начиная с установления на Земле СТК, на всех уровнях шли эти споры — на что направить ресурсы… раньше это был еще более страшный этический выбор: восстанавливать разрушенные войной города, кормить людей, строить пищефабрики — или срочно спасать фитопланктон, пока мы не задохнулись — или запускать очередной спутник и строить город на Марсе? Такой выбор стоял на всех уровнях. И всегда выбирали и то, и другое, и третье. На какое-то время какое-то направление становилось приоритетным, планы строили под него. Но потом подтягивали и другие. Ну а сейчас у нас хватит ресурсов и на освоение планеты, и на строительство колоний. Кстати, уменьшение демографической нагрузки поможет и восстановлению нашей природы. В чем проблема? Торопиться некуда, у человечества минимум несколько миллиардов лет впереди, а отвлекать нас теперь ничто не будет.
После обеда мы разбрелись по школе. Костя отправился на кружок экологов, куда его пригласила Рита, она явно попала под его влияние. Белов повел Ника и Дину смотреть учебный корпус для малышей — их дети вскоре будут там учиться. Куда делась Марсела, я не знаю, а я отправился в новый медцентр, оценить и посмотреть.
Все-таки страшно смотреть на этих деток — когда они все успевают? Да, мы сами были такими же, да и сейчас у нас довольно сумасшедшая жизнь. У тех, кто хочет так жить, конечно. Но вот так, со стороны смотреть… Когда-то функция школы сводилась лишь к тому, чтобы обучить детей основам наук. Сейчас это и не нужно — каждый мог бы учиться дома у компьютера, полностью обучающих программ, увлекательных, эффективных, создано множество, да еще дистанционные уроки с преподавателями. И уже наше поколение училось с мнемоусилителями, то есть особых усилий на заучивание никто давно не тратит, важно только разобраться и понять. Прочел главу учебника — и все сразу запечатлелось в памяти. А учебник можно пройти за неделю.
В итоге учатся дети лишь четыре, иногда пять часов в день, ну ладно, если добавить спорт — то может быть и шесть-восемь — конечно, у тех, кто тренируется серьезно, а не для «физкультуры». Впрочем, то же относится и к увлеченным юным музыкантам, танцорам и так далее. Я сам в школе часа по два-три минимум в день проводил за инструментом — учитывая мнемоусилитель, это было примерно равно 8—10 часам обычных занятий… эх, и куда все это делось? Потом работа — от трех часов Службы у малышей до десяти у старших.
И это еще не все, еще ведь обязательное Научное Общество с докладами, экспериментами, участием в публикациях… Ну и конечно же, участие в управлении — пятиминутки в собственном отряде ежедневно, сборы еженедельно, и временами тебя все равно куда-нибудь выбирают, то в рабочую группу, то в какую-то комиссию, то даже в СТК школы.
Удивительно не это. Удивительно то, что они при этом прекрасно успевают порыбачить, погоняться друг за другом, поиграть в войнушку, покататься на лошадях или собачьих упряжках и просто побезобразничать. Когда вспоминаешь школу, первым делом лезет в голову, как мы втроем забрались ночью на недостроенный остов Кристалла-2 и запустили стратосферную ракету, но это обнаружилось, и какой потом был скандал. Или как в лесу играли в индейцев…
Детская энергия просто безгранична.
Мне понравился медцентр. Здесь тоже работал сводный отряд школьников — будущих салверов, как видно. Сейчас дежурили две девочки и один взрослый салвер, уже немолодой дядька, но я его не знал. Он обрадовался мне и сообщил, что тоже работал в городе в двойке, только в кардиологии. А потом подрос его сын, у него поздний ребенок, и захотелось быть к нему поближе. И вот освободилось место салвера в школе. Здесь работает несколько взрослых, нужно постоянное присутствие образованного человека, дети, конечно, многому учатся, но оставлять школу совсем без взрослого медика страшно.
— Вон у меня Азиза и Валя, все умеют, — похвалил он девочек, которые разобрали массажный прибор и проводили, видимо, техпрофилактику, — они уже три года в медотряде, и научную работу пишут про травмы детского возраста… травмы у нас чаще всего, конечно. То один на стройку полезет, то другой со скалы навернется. Азиза вчера сама проводила хирургическую обработку раны — мальчик на стройке напоролся на штырь.
— Что, прям сама? — удивился я. Девочка лет двенадцати покраснела.
— Ну да, а что? Срезала аккуратно молекулярным скальпелем и зашила аппаратом, ничего особенного.
— А вы тоже были в школе в медотряде? — поинтересовалась Валя.
— Нет, — сказал я, — я в цеху работал, тогда у нас на производстве больше людей требовалось. Да и неплохо в школе узнать разные стороны жизни…
Мы еще поболтали, и я пошел слоняться по школе. Ностальгические воспоминания выворачивали чувства наизнанку. Жаль, что нельзя вот просто побродить с Марси и Костей, повспоминать, теперь все так сложно у них. А я хорошо помнил каждый уголок школы, видел, как все изменилось, но видел и то, что осталось прежним. Даже корявая береза у дорожки, ведущей в Кристалл, береза, на которую мы лазали постоянно, — то играя в войнушку и выслеживая противников, то чтобы уединиться и поговорить среди ветвей о серьезных вещах… Даже эта береза сохранилась, и шумела нежной июньской листвой. Даже камень, на который Марси всегда запрыгивала по пути и делала на нем какой-нибудь пируэт, просто от избытка энергии, и этот высокий розово-рыжий кусок гранита по-прежнему стоял в разветвлении тропинок. И так же девчонки катались на лошадях вдоль аллеи. И так же кидали мячик на волейбольной площадке.
Родина, подумал я с нежностью. Моя Родина, СТК — вся Земля, и моя Родина — Кузин, но если есть место, которое я с особенным чувством могу назвать именно вот Родиной — то оно здесь.
Колыбель. Как там сказала Марси — сколько можно жить в колыбели?
Я направился снова в столовую, выпить чаю и подождать остальных. Огромное светлое пространство теперь было совершенно пусто. Я подошел к коквинеру, взял стакан с черным чаем и, поколебавшись, пирожное «картошку», чтобы уж совсем окунуться в самоощущение мальчишки, я обожал такие пирожные в детстве. Развернулся, выбирая место, где присесть — и вдруг увидел, что я все-таки не один в зале. В уголке, положив на стол локти, подняв плечи, явно не замечая меня, сидела Марсела.
Я решительно подошел к ней и сел не напротив, но и не рядом, а сбоку, так, что нас разделял только угол стола.
Марси подняла на меня взгляд и попробовала вежливо улыбнуться. Уголками губ.
— Договорились вроде встретиться здесь, — сказал я вскользь. Я свое общество не навязываю — просто так договорились. Марсела кивнула.
— Да. Ты был в медцентре?
— Да, у них тут все круто. А ты куда ходила?
— Я… так, побродила. Ничего особенного.
Она опустила взгляд. Мы молчали, и неловкость повисла в воздухе. В голове моей крутились какие-то начала светских бесед — «как похорошела наша школа, не правда ли?», «а ты помнишь, как мы…»
Я выдохнул и взял Марси за руку. Она не убрала ладонь.
— Марси, — сказал я, будто прыгая в холодную воду, — ты извини, что я вмешиваюсь, но молчать с моей стороны было бы неэтично. Я не уверен, что Костя любит тебя, и что ему с тобой хорошо. Дело в том, что, наверное, ты не знаешь этого, но он тебе изменяет. У него отношения с одной из сотрудниц Музея. Я сам узнал об этом только вчера.