Снимок, может быть, из-за рамки… она красивая была, трехмерная, с мерцающими в глубине геометрическими узорами. Великий разум, но зачем взрослому человеку такая финтифлюшка? Уму непостижимо. А камень — он же очень простой, похожий и на земле можно найти… Может, они просто выкинули его раньше, а я не заметил?
Конечно, я сделаю новую фотку, у меня в комме их достаточно, и рамку можно подобрать. А вот камень такой не просто достать. Коснуться рукой Цереры — теперь я уже не смогу этого сделать. Разве что снова отправлюсь туда работать, но это вряд ли.
Такое ощущение, что они сделали это специально, чтобы причинить хоть какую-то боль… Но такая мысль была бы параноидальной. Насколько я понимаю психологию, это просто люди, совершенно не привыкшие задумываться об окружающих. Как мама назвала бы их — инды. Им все равно. Я для них — только ресурс, и все окружающие — источник ресурсов. Да и то — ведь мы всего лишь жалкие конформисты, обыватели, предпочитающие вкалывать на Систему — нам даже полезна встряска, видимо, полезны негативные эмоции, может быть, наше сознание пробудится, и мы тоже займемся нонконформизмом. Хотя даже так сложно «Бомба», видимо, не мыслит. Они мыслят гораздо проще: увидел забавную, интересную вещицу — положи в карман. Понравилось — возьми, хочется — съешь.
А ведь они давно уже никаких своих перформансов даже не делают, ничего не придумывают. Артисты ли они? Или скорее, просто мелкие воры, коих было так много в мрачном капиталистическом прошлом…
Я перетащил в гостиную тренажер, установив его за шкафом — можно будет тренироваться, когда Марси нет дома, она же на службу ходит, да и при ней я не видел никаких проблем в том, чтобы потренироваться. Родной же все равно человек, чего стесняться. Тут прибыли дроны с заказанными вещами. Я повесил шторы, разложил ковер, и моя квартира приобрела вменяемый, достойный вид.
После этого я сел наконец за пианино.
Я не стал принимать мнемоусилитель для улучшения мышечной памяти — мне хотелось просто поиграть, а не отрабатывать что-то. Я пробежался по клавиатуре несколько раз, играя гаммы, и с тоской заметил, что несколько клавиш разболтаны. Инструмент звучал так, как будто на нем играли лет десять, ни разу не настраивая. Ничего удивительного. Все-таки убил мне Ерш желанное итальянское пианино. Мелочь, вроде, а как настроение портит. И это тоже из серии — «понравилось — возьми». Увидел хорошую вещь — не бойся испоганить, она же не твоя.
Все же я поиграл с удовольствием. Тянуло на Рахманинова, и я сыграл пару пьес и часть из первого концерта — то, что помнилось с ходу. Потом я поиграл Лю Кианг, несмотря на происхождение, в музыке этой китайской композиторши нет ничего восточного, да и вообще земного ничего нет. Она абсолютно оригинальна, а ее подражатели уже сформировали школу «космической» музыки — хотя люди, работающие в Системе, не так уж ее и любят, а предпочитают примитивного Геллерта, Шопена или Чайковского. На мой взгляд это не космическая музыка — а вселенская. Философская. Такая музыка могла бы сопровождать Большой Взрыв. Но я играл простые этюды Кианг, на большее меня сейчас не хватило бы, да и одной клавиатуры тут было мало. И неожиданно все, что произошло в последнее время — моя авария и сломанная спина, все эти смерти, Кэдзуко, Ева, разочарование в Косте, родной город, ГСО с ее героями и подлецами, больница, Илья и, наконец, Марсела, Марсела и чувства к ней — все это нахлынуло, навалилось клубком и стало, как я любил, вырываться сквозь пальцы. Я уже не замечал, как играю, что играю. Меня несло.
Я положил руки на колени. В квартире было непривычно тихо. Но я спиной ощущал чье-то присутствие. И обернулся.
Марсела стояла у двери и смотрела на меня расширенными глазами, без улыбки. Я улыбнулся ей.
— Стаська, — прошептала она, — какой же ты… какой… не понимаю, почему я была такой дурой. Я же знала, что ты умеешь — так.
— Хорошая музыка? — спросил я. Марси подошла ко мне. Прижала к груди мою голову взъерошила волосы.
— Я нашла код, — произнесла она, — он там действительно есть. Он работает. Это было нетрудно. Но я еще написала антивирус — для твоей мамы. Она ведь тоже читала книгу. Да и на тебя код все еще может действовать.
Меня передернуло. Об опасности для мамы я тоже думал — но даже не знал, что Марси сможет так быстро обезвредить зловредный вирус Цзиньши.
Цзиньши — выходит, убийцы…
Марсела выпустила меня. Огляделась, села в кресло, налила себе воды из графина.
— Уютненько здесь стало… Молодец, Стаська. А я, знаешь, я сказала ребятам в ВЦ, что перехожу к ним. Во вторник первая смена. Ну чего я буду на кнопки в цеху нажимать, когда способна на более сложную работу? Смешно даже. Они так давно меня звали.
— Здорово! — я сел напротив нее. — Ты просто умница. И так быстро код расщелкала…
— Ну не так уж быстро.
В самом деле, за хлопотами я не заметил, что наступил уже вечер.
— Давай маме тогда звонить. Ей срочно нужен этот твой антивирус.
Мы снова сидели втроем — заговорщики, собравшиеся спасать мир.
— Я тут много чего не могу понять, — сказала Марсела, — во-первых, я книгу по ходу, конечно, прочитала. И не понимаю, как можно всерьез воспринимать такой бред? Наш мир не без проблем. У нас много… разных людей, не все они замечательны. У людей есть недостатки, есть разные конфликты. Но такое? Называть наш мир — несвободной какой-то системой угнетения? Кого здесь угнетают? И главное — кто? Считать нас несчастными? Желать возвращения денежной системы, чтобы какие-то жулики и бандиты, наглые и сильные могли все покупать, давая остальным крохи за работу? Он сумасшедший? Я просто понять не могу. Допустим, можно говорить, что в прошлом не все у нас было шоколадно. Но сейчас? Что его заставляет все это писать?
— Тут все просто, Марси, — мама откинула голову на подушку, — представь, что во время Освобождения были люди, которые действительно потеряли все. Мы ведь никогда и не скрывали, что не собираемся облагодетельствовать всех. Никакой мировой Гармонии. Дело в том, что Цзиньши был человеком богатым, очень богатым. У него было не только то, что сейчас есть у каждого — изобилие вещей. У него была возможность покупать себе нищих девушек и хоть бы и детей, насиловать — да что там насиловать, они и так с радостью делали для него все, что угодно. Распоряжаться человеческими судьбами. Шпынять прислугу. Не просто быть богатым самому — но знать, что ты лучше, выше, чем почти все население Земли. Это должно быть совсем другое ощущение. Тут легко сформируется чувство, что ты — избранный, что судьба или Бог любят тебя так же беззаветно и слепо, как в младенчестве любила мать. Да, он потерял все это — и пытается убедить нас, что и мы что-то там потеряли.
— Ну допустим, — Марси наклонила голову, ее черная, такая же пышная, как в детстве, шевелюра, метнулась волной, — но вот еще что: зачем ему потребовалось убивать, по сути, своих сторонников? Он писал книгу, рассчитывая на определенную целевую группу. Если честно, большинство людей и до середины ее не дочитают — а код распределен так, что пусковая последовательность только в конце. Дочитают только те, кто чем-то недоволен, кто заинтересуется… И вот они должны умереть? Мне представлялось бы более логичным как раз собрать таких людей, как-то привлечь их к себе, организовать…
Мама усмехнулась.
— Это как раз понятно. Организация подполья в наше время — смехотворная затея. А вот точечный терроризм… Это создаст у окружающих вначале впечатление — не так уж у нас все хорошо, может, он в чем-то прав? Затем станет ясно, что ОЗ заинтересовалась этой задачей и не может с ней справиться. Или кто-то даже подумает, что это ОЗ людей и ликвидирует незаметно.
Она не взглянула на меня, но, кажется, я покраснел. Кровь прилила к лицу. Ну да. Вот на таких доверчивых простаков, как я, этот гад и рассчитывал…
— Это могло бы привести к началам тайных обсуждений — о таком никто не будет писать или говорить открыто, к самоорганизации недовольных. Но есть и другое, более простое объяснение. Видите ли, дети — Цзиньши старый человек. Он старше меня. И он не проходил процедур в детстве — то есть его ожидаемая продолжительность жизни довольно скромна. Он может действовать просто из отчаяния.
— Но он, надо отдать должное, умен, — заметила Марсела, — и талантливый программист. Или же, возможно, он не один, и с ним работает кто-то… хотя я сомневаюсь.
— Я тоже сомневаюсь. Кто будет с ним работать, из каких мотивов совершать преступления? А умен — да. Он всегда был умен. Я сейчас напрягла кое-кого из ОЗ, они ищут его локацию. Он, разумеется, свое местопребывание, настоящее имя и прочее скрывает. Но найти можно — это вопрос времени. Однако я выбрала двоих спецов, которые работают в тайне. Ведь не исключено, что у него есть какие-то подходы к базам данных ОЗ. И группу захвата посылать не нужно — уверена, у него есть планы на такой случай. Думаю, я пойду одна…
— Мама! — не выдержал я, — тебе восемьдесят два года! Я все понимаю, штанга, стрельба — но…
— Ничего, — мягко ответила она, — зато мы старые знакомые. Сташю, никто не знает его так, как я. Я просто боюсь за молодых. Он тоже стар и уже давно не супермен. А вот голова у него работает хорошо. Нет, идти надо мне.
— Тогда уж и мне. Я никуда тебя одну не отпущу.
Мама внимательно посмотрела на меня.
— Мам, ну я тхэквондо довольно серьезно же занимался. Да и просто сил у меня побольше. Мы в патруле, когда имели дело с опасными шизофрениками, даже силовиков не вызывали. Да и сами могли поработать за силовиков.
По правде сказать, мне в жизни попадались всего два случая действительно социально опасных больных — но об этом я не стал распространяться.
— Я тоже пойду, — неожиданно и твердо сказала Марсела, — Ли, мы все изучали единоборства, и любой из нас, абсолютно любой способен остановить и задержать противника, если нужно.
— Да, — произнесла мама после некоторой паузы, — вы знаете, когда армию отменяли, такая мысль у нас и была. Надо готови