ть всех детей еще в школе… Зачем отдельно еще год или два служить. Школа вполне может дать навыки самообороны — ведь могут быть и дикие звери, и межчеловеческие конфликты пока еще встречаются. В конце концов, человек, владеющий самообороной, просто уверен в себе. А еще навыки выживания, ориентирования, передвижения по местности, кооперации… У вас все это есть. Мы правильно все это заложили.
Ладно, ребята, я согласна. Пойдем вместе. Официальную группу захвата посылать к нему не стоит. Он может перехватить информацию. Они могут оказаться не готовы к встрече с таким зверем. Пойдем с вами, а потом я напишу отчет.
Пока что мы с Марси отправились домой. Мама предупредила, что может позвонить в любой момент — как только выяснят местонахождение негодяя. Я шел и думал о последних ее словах. На Марселу они не произвели такого впечатления.
Я напоследок все же не выдержал и спросил, о ком идет речь. Может быть, я знаю его. Мама ответила:
— Кое-что ты о нем знаешь. Цзиньши — Золотой Лев… простой псевдоним, в общем-то, простой перевод имени на ханью. В оригинале этого господина зовут Леон Гольденберг.
Да. Перевод не совсем точный, конечно. Гольденберг — золотая гора. Лев Золотая Гора. Но это уже частности.
Во время Освобождения мама была немногим старше нас. По внешности она даже противоположна Марси — Марси смуглая, с индейско-креольскими чертами брюнетка, мама ослепительно белокожая блондинка. Но она тоже была красивой молодой женщиной, и это как-то роднит ее тогдашнюю с Марси. Интересно, что я сделаю, увидев этого господина? Боюсь, что его лицо после этого вряд ли останется целым… ничего страшного, я думаю даже, что советы меня поймут.
Мы сели с Марси на балконе пить чай. Летний ветерок ворошил ее черные волосы, кот охотился за легким шелком свисающей юбки. Я смотрел на Марси, она рассказывала что-то о методе, каким смогла вычислить код, — я понимал примерно две трети; но мне было совершенно не скучно, это была противоположность скуки. Сидеть вот так и смотреть на Марси, как оживленно горят ее глаза, как взлетают тонкие руки.
— Знаешь, а ты ведь гораздо лучше выглядишь сейчас, — признался я, — ты как-то ожила.
Марси кивнула.
— Я и чувствую себя лучше. Спасибо, Стаська. Сидела бы я сейчас одна как сыч в гостинице и плакала… а чего плакать? В мире есть такие интересные задачи. Поработать — это то, что мне сейчас было нужно!
Она вздохнула.
— Почему я вообще перестала работать в полную силу? Служить, конечно, служила — хотя были даже периоды, когда я вообще ничего не делала и на Службу не ходила — жила за счет Кости, и ты знаешь, он постоянно намекал, что это ему нравится. Даже прямо говорил. Но ведь важно работать, и не просто для себя работать — важно служить. Только так ты остаешься человеком. Сохраняешь связь со всеми… живешь не ради себя, не погрязаешь в этих своих мелких страстишках, переживаньицах, а решаешь задачи, преображаешь мир. Ведь банальность — но почему я этого не понимала?
— Да, — сказал я, — это такие, как Цзиньши, думают, что люди работают только ради каких-то почестей, материальных наград… А человеку свойственно работать, нормально, естественно — это как двигаться. Можно, конечно, вообще не двигаться — это экономит энергию. Но человек и здоровое животное не могут жить без движения… вон кот имитирует охоту — ему не надо ловить мышей, его и так накормят. Но он не может хотя бы не играть в охотника. Ему без этого тяжело жить. Так же и у нас с работой…
— Стаська, тебе играть надо, — посмотрела на меня Марси, — ты такой музыкант… даже сам не понимаешь.
— А тебе кататься надо, — кивнул я, — и мы с тобой когда-нибудь повторим, как, помнишь, в школе…
Мы переглянулись, будто видя перед глазами общую картину — белый рояль посреди катка, и девочка в белом и серебристом кружится под музыку.
Мы в последний наш год перед выпуском сделали этот номер. Я играл на льду на рояле Грига, очень тихая, звенящая мелодия. Песнь Сольвейг. Марси танцевала.
— С катанием все не так просто… взрослой женщине трудно достичь высоких результатов снова, даже со всеми стимуляторами. Просто анатомия…
— Марси, ну а что, тебе олимпиаду надо выиграть, что ли? Тебе просто надо кататься. Красоту создавать. Я тоже как пианист вряд ли когда-то войду в Рейтинг — что бы ты ни говорила.
Комм послал мягкий сигнал — вызов. Я посмотрел источник. Сжал зубы.
— Марси, подожди, я сейчас…
Я плотно закрыл дверь своей спальни и вывел изображение Кости на экран.
Странно, наверное, но и сейчас я не питал к нему никаких дурных чувств. Серые глаза, каштановые вихры. Это все тот же Коська, практически брат.
А собственно, почему бы и нет? Ну не сошлись они с Марселой. Ну повел он себя, может, как мудак — бывает. Не поняли друг друга. Это же еще не преступление…
— Марсела у тебя? — спросил он отрывисто. Я кивнул.
— Да, я предложил ей пожить у меня. Она была в таком состоянии…
— Смотри, — заметил Костя, — это ее состояние я хорошо знаю. Как бы ты сам с катушек не слетел. Я-то с этим живу уже много лет, а ты не привык.
— Да нет, — удивился я, — она уже успокоилась. У нее все хорошо.
Лицо друга скептически искривилось.
— Затишье перед бурей… ну когда начнет крушить мебель — звони, заберу. Кстати, воображаю, что она тебе наговорила. Ты поосторожнее — она когда говорит, у нее давно реальность от фантазий не отличается. Она тебе может наговорить, что я ей ноги переломал и с балкона скинул… Дели на всякий случай все на десять, так будет вернее.
— Спасибо за предупреждение, — ответил я холодно. Из ледяных колючих слов Кости вырастала совершенно незнакомая Марсела — непредсказуемая, опасная ведьма, истеричка, социопатка… Я уже слышал об этом — и мог бы полюбить Марси и такой. Я бы ее лечил. Убедил бы лечь в больницу, обследоваться… Но образ настоящей Марси, которую я увидел в эти дни, которая ни разу не повела себя неадекватно — сталкивался с этим снежным клубком, высекая льдинки, бьющие в кожу.
Да ведь он лжет, понял я. Лжет сознательно, намеренно, и это у него реальность не отличается от фантазий. Внезапно всплыли все случаи, когда я видел Костю и Марси. Все, как говорил Илья, — мелкие уколы. «Латиноамериканки всегда полнеют», «Дина — настоящая танцовщица, в отличие от тебя», «Это умные люди занимаются искином»…
— Да уж, пожалуйста. А вообще пришли ее обратно, я хоть как-то привык.
— Ты же ее сам выгнал.
— Это она сказала? Она? — брови Кости поползли вверх, он рассмеялся, высоко и искусственно. — Я же говорю — выкинул с балкона и ноги переломал. И котика еще кочергой ударил. Знаешь, Стас, я не хотел говорить, но… у нас, конечно, свободные отношения. Ты сам видел, что у меня роман с Евой — но я себе позволяю иногда просто от отчаяния. Нельзя же вообще без секса жить или только виртуалом пробавляться. Марси — она, как тебе сказать, цепляется буквально за каждого. Вообще за каждое существо мужского пола, а иногда и женского. Но у нее не получается, как правило, поэтому… в общем, ты-то с ней был раньше близок, поэтому я боюсь, как бы ты не повелся. Конечно, секс ей был бы полезен, меня она давно отталкивает, а больше никого найти не может, сейчас она не в лучшей форме, ты сам видишь. Но это будет для тебя разрушительно.
Чем дольше он говорил, тем стремительнее падало мое сердце — в бесконечную пропасть, как в невесомости на орбите. А ведь еще недавно я воспринимал бы его слова практически всерьез — и снова находил бы в своем сердце любовь даже к такой Марселе, девушке легкого поведения, цепляющейся за каждого, но никому не нужной…
Да ведь это не Марсела — это он в беде. И серьезной. Только вот когда у него это началось — может быть, уже в школе, но я считал это милыми простительными недостатками… Да тогда это и было еще безобидно. А сейчас — на грани или уже за гранью заболевания.
— Костя, — сказал я, стараясь звучать не слишком озабоченно, — послушай… Бог с ней, с Марселой. Мне кажется, что у тебя самого серьезные проблемы. Слушай, психотерапевтические отделения есть даже у нас в Двойке. Да практически в любой больнице. В психоцентрах. Хочешь, я тебе порекомендую хороших салверов? Или даже врача?
Я подумал, что салвер тут не справится. Тут нужна крайне серьезная подготовка и большой опыт. Психиатр, причем не молоденький, а обязательно со стажем.
Я взглянул на Костю и тут же понял свою ошибку. Лицо его внешне осталось спокойным, но даже за экраном было понятно, что внутри у человека все вскипело.
— Может, я зря тебя предупреждаю, как с человеком говорю, — холодно произнес мой друг, — на самом-то деле все гораздо проще. Увидел, что плохо лежит — бери, чего стесняться. Не думаю, что Марси — такое уж сокровище, но если ты ставил цель причинить мне боль — ты ее добился.
Я вытаращил глаза.
— Костя! Что ты несешь? Чем я тебе причинил боль?
— Ну, может тем, что спишь с моей женой?
Абсурдность этой фразы зашкаливала. Я молчал, не зная, какой аргумент выдвинуть против — что я не бегал за Марселой и не общался с ней, она позвонила мне сама; что я не сплю с ней; что приписывать мне во всем этом какой-то злой умысел — нечеловеческий бред…
Он болен. Пациентов с психическими расстройствами нельзя принимать всерьез. В смысле, нужно — но интерпретировать их слова буквально нельзя.
На язык почему-то просилось: «А ты разве не спал с моей женой?»
Но я только пробормотал:
— У вас же свободные отношения.
— Но всему же есть предел! — воскликнул Костя, и голос его звучал искренне и трагично, как у обманутого человека. — Стас! Как ты мог! Я думал, что вот это все — про предательство, про то, как ломают дружбу, как лучший друг, брат просто… в спину нож втыкает — все это мыльная опера, в жизни так не бывает… Что мы же были почти братьями, мы вместе в море тонули и в походы ходили. И вот такое. Как я теперь жить должен?
Он, похоже, накручивал себя.
— Успокойся, Костя, я не сплю с ней.