Мы с Марси переглянулись. Конечно, мы не только поучаствовали в дискуссии, мы были одними из главных ее персонажей и последнее время только и делали, что отфутболивали очередных желающих взять у нас очередное интервью. Мало того, нас с Марси пригласили на следующее заседание Евросовета, чтобы вручить нам по медальке «За мужество и гуманизм». Маме вот такую награду не присудили — что ее, конечно, нисколько не расстроило. Пока что дискуссия, к счастью, складывалась для мамы благоприятно — подавляющее большинство землян высказывались целиком в ее пользу, а некоторые, особенно в Африке, Передней Азии, Мексике и Восточной Европе, даже прямо выражали сожаление, что этот Гольденберг не попался им лично, они бы с ним еще не то сделали.
Я переключил на новости российского региона. И здесь тоже намечалось много интересного — например, проект по локальному климату, который опробовали в Магадане — если получится удержать этот оазис умеренной зоны среди вечной мерзлоты, возможно, там построят целую Колымскую Дугу. Шло обсуждение постройки космопорта в районе Перми. Мы с Марси проголосовали за постройку: космопорт — это не только Луна и Система, но и стратопланы, один такой крайне выручил нас недавно. Из новостей культуры — в Донецке начинался фестиваль театральных коллективов… эх, наверное, это будет здорово.
— А вон смотри, про Ерша! — воскликнула Марси. Я увеличил нижний прямоугольник экрана.
До сих пор мы ничего не знали о Ершовых-Сысоевых. Писать или звонить было неудобно — все же я их выгнал. В субмире же никаких сведений они о себе пока не сообщали.
«Члены бывшей скандальной группы перформанса «Бомба» Виктор Ершов и Камила Сысоева были замечены в недавно восстановленном историческом центре Москвы. Они совершили попытку выкрасть во время экскурсии школьников своих детей — Николая и Надежду Ершовых-Сысоевых. Николаю недавно исполнилось 7 лет, Надежде — 5. Два года назад члены арт-группы были лишены родительских прав, так как не выполняли родительские обязанности надлежащим образом. Во время экскурсии школьников в Кремль Ершов и Сысоева подманили своих детей и скрылись с ними в музее бывшего метро. Но дети не захотели возвращаться к образу жизни, предложенному родителями. Николай позвал на помощь, и ближайшая группа патруля освободила детей и задержала Ершова и Сысоеву. Они предстали перед Советом Москвы. Выяснилось, что у обоих членов группы накопился многолетний долг по Службе, оба нигде не служат и не зарегистрированы в системе распределения. На вопрос, каким образом артисты получают питание и вещи, Ершов и Сысоева отвечать отказались. В течение последних трех лет группа не провела ни одного перформанса и не вела какой-либо художественной деятельности. Ершов заявил, что сама их жизнь «вне Системы» представляет собой художественный вызов. На просьбу прокомментировать поведение детей Сысоева сказала, что «система» отобрала их у родителей и сломала, настроив против самых близких людей. На вопрос, каким образом они намеревались обеспечить детям питание, жилье, развитие и учебу в школе, Сысоева не ответила. Два года назад было принято решение об изъятии детей из семьи в связи с тем, что Николай обучался воровству и мелкому попрошайничеству, дети не регулярно питались и не получали медицинской помощи, а также регулярного образования. Ершов попросил инициировать мировую дискуссию по их случаю. В этом было отказано, так как уже прошло 32 дискуссии по аналогичным случаям, формулировки Этического Кодекса однозначны, в этом отношении существует общественный консенсус. Ершову и Сысоевой было предложены различные варианты — реабилитационный центр с постепенным выбором профессии и обучением, варианты Службы, не требующей обучения; МГУ в лице профессора кафедры современного искусства Владимира Семенова предложил привилегированное ускоренное обучение на кафедре с последующим распределением. Ершов и Сысоева обещали обдумать эти предложения. На следующий день они уехали из Москвы в неизвестном направлении. Сысоева прошла медицинский осмотр, в результате которого была выявлена беременность…
Я выключил новости. Марси стала собирать посуду и совать ее в коквинер.
— Как-то неприятно, — задумчиво произнес я, — это, конечно, не Гольденберг. Но ведь они откровенно вредят обществу. По мелочи, да. Вроде — что мне, камешек с Цереры жалко? Но да, знаешь, жалко почему-то. Я уж не говорю, что просто паразитируют — это ладно, общество у нас богатое, не помрет. Хотя если множество людей последует их примеру — то что? Деньги обратно вводить? Контроль?
— Множество не последует, — Марси обмахнула стол статической метелкой, — вон уже их дети просекли, что радостно трудиться и развлекаться в коллективе — это куда лучше, чем воровать по мелочи и от всех бегать. А ведь родителей они любили, наверное, и для них это трагедия — то, что без родителей растут. Ты знаешь, может, такие люди даже чем-то полезны. Посмотрят на них другие и скажут — а может, ну его на фиг, такой вот нонконформистский образ жизни? Может, лучше жить в нормальной своей квартире, 15 часов в неделю заниматься приятным интересным делом в коллективе, и все остальное время посвящать любимым занятиям и отдыху? Может, это куда проще и естественнее, чем принципиально бездельничать?
— Но разве мы, коммунары, не должны стремиться к тому, чтобы хорошо было всем в итоге? Без исключения?
— А всем хорошо пока что быть не может, — решительно возразила Марсела, — может, в далеком будущем что-то изменится. А сейчас… Не может быть одновременно хорошо психологическому вампиру — и его жертве. Нельзя удовлетворить обоих противников в научном споре — один из них неизбежно ошибается, а это фрустрация и крушение надежд. Ну и если выбирать: — нарушить свободную волю Ерша и заставить его жить как все — или уж плюнуть, то лучше плюнуть. Пусть он и дальше сам строит тюрьму и сам себя в нее загоняет — его выбор. Свобода. Наше общество может себе это позволить.
— Разве что гордый нонконформист решит убивать других…
— Это да. Конечно. Ты прав.
Я попрощался с Марси до вечера и отправился в музей.
Парк встретил меня яростным птичьим гомоном, березы звенели листьями под ветерком. Я прошел мимо памятника Маус, кивнул ей, будто старой знакомой. В дверях мне попался Ник.
— О-о, здорово! Привет героям!
— Да ладно, — буркнул я, хлопая Ника ответно по плечу.
— Там новый наш о тебе спрашивал. Ждет.
— Это хорошо, я и сам хотел с ним поговорить.
— Мою тему он вроде одобрил, ну и хорошо. Вообще компетентный товарищ, хорошее впечатление производит. Совет Узла прав — у нас нет в коллективе готового руководителя.
— Согласен. Хотя я и сам не знаю, принадлежу ли к вашему коллективу.
— Ну так-то конечно, принадлежишь.
Ник помедлил.
— Только знаешь, Стас, я тебе все-таки выскажу. На правах брата. С Костей нехорошо получилось.
Я вытаращил глаза.
— Чего?
— Ну чего? Сам не понимаешь — чего? Ясно, любовь, все дела, но так-то тоже нельзя. Захотел — переманил девушку. Марси, конечно, тоже хороша — мечется: то Стас, то Костя, то опять Стас, сама не знает, что ей нужно. Но ты-то мог бы просто вести себя скромнее… Знаешь, Костя — хороший мужик. И ему сейчас тяжело. Вы сливки снимаете, медали получаете — а он…
Я молчал ошарашенно. Что тут скажешь?
— Костя с тобой говорил?
— Ну… позвонил. Мы с ним встретились, посидели за пивом. Он реально мучается, знаешь. Боюсь, как бы спиваться не начал.
— Ничего, — произнес я тоном хирурга, только что закончившего операцию на сердце, — сопьется — вылечим.
Ник покачал головой.
— Честно — не думал, что ты так можешь. Ты всегда казался таким правильным. Самым… этичным, самым сердечным, добрым из нас. И вот такое… Извини, Стас.
Он сбежал с крыльца. А я пошел в музей, встречаться с новым директором.
Нам прислали директора извне, и я уже был с ним знаком. В своей области он был известным специалистом, Иван Петрович Величенко, приехал он из Киева, но в свое время написал монографию, в которой значительное место занимала революция на Урале.
Иван Петрович пожал мне руку и указал на кресло. Я сел. Разговор с Ником совершенно испортил настроение. Иногда у меня возникает впечатление, что Костя какой-то всесильный монстр и теперь он будет преследовать меня и Марси всю жизнь — не сам, так через наше окружение. Но это ерунда, конечно.
Иван Петрович был прилично старше меня, высокий, мощный мужчина с русыми вихрами и цепким взглядом маленьких серых глаз.
— Вашу статью я прочитал, Станислав, — сказал он красивым баритоном, — и могу вам сказать, что это очень хорошее, полноценное исследование, тем более для студента. Теоретический уровень, конечно, пока невысок — но оно очень выигрывает за счет того, что вы отыскали новый документ. Который многое расставляет на свои места. Снимает обвинения, выдвинутые вашим Сато против руководства ГСО — Воронкова и Боровской, и точно называет истинных виновников неприглядных событий. Вы еще не историк, Станислав. Но вы явно много и увлеченно работали в архиве — не каждому удается отыскать такие жемчужины. Жаль, конечно, что пока вы не можете ее полноценно огранить и оформить.
— Для меня важнее всего восстановить историческую истину, — признался я, — это было основным мотивом.
Иван Петрович прищурился.
— Это наш общий мотив. Но Станислав, вы же понимаете, что один документ, даже такой, как дневник врача ГСО, еще не является источником стопроцентной истины? Его нужно проверять. На каждое утверждение Зильбера надо искать перекрестные доказательства. Я лично не сомневаюсь, что Зильбер не лгал. Но для науки этого недостаточно.
Я подумал.
— Ну тогда у меня есть фронт работ на ближайшие годы? Если не возражаете?
— Конечно, как я могу возражать, Станислав, тем более вы у нас и не служите, это ваша работа, вы сами и выбирайте, что будете делать. Буду рад, если вы иногда станете прислушиваться к моим советам.
— И к вашим указаниям тоже! — кивнул я. — Я ж понимаю, что мне еще предстоит много учиться.