— А я с удовольствием стану вашим наставником, если хотите.
— Да, это было бы просто отлично! А насчет моей статьи… я торопился ее написать. Сам понимаю, что там много недостатков. Но я не мог не вбросить это все, так сказать, в дискурс. У меня, знаете, сейчас как гора с плеч упала. Я же вырос здесь. Про ГСО мне с детства рассказывали. И вдруг — да это были насильники, убийцы и бандиты… Ну как так можно? И главное — зачем это все было нужно Сато Кэдзуко?
— Зачем… вот и я задался таким вопросом. Знаете, Станислав, когда я здесь дела принял, у меня тоже много вопросов возникло. Сато, конечно, спросить уже нельзя. Но вот кое-какое исследование для себя самого я провел.
Величенко встал, прошелся по кабинету.
— Фамилия матери Сато — Ахметова. Японец он на три четверти, на одну — казах. Мать, сама наполовину японка, была замужем за японцем Сато. Деда Ахметовой звали Игорь…
— Айфон! — вырвалось у меня. Величенко кивнул.
— Материалом владеете.
Он вздохнул. Снова сел за стол.
— Айфон, Игорь Ахметов, боец четвертой роты ГСО — кстати, всего четыре месяца он там пробыл. Насильник, садист, убийца. До ГСО, по некоторым сведениям, был членом банды Бати. Был расстрелян за соучастие в убийстве бойца, которое приписали Воронкову; за многократное насилие над женщинами, превышение полномочий при допросах пленных и самого Воронкова, личное обогащение — воровал в ГСО и продавал вещи в городе за водку. Не всем так везет, как вам, Станислав, не у всех предки героические. У кого-то и не очень. И с этим надо жить. Это ведь не трагедия, никто не обвиняет нас в деяниях наших предков.
— У меня в роду тоже не одни герои, — возразил я, — родные бабушка и дед сидели за хищения в ЗИНе, прабабушка в те же времена ГСО была буржуйкой и эксплуатировала работников. Это Морозова, может, вы в курсе — у нее мастерская была.
— Да, знаю. Но вы же спокойно смирились с тем, что не все в роду были идеальными. А кто-то вот не может смириться. Надо пересмотреть историю с точки зрения собственного деда — а может, деда зря расстреляли? Может, это Воронков совершил все эти некрасивые дела? И даже если полностью отмазать деда и запачкать Воронкова не получится — то давайте релятивируем ситуацию: мол, все они там в ГСО были одним миром мазаны, все они сомнительные и подозрительные личности. Это не первый раз такое, знаете ли… Такое в истории уже много раз случалось.
— Не понимаю все-таки я такого.
Мы договорились с директором о следующей встрече — он обещал мне помочь с практической работой по дневнику Зильбера. Я вышел из кабинета, размышляя о Кэдзуко, о Косте и Нике. Вот теперь и я оказался подлец и предатель. Я-то знаю, что это не так. Я не предавал Костю, даже и не думал соблазнять Марси, ситуация была совершенно иной. И если на то пошло, это в Ленинграде все у нас сложилось именно противоположным образом: мы с Марси были счастливы, но приехал талантливый манипулятор, яркий и харизматичный Костя, вскружил голову неопытной Марси, убедил ее — и увел, нисколько не заботясь о том, что я был его другом. Да каким уже другом — это в школе он со мной как-то общался, а в Питере я был простым студентом-салвером, а он — звездой. Он до меня уже и не снисходил. Я не обижался на все это, Марси свободный человек, Костя в своем праве, но у меня, как теперь выясняется, таких прав нет. И у Марси больше свободы выбора нет — она почему-то обязана жить с Костей.
Иначе осудят.
Бред ведь какой-то. И что интересно — я понимаю, что это бред. Но объяснить это кому-либо уже не смогу. Костя позвонит всем — Динке, всем однокашникам, возможно, даже Белову — только Белов вряд ли поведется. И я окажусь сволочью. Нет, вряд ли кто прямо «не подаст руки» — но смотреть будут с укором и долго мне этого не забудут.
Ну и ладно. Переживем.
Я хотел пойти в зал поработать. Но внизу, у входа в музей, вдруг увидел Еву — она перебирала электронный каталог.
— Привет! — я слегка приобнял ее за плечи. Ева едва не подпрыгнула.
— Ой! Тьфу, Славка, ты меня перепугал! Ты что здесь делаешь?
— Работаю, — сообщил я, — а ты?
— А я на службе. Но уже закончила, домой собираюсь.
— Тогда пошли обедать?
— Ну пошли, — нерешительно проговорила Ева после некоторого колебания.
Мы заняли наше любимое место — под фонтаном с нимфой. Ева, как обычно, взяла салат с курицей (умница! — восхитился мой внутренний салвер), а я — зеленые щи и картофель с селедкой.
— Давно не виделись, — сказал я. — Ну как твой сад?
— Хорошо, — оживилась Ева. Она, похоже, боялась, что я начну нудить на серьезные темы, — я, знаешь, новый сорт роз с выставки привезла, греческий, называется «Белый мрамор». И вроде должен быть такой цвет обалденный, белый с прожилками. Но капризные… Посмотрим, что получится.
— Похоже, если бы ты служила садоводом, то вообще со Службы бы не вылезала.
— Да уж точно! — засмеялась Ева. Интересно, отложится ли у нее эта мысль?
— А как у вас с Марселой? — спросила она.
— Да все прекрасно.
— Наверное, для нее так лучше, — серьезно сказала Ева, — Я, конечно, не знаю… Костя говорил, что она очень неуравновешенная.
— Ты побольше Костю слушай. Он тебе наговорит.
— Мне его жалко, — вздохнула Ева.
— Что — предали жена и лучший друг?
— Да ну, глупости. Что ты как ребенок. Никто никого не предал, Костя же сам начал отношения со мной, чего ему, Марсела обязана чем-то?
— Так он переживает или нет?
— Да нет, почему. Я не заметила, чтобы он переживал. Он такой внимательный, заботливый… только вот на прошлой неделе исчез и пять дней не звонил. Я испереживалась, думала, случилось что.
— А почему тебе его тогда жалко?
— Ну… он с Марселой натерпелся. Говорит, психованная была… как расскажет что-нибудь — так волосы дыбом. Не понимаю, зачем он терпел так долго. Со мной ему вроде хорошо. Я стараюсь его отогреть.
Внутри у меня тоскливо заныло.
— Ева, — сказал я, — то, что я скажу — тоже, наверное, звучит, как предательство лучшего друга. Но мне уже терять нечего. Так вот, знаешь… такие люди, как Костя — опасны. Для девушек особенно. Он тебя заставит то жалеть, то переживать, то плакать, то страдать, то умирать от любви. И ты сама в итоге станешь, как ты выражаешься, психованной. Слушай, у тебя же родители в Житомире. Поезжай к ним. Там и хорошая школа садоводов есть, я слышал. И вообще юг, представляешь, какие там сады можно развести? Вот это тебе мой совет. На правах старого друга и салвера. Здоровее будешь.
Но я уже видел, что мой корм не в коня. Ева отодвинула салат. Ее голубые глаза блестели фанатичным огнем.
— Знаешь, Слав… тебе, наверное, не понять. Я впервые в жизни поняла, что такое любовь! Я люблю Костю. Пусть он такой — странный, не как все. Пусть с ним сложно. Так хоть интересно! У обычных мужчин все предсказуемо — только не обижайся! Ресторан, ужин, танцы, постель. Прогулка, поездка, ресторан, ужин, постель. Цветы, экскурсия по городам, ресторан, постель. Это приятно, но все, знаешь, как всегда. А Костя…
— Да, — сказал я, — Костя оригинален, это верно. Ну ладно. Если что, если вдруг станет плохо — звони. Постели не будет, но я просто приеду и с тобой поговорю. И помогу.
Я вышел из музея и позвонил маме.
— Мам, ты как?
— Нормально, — у нее голос был слегка запыхавшийся, — тренируюсь.
— Извини, что помешал. Давай приеду сейчас? Обеда не надо — я на работе поел.
— Конечно, Сташю. Приезжай. Я всегда тебе рада.
Эпилог
Провожать нас собралась огромная толпа. Вроде бы, со всей Уральской Дуги улетали на Радугу всего двадцать восемь человек — четыре семьи с ребенком (на Радуге родились первые дети, и теперь брали и малышей), пять пар и еще шестеро одиночек. Но народу на площади перед космодромом было точно несколько сот.
С Ильей, Ленкой и их Артурчиком приехала чуть ли не сотня человек — тетки, кузины, прочая родня, куча друзей, весь школьный отряд Артура.
Как же замечательно, что мы попали на один корабль, в одну партию с семьей Ильи — значит, и на Радуге нетрудно будет поселиться вместе. Конечно, друзей найдешь везде — но с Илюхой мы уже как родные. Да и Марси с Ленкой подруги.
А нас провожало не так уж много народу. Родители Марси не приехали — мы съездили в прошлом месяце к ним в Гватемалу попрощаться. Только один ее двоюродный брат Хасинто, который жил в Румынии, подъехал проводить, и теперь Марси стояла с ним за ручку, обмениваясь краткими репликами. С нашей семейной стороны не приехал вообще никто. От отделения были двенадцать человек — но они нас с Илюхой обоих провожали; от музея приехали попрощаться Никита, Рафик и сам Величенко. На днях Величенко торжественно вручил мне по поручению Академии диплом историка — образование я закончил ускоренно. Ева прислала восторженное видеописьмо. Она уже год как жила в Житомире и училась на садовода — а историю вовсе забросила. С Костей у нее вышла драма, Ева была с ним вместе полгода и за это время отощала, осунулась и перестала за собой следить. Зато страсти испытывала нешуточные. Наконец она попала в психиатрическое отделение, а Костя в это время уже крутил шашни с коллегой на очистке. Не закончив очистку, он уехал, предоставив восстанавливать почвы в Кузине другим — вместе с новой возлюбленной, на этот раз в Европу, то ли заниматься радиационной очисткой под куполами, то ли, как туманно намекалось, его пригласили в какие-то высшие сферы, пока что консультантом — чуть ли не в совет Южноевропейского Узла. В эти слухи я не особенно верил. С Евой же пообщался, помог ей восстановиться после бурных страстей, и она все-таки уехала в Житомир.
Динка тоже приехала с нами попрощаться. Вот и все, собственно. И еще мама.
Мне казалось, что она все-таки постарела. Хотя выглядела еще вполне бодрой пожилой женщиной, спортсменкой — движения точные и легкие, светлые волосы забраны в красивый узел. Верный Чарли сидел у нее ног и даже не делал попыток отойти.
Я и стоял все время рядом с ней — ни с кем больше не общался. Марси разговаривала с другими. А у меня застрял в горле комок.