— Да что вы, тетя?!
— Ей-богу! Только что сама видела, как он ей ручку жал.
— Да ну вас. Наговорите такого… — отмахнулась Люба и пошла домой.
— Ну-ну, смотри, девонька… Потом локти кусать будешь, да поздно будет! — поджала тонкие губы соседка.
…Вечером в клубе собралось шестнадцать человек. Почти все незнакомые Гале парни и девушки. Не было Виктора, Сергея Перепелки. Настя дежурила на ферме. Галя видела, что поддержать ее будет некому. Да и все равно людей мало.
«Может, отложить, — сначала подумала она. — Хорошо, что хоть Степана нет. Этот мог вообще сорвать беседу».
Из его дружков в клуб зашел только Федька Ховрах — подвижный и острый на язык парень.
Последней появилась Люба. Она, словно прячась от кого-то, тихо прошла в угол, села на скамейку и мрачно принялась наблюдать за мужем.
— Здесь, товарищи, вот какой разговор, — поднялся Михаил. — Галина Проценко выдвигает одну инициативу… Да она сейчас сама все объяснит. Говори! — бросил он Гале, и кустик непокорных волос заплясал у него на голове.
— Ого! Сразу инициативу! Бедова… Давай послушаем. Интересно! Xa-ха! — курносое лицо Ховраха сморщилось в насмешке.
— Помолчи, Федька! — дернул его за рукав высокий парень, Тимофей Ховбоша.
— Да я молчу, мне что? Только все же интересно: как это у людей инициативы появляются? Словно грибы после дождя?..
Галина порывисто приподнялась, впилась злым взглядом в Ховраха.
— А мне интересно посмотреть, как ты живешь!
— Или не видишь! Завидуешь, что ли? — продолжал издеваться Федор.
— Наверное, как скот живешь! — окончательно разозлилась Галина.
— Ну-ну, потише на поворотах! — разозлился Федька. — Тоже мне — общественный обвинитель нашелся. Видели мы таких голосистых!
В зале зашумели.
— Подожди, Федя, давай послушаем!
— Да что тут слушать! Тоже мне — лектора нашли…
— Потише!
— Да замолчите вы!..
Собрание затихло.
С первых же слов она почувствовала, то взяла не тот тон и если так пойдет и дальше, то разговор сорвется. Вместо того, чтобы зажечь молодежь, она настроила всех против себя. Надо было найти простые, теплые, убедительные слова. Но их не было. Федька испортил все дело, разозлил ее. Галина уже не могла владеть собой.
— Я назову вас иждивенцами, но не в том смысле, что вы ничего не делаете. Работаете вы, конечно, неплохо, выращиваете хлеб. Это правильно, это хорошо! — хмуро начала Галина.
— И за это спасибо, — засмеялся кто-то.
— Вот похвалила!..
— …Но вы пользуетесь только тем, что дает природа. А землю нужно облагораживать, изменять, преобразовывать, как учил Мичурин, — еще больше заторопилась Галина, боясь, что ее могут перебить.
— Давай-давай! — поддразнил Ховрах.
— Зачем нам эти лозунги!..
— Сколько лет здесь живете, словно кроты в норах, и никто не додумался до такой простой вещи: посадить хотя бы возле своего дома деревце или несколько кустиков винограда. Неужели приятно жить на голой земле? — пыталась она перекричать шум.
— Откуда ты взялась, такая умная! — снова воскликнул Федька.
— Правильно она говорит!
— Что тут правильного? Мы, значит, живем как слепые кроты, а вот приехала одна светлая голова и сразу все увидела…
— Конечно! Начиталась книг и корчит из себя…
Галина понимала, что задела присутствующих, видела, что все настроены против нее, но не знала, как быть дальше. В школе на комсомольских собраниях тоже возникали горячие споры, она не раз выступала резко, но такой реакции не было. Одноклассники понимали ее. Одни вполне поддерживали, другие делали скидку на горячий характер, но все прислушивались к ее словам. Она чувствовала контакт с одноклассниками. Здесь же этого контакта не было.
— Послушай, девочка, ты жила когда-нибудь в деревне, ты знаешь, что такое наша степь? — раздался чей-то голос, перекрывая шум.
В зале стало тихо.
— Я каждые каникулы жила в деревне, — начала Галина. Ее слова покрыл громкий хохот.
Галина прикусила губу и, побледнев, молча переводила горящий взгляд с одного на другого.
Во весь свой рост поднялся Тимофей Ховбоша.
— Надо сперва думать, а потом уж говорить. А обижать нас нечего, — медленно проговорил он и, натянув на голову фуражку, направился к двери.
— Стойте, я же не хотела вас обидеть. Я говорю то, что думаю, — подняла руку Галина.
— Выходит, плохо о нас думаешь, — так же медленно ответил Тимофей, остановившись. — А сама ты хоть знакома с виноградом?
— А как же! На базаре, приходилось покупать, — воскликнул Федька.
Но Галина не сводила глаз с Тимофея, понимая, что от него сейчас зависит успех ее дела. И она ответила:
— Я всегда с дедом в саду работала…
— А с бабушкой кашку манную варила, — в тон ей добавил Ховрах.
Снова раздался смех.
— В этом сказывается твое невежество, — буркнула Галина.
— Пойдем, друзья, — Тимофей тронулся с места. За ним дружно приподнялись остальные.
— Привет, — махнув Галине фуражкой, смешно поклонился Федька.
— Ребята, подождите! — поднялся Михаил.
— Чего ждать?
Смеясь и перебрасываясь замечаниями, все направились к выходу.
Галина, как и днем у председателя, сгребла со стола карту и книги бросилась к двери. В клубе остались только Михаил и Люба Антаровы.
Глава одиннадцатая
Галина не узнавала себя. С ней творилось что-то странное: совсем недавно приехала в «Рассвет», а вот уже второй раз плачет. Она не помнила, чтобы когда-либо раньше ей приходилось плакать, даже в детстве, когда ее ставили в угол. Молча час и два могла простоять за дверью, угрюмо исподлобья поглядывая на отца и мать, но прощения не просила.
— Ну что за невыносимый характер! — возмущался отец. — Ребенок, девчонка, а такая упрямая. В тебя пошла! — бросал он матери и шел в кабинет, заставленный шкафами с книгами. Садился за письменный стол, без всякой нужды перекладывал бумаги, но через десять минут не выдерживал и выходил.
— Нет, этот ребенок хоть кого выведет из терпения, — горячился он и поворачивался к матери. — Ты только посмотри, какое упрямство! Кто только из нее вырастет?!
— Тише, не кричи, пожалуйста, — сдержанно говорила мать, и он снова убегал в кабинет, хлопая дверью.
Так продолжалось, пока мать не выводила ее из угла и усаживала на диван. Увидев это, отец успокаивался.
Однажды, когда Галине было лет пять, купили большое трюмо в желтой резной раме. На второй же день она разбила его ржавым болтом, найденным во дворе.
Больше трех часов простояла в углу, но даже не открыла рта. Мать, так и не дождавшись от дочери ни слез, ни извинений, взяла ее на колени.
— Дочка, ты же виновата, ты разбила зеркало. Надо попросить прощения у папы и мамы.
— Не я, а железка разбила, — упрямо твердила Галина.
— Но ведь эта железка была в твоей руке. Не сама же она ударилось о стекло.
Галина вспомнила, как ласковая тетя Фрося часто говорила:
— Ой, доченька, тяжело придется тебе в жизни с таким-то характером. Ой, тяжело!.. Ты бы уж лучше сейчас отплакала, чем потом…
Получается, пророческими были те слова. Галина стеснялась самой себе признаться в том, что она плакала, уткнувшись лицом в подушку. Раньше знала, что в любом конфликте с отцом и матерью непременно выйдет победителем. Как бы они ни гневались, но детским чувством угадывала, что сердца у них отходчивые.
Теперь все это далеко позади. Здесь некому ее жалеть. Впервые почувствовала, что везде и во всем отвечает за себя сама и ждать поддакивания не от кого. Чужих людей упрямством не убедишь.
«Но ведь я говорила правильно, от всего сердца. Хотела лучшего. Почему же они даже не выслушали, а подняли на смех?» — думала она.
Больше всего обиделась за дедушку.
С малых лет, с тех пор как Галина помнит себя, она заходила в его сад с волнением. Каких только чудес там не было! Росли деревья, на них висели яблоки семи сортов, с одного дерева свисали ветки с персиками и абрикосами, был виноград с крупными, словно сливы, ягодами и огромными гроздьями. Росли инжир, айва, маслины; хурма, смородина, малина, кизил и много-много других чудес.
Еще до школы, когда почти все время жила у деда, он терпеливо приучал ее к труду, прививал любовь к растениям. Галина любила дедушку. Всегда мрачный и грубовато-резкий, в саду он смягчался, добрел, становился ласковым. Словно с живыми существами разговаривал с растениями. Подойдет к дереву и спросит:
— Ну, как ты себя чувствуешь?
И начинал осматривать с осторожностью хирурга. Когда замечал, что привитый глазок прижился, лицо озаряла счастливая улыбка. Нежно прикасался к первым листочкам, внимательно рассматривал и что-то записывал в толстую книгу. В такое время Галина ходила за ним на цыпочках. Невольно начала любить растения, которые так перевоплощали ее сурового дедушку.
С годами дед научил Галину ухаживать за деревьями и виноградом. Не хотел старик, чтобы исчезли из его рода садоводы, и возлагал на девочку большие надежды.
Галина могла без устали работать в саду, забыв о еде и отдыхе. Обкапывала, полола, поливала, обрезала, подвязывала, ставила подпорки, прививала, опрыскивала.
Потом не спеша дед начал обучать ее селекционному делу. Рассказывал о методах прививок, гибридизации, скрещивания. Знакомил также со своей системой записей обо всем ходе выведения новых сортов.
Когда в дедушкином саду уже нечего было делать, она бежала в колхозный сад. Здесь на пяти гектарах росли персики, выведенные ее дедом. Более тридцати лет отдал Назар Петрович этому сорту. И своего добился. Сочные, душистые плоды были величиной с два кулака Галины.
Сорт получил имя деда. Отовсюду приезжали садоводы за замечательным персиком.
В школе она организовала кружок садоводов и весь школьный участок, кроме спортивной площадки, вместе с друзьями засадила фруктовыми деревьями и виноградом.
Еще задолго до окончания десятилетки Галина решила поехать в колхоз к деду. Ей хотелось начать с закладки сада и виноградника. Это же такое счастье наблюдать, как начинают зеленеть деревца, которым ты дала жизнь, как потом они растут, набираются сил и со временем благодарят щедрым урожаем.