— Ты что делаешь, падлюка? — вдруг прозвучало возле уха.
Виктор испуганно обернулся.
— За чужими письмами охотишься?!
Степан одной рукой схватил его за пояс и легко оторвал от земли.
— Что тебе надо? Отпусти! — испуганно и злобно крикнул Виктор, беспомощно махая в воздухе руками и ногами.
— Ах ты, гадёныш! — не обращая внимания на сопротивление Виктора, прошипел Степан, раздельно произнося каждое слово.
— Отпусти, сволочь! — вскричал Виктор. — Это не твое дело. Мы с ней доверяем друг другу… Отпусти, тварь!
— Ах ты, гадость! — так же спокойно сказал Степан и, поставив Виктора на землю, сгреб его огромной, пропахшей керосином и машинным маслом рукой за воротник рубашки и дважды больно ткнул носом в ящик. От боли и бессильной ярости у Виктора из глаз брызнули слезы.
— Клади обратно, быстро! — прикрикнул Степан.
Виктору ничего не оставалось, как бросить злополучное письмо в ящик.
— А теперь сматывайся, пока я тебе ходовую часть не повредил! — Степан со всей силы толкнул его под зад коленом. — Слизняк! — добавил он и брезгливо вытер руки о комбинезон.
Добравшись до квартиры, Виктор упал на кровать и расплакался. Его душила злость.
— Хам! Быдло!.. — Виктор не мог подобрать более оскорбительного слова. Злобно сжимал кулаки и скрежетал зубами от бессилия. — Убивать таких надо!
Его трясла нервная лихорадка. Несчастья одно за другим обрушивались на него, как горный обвал. Растерянный, ошеломленный, он не знал, что делать, как жить дальше. А тут еще эта Степанова звериная ненависть.
Пролежал часа два. Когда поднял голову, было уже темно. Долго умывался, потом сходил в магазин, купил четвертушку водки. Расшатанные нервы требовали какой-нибудь встряски. Виктор налил водку в стакан, нашел на полке полбуханки хлеба. Выпил залпом. Боясь вздохнуть, начал быстро жевать. Во рту щипало, глаза слезились. Вдруг почувствовал, как тело обмякло, в ушах зазвенело, голова стала совсем пустой. Казалось, что он проваливается куда-то.
С полчаса сидел оглушенный, ничего не понимая. Наконец звон в ушах начал ослабевать, постепенно возвращалось сознание.
Виктор обвел комнату тоскливым взглядом. Никак не мог понять, что с ним происходит. Стены шатались, в голове все перепуталось. И вдруг вспомнил, как Степан ткнул его лицом в почтовый ящик, аж нос поцарапал о шершавую фанеру. Бессильная ярость снова затмила его разум. Взгляд наткнулся на большой столовый нож.
— Я рассчитаюсь с тобой, тварь! — злобно воскликнул Виктор, скребя ногтями по столу, схватил нож и, шатаясь, неуверенной походкой пошел к двери.
Глава двадцать шестая
В колхозе имени Калинина комиссия провела почти весь день. Председатель колхоза Загоруйко водил гостей по хозяйству, показывал птичник, свинарник, новые коровники. Пряча под опущенными ресницами хитрые беспокойные глаза, он остановился в коровнике возле коровы бурой степной породы и нарочито равнодушным голосом пояснил:
— «Звезда». За сутки дает двадцать восемь литров молока. Прошлогодний надой пять с половиной тысяч литров. Сейчас, наверняка, больше будет.
— И много у вас таких рекордсменок? — поглаживая крутой бок коровы, спросила тетя Валя.
— Восемь. Но мы за рекордами не гонимся, а заботимся, чтобы каждая корова хорошо доилась, — говорил Загоруйко, прищурив глаза. — Вот именно поэтому и внедрили премиально-прогрессивную оплату для доярок.
— И у нас то же самое, — ответила тетя Валя.
— Правда? А почему же ваши коровки молочка меньше дают? Или в сводке ошибка случилась?
Доярка из «Рассвета» не ответила.
Загоруйко только улыбался. Стукалов шутил, но пристально ко всему присматривался. И новые детские ясли, и Дом культуры, и длинный навес на железобетонных столбах — все его интересовало.
Галина удивлялась, зачем ее, совсем нового человека в колхозе, Стукалов включил в состав комиссии. Поняла это только в поле, когда ехали на виноградник. Стукалов спросил:
— Заметила — у них повсюду комсомольские звенья и группы? Я специально поинтересовался передовиками, преимущественно молодежь. Умный, видимо, у них секретарь.
— Вот наш сад, а там — виноградник! — с гордостью указал Загоруйко, когда машина остановилась.
Галина сразу заметила на виноградной плантации большую разреженность, но зеленые побеги напомнили ей о заветной мечте. Она склонялась над кустами, на которых кое-где начали желтеть листья, и видела, что укоренились они здесь хорошо и через три-четыре года не узнаешь этих просторов.
Весь день рядом с Галиной ходил высокий чернобровый парень, Володя Хмель. Он охотно объяснял все, что интересовало девушку. Но здесь, на виноградной плантации, Володя вдруг почему-то замолчал.
— Здесь все дела вершит комсомольско-молодежная бригада, — объяснял председатель. — Это наш первый степной виноградник. Года через три своим вином будем угощать. Приезжайте, для хороших соседей не жалко!
— Как же, угостишь… Шире рот открывай, — тихо сказал Володя.
— А что, скупой у вас председатель? — так же тихо спросила Галина.
— Да нет, просто винограда он не дождется. Степь же… Вымерзнет весь.
— А вы где работаете?
— Да тут же. Спины гнем, а все зря. Я считаю…
Но Галина не дала ему договорить.
— Товарищ председатель! — крикнула она Загоруйко. — Видимо не скоро у вас будет свое вино, если такие виноградари будут работать, как этот, — указала на Володю. — Немедленно переведите его в другую бригаду.
— Почему? — удивленно поднял брови Загоруйко.
— Не верит он, что в степи будет расти виноград.
Володя Хмель словно споткнулся, покраснел и опустил глаза.
Загоруйко метнул на него гневный взгляд и заторопился:
— Что ж, товарищи, поехали?
Когда подвели итоги соревнования, оказалось, что калининцы опередили «Рассвет» по всем показателям, кроме зерновых. Урожай с гектара в обоих колхозах был приблизительно одинаковый. Домой возвращались, когда уже стемнело. При въезде в село заметили пьяного. Он брёл, спотыкаясь, еле переставляя ноги.
— Опять Андрюшка Полуянов? Вот беда с ним, — проговорила тетя Валя.
Она и не догадывалась, что это был ее квартирант.
Глава двадцать седьмая
Перед глазами Виктора все кружилось. Освещенные окна домов отбегали налево и тут же возвращались назад. Земля качалась под ногами, словно палуба корабля при крутой волне. В темноте он не попадал на дорогу.
По улице проехала автомашина, совсем ослепив его. Вдруг Виктор наткнулся на что-то металлическое, больно ударился всем телом и выронил нож. Он нагнулся, начал шарить по земле руками и еще раз стукнулся головой. Это была водопроводная колонка. Забыв о ноже, открыл кран и припал к холодной струе жаждущими губами. Потом подставил голову и долго простоял согнувшись. Холодная вода немного освежила.
Виктор выпрямился, встряхнул мокрым чубом. Окна уже не плыли перед глазами.
«Куда это я шел?» — подумал он и услышал далекую музыку. В клубе играл баян. «Ага, к Галине. Она уже, наверное, приехала и сейчас в клубе. Да, надо, наконец, сделать предложение… Надоело все это. Хватит!..»
Людей в клубе было мало. Неподалеку от дверей за столиком Степан Бондарь играл в шахматы с чубатым парнем. За другим столом Федька со своим прицепщиком резался в домино против Тимофея Ховбоши. Тот также играл с прицепщиком.
Среди трактористов установился порядок: играть смена против смены. Чемпионом считался Федька с напарником. Они разработали сложную систему сигнализации. На первой же минуте, только взяв в руки костяшки, партнеры уже знали, кто на чем будет играть. В сигнализации участвовали пальцы, костяшки домино, подмигивание, особая улыбка и прочее. Их часто ловили на этом, но они только смеялись, а назавтра придумывали что-то новое и обязательно побеждали.
Тимофей Ховбоша играл рассудительно, не спеша. Подумав, он открыл тройку.
— Ваши тройки плакали, дорогой мой! — крикнул Федька. — Я вас предупреждал. Прошу!
Напарник Тимофея, рыжий сонливый парень, подумал и забил вторую тройку.
— Куда же ты забиваешь? — возмутился Тимофей.
— А что должен делать, когда другой карты нет!
— Правильно, — ворковал Федька, — за такую игру мы тебе объявим благодарность. А вы, ребята, читали, как судили паразита? Отца нашего Костомарова.
— Эй, стой-стой! Так не пойдет! — закричал вдруг Тимофей. — Опять договариваетесь?
— Кто договаривается? Тьфу на тебя! — ответил Федька. — С вами можно играть с закрытыми глазами или даже во сне.
— Разве я не вижу, как перемигиваетесь?
— Да я не о том, — наклонился вперед Федьков напарник и прошептал: — Посмотрите на дверь!
Держась рукой за косяк, у входа стоял Виктор. Мокрые волосы прилипли ко лбу, рубашка также мокрая до пояса. Обвел тяжелым взглядом зал и, не увидев Галины, оттолкнулся от двери, исчез в темноте.
Степан едва заметно подмигнул Федьке. Тот мгновенно понял.
— Братки, антракт! — положил он косточки и вьюном выскользнул из клуба.
Глава двадцать восьмая
Бабка Степанида вечером пошла к соседям. А Галина, устав после поездки, решила пораньше лечь спать. Не успела раздеться, как дверь распахнулась настежь, и на пороге предстал Виктор. Галя ахнула и отступила назад. Весь черный, грязный, он тяжело дышал и дико смотрел на нее единственным глазом. Второй заплыл. На виске также был синяк. Из носа на разорванную рубашку капала кровь.
— Что с тобой? Кто это тебя? — бросилась к нему Галя.
Виктор пошатнулся, схватился рукой за косяк. Губы его скривились.
— Молча, падлюки, били… — всхлипнул он.
— Кто?
— Не знаю. У-ух, сволочи! — скрипнул он зубами и, пошатываясь, прошел на середину комнаты, сел на табуретку, опустил голову.
— Может, Степан? — высказала догадку Галина.
Виктор отрицательно покачал головой.
— Тот убил бы. А эти невысокие оба. А кто — не разобрал: темно, — проговорил он и вдруг, закрывшись руками, зарыдал.