Минуту ехали молча. Колеса поскрипывали, почти до колодок утопая в снегу.
— Никогда я, дедуля, не думал, что вы такой жадный, — сказал вдруг Федька.
— Что-что? — обернулся к нему старик.
— У меня последнюю папиросу выпрашиваете, а сами махорочку экономите…
— Какую махорку? Я же говорю…
— А это что такое?
Только сейчас дед увидел, что его кисет заткнут за пояс.
— А, чтоб тебя! — ударил руками о полы дед. — Вспомнил! Теперь все вспомнил. Я ж знаю, что брал с собой. В поле хотел зажечь и только раскрыл его, а у Крали, значит, регламент наступил. Раз — и остановилась. Я в спешке сунул кисет за пояс и начал ее уговаривать, бился, бился, а она свое отстаивает. Потом тронулась, а я уже и забыл, куда положил кисет. Все на телеге перелопатил — не нашел. Вот история!..
Дед обрадовался, потянул кисет, и вся махорка веером высыпалась на снег.
Федька засмеялся.
— А еще говорите, что не сеяли табака!
— Вспомнился мне один случай, — улыбнувшись, начал дед. — Давно это было. Я еще озорным петухом тогда ходил. Работал у нас на стройке не то счетовод, не то нормировщик, одно слово, как Сергей — по бухгалтерской части, а фамилия — Хволый. И хоть фамилия так себе, а сам он был парень бедовый. В активистах ходил. Очень любил разные лекции и доклады произносить. Его, бывало, хлебом не корми, пусти только к трибуне похвастаться. Что он только не рассказывал! И о глубинах морских, какие, значит, там твари живут, и против бога агитировал, и о жизни на Марсе… Вот как-то в полдень прибегает он ко мне. «Слышь, — говорит, — Яким, хочу я сделать один доклад и нужно мне кое-что сказать о земледелии. Ты, мол, в сельской жизни разбираешься, помоги» — «Хорошо, — отвечаю, — завтра подготовлю вопросики такие», — «Тезисы», — говорит. — «Конечно, конечно, тезисы». Ну, написал ему на трех листах — как и что на полях делается и, между прочим, наплел там такого! Думаю, пусть посмеется парень. Через день видим на заборе объявление. Пошли мы в клуб всей бригадой. В зале людей — не протолкнешься. Кино интересное должно было быть, а перед кино всегда выпускали этого Хволого. Выпорхнул он вот к трибуне и начал говорить, как всегда, о международном положении, а потом о том, что вот, мол, как дружно живет у нас город с селом, помогают друг другу. Начал перечислять, что идет из города в село, какие машины, инвентарь, инструменты и прочее. «Все это сделано руками рабочих, — объяснил Хволый. — А теперь посмотрим, что дает деревня городу… Все вы знаете макароны, любите, значит, употреблять их с маслом или в супе. А знаете, сколько затрачивается крестьянского труда на выращивание этой культуры? Осенью, после полива, высевается обычная вермишель. Всю зиму она укореняется, весной ее пропалывают, подкармливают, поливают, а осенью косят готовые макароны…». И пошел, и пошел! Зал хохочет, каждый пытается остановить друг друга, чтобы послушать дальше, а он шпарит. Стоит на трибуне, нос в бумаги воткнул и сыплет все то, что я ему написал… Вот насмеялись все! Потом уже на сцену его не выпускали, а мальчишки начали дразнить «Макаронином».
Дед прищурился, удовлетворенно улыбаясь, начал зажигать погасшую сигарету. Галина никак не могла понять: придумал он эту историю для смеха или она действительно была.
— А не сами ли вы, дедушка, сеяли вермишель, как сегодня махорку? — ехидно спросил Федька.
— Что-о? А ну, вон, паскудник, с телеги! — рассердился дед. — Все, все слезайте, вишь, расселись. Что вам моя Краля — такси, что ли? Она и так еле ноги переставляет, а вы молодые — сами дойдете. Марш!
Один за другим все спрыгнули. Но кобыла сразу же остановилась, опустила голову, словно принюхиваясь к снегу.
— Но-о, чего стала?! — дернул дед Яким вожжи.
Минуты три старик всячески пытался расшевелить лошадь, но она оставалась ко всему равнодушной. Ребята смеялись, наблюдая их единоборство. Вдруг Федька выхватил из рук деда прутик и хлестнул кобылу по ребрам.
— Ты что делаешь, халамидник?! — закричал дед Яким. — Кто разрешил тебе скотину бить?
— А что же мне, на «вы» к ней обращаться? Тоже мне Краля, с характером…
— Если тебе бог ума не дал, так рук не распускай! Никакой субординации к животным не имеешь. Может, она задумалась, а ты ее бьешь. Коли тебя так — понравится? — и он замахнулся на Федьку.
— Не надо, страшно как! — смеялся Федька.
Еще минут пять дед Яким пытался сдвинуть кобылу с места, но ничего не получалось.
— Знаете что, друзья мои, садитесь на телегу. Повезло вам. Краля привыкла, что в это время я за водой еду. Вот она и думала, что бочку везла, а теперь будет ждать, пока я бочку водой наполню. Садитесь!
— С вами, дедуля, ни сесть, ни лечь, — подшучивал Федька.
Как только уселись, кобыла сразу тронулась без всякого принуждения.
— Ваше счастье, — улыбнулся дед Яким, — взяла верх Краля, победила мое упрямство своим. Вот это твердый характер! За это я ее и уважаю…
Глава сорок четвертая
Как и говорила бабка Степанида, после первых холодов наступила оттепель. За два дня теплый ветер слизал весь снег на полях. Целую неделю размокшая земля парилась под теплым солнцем, а потом снова пошел снег с дождем.
Галина очень уставала за день. Всегда спешила, словно боялась, что не успеет сделать всего запланированного. Она похудела, в глазах всегда какая-то обеспокоенность. Кроме нелегкой работы на ферме, приходилось выполнять и секретарские обязанности. А дел оказалось очень много.
Снизились надои молока — надо выяснить, почему? Чем смогут комсомольцы помочь ферме? Медленно изготавливают парниковые рамы — необходимо кого-то из комсомольцев-строителей послать туда. Заболело несколько коров — и опять она чувствовала себя виноватой и за ужином жаловалась бабке Степаниде, что ничем не может помочь скотоводам.
— Да чего ты так переживаешь за все. Разве ты одна? Есть же правление колхоза, председатель. Пусть они думают, — ворчала бабка.
— Не могу я, понимаете, не могу иначе…
— За все болеть — здоровья не хватит. Живи спокойнее, без суеты, но не с холодком — больше проживешь.
Но спокойно жить Галина не могла. Все время после дежурства на ферме тратилось на беготню по хозяйству. Главное же, что ее беспокоило, — то, что до сих пор не было единой комсомольской организации. Существовали отдельные группы, занятые каждая своими делами. Единственное, что объединяло молодежь — это песни, которые теперь пели по вечерам во время танцев и после кино.
Стукалов следил за Галиной, строго упрекал за беспорядки, подсказывал, советовал.
— Ты почему за все берешься сама? Почему не загружаешь работой членов комитета, не привлекаешь актив? Ведь чем больше глаз, тем видно лучше.
Он говорил, что молодежь в селе скучает. А самое страшное для человека — это апатия, скука, когда теряется интерес к жизни. Кому же, как не молодежи, жить весело, с огоньком, который бы подогревал и звал вперед!
На заседаниях комитета комсомола, которые он не обходил, секретарь парторганизации по-юношески призывал:
— Научитесь делать все интересно, весело. Почему по вечерам молодежь только танцует и играет в домино или шахматы? Разве мало народных игр и развлечений… Почему бы их не возродить?
Как-то он предложил устраивать в колхозе день животновода, земледельца или механизатора, торжественно и тепло чествовать передовиков, устраивать в их честь хороший концерт. Это окрылит, зажжет людей на новые трудовые подвиги.
В другой раз предлагал торжественно отмечать совершеннолетие, вступление в комсомол, свадьбу.
— Запомните: равнодушные люди не построят коммунизм. Нужна страстная вера в будущее, постоянный порыв, горение! — твердил он.
Сам Иван Петрович для Галины был необыкновенным человеком. Она удивлялась его веселому упорству. Что бы Стукалов ни делал, все получалось легко, без трудностей, словно само по себе.
Сначала она с разными вопросами комсомольской работы каждый день бегала к нему за советами. Он терпеливо объяснял, рассказывал, советовал, а когда мог, то и сам налаживал дело. Но как-то сказал ей строго:
— Хватит! Всю жизнь опекуна у тебя не будет. Пора действовать самостоятельно. Ты знаешь свою задачу. У вас есть комитет. Вот, решайте и действуйте.
— Трудно мне… У вас все как-то легко получается, как бы между прочим…
— Ты так считаешь? — удивленно и с укором посмотрел он на Галину. — Легко и мне ничего не дается. Просто опыта больше. А чтобы тебе не задыхаться одной — привлекай весь комитет. Вот и весь рецепт.
Стукалов делал вид, что перестал заниматься комсомольскими делами, но вскоре Галина убедилась, что он внимательно следит за каждым шагом комитета, направляет его работу, хоть они и действовали словно бы по собственной инициативе.
Постепенно у Галины выработался своеобразный подход к оценке действий или к решению вопросов. Прежде чем что-то решить, она мысленно спрашивала себя: «А как бы поступил в этом случае Иван Петрович?»
Однажды вечером Галина спешила в клуб.
— Привет, секретарю! — крикнул Федька, спрыгнув со своего крыльца.
— Здравствуй, — посмотрела она на его худощавое бронзовое лицо. — Зима, а ты загорелый, словно только что с пляжа.
Ей нужно было завязать разговор о самодеятельности. На заседании комитета Тимофей Ховбоша предложил поручить Степану Бондарю возглавить работу сельских физкультурников. Он же, гиревик, неплохо выступал на районных и даже областных соревнованиях.
— Ты переговори с ним, Галина, за таким ребята пойдут.
— Нет, со Степаном говори ты. Тебе же определено за спорт отвечать. Я займусь самодеятельностью, постараюсь втянуть в нее побольше молодежи, того же Федьку, например. Он, кажется, имеет актерские способности, — ответила она.
— С Федькой каши не сваришь, — сказал тогда Сергей. — С ним говорить — только время терять. Дисциплины не любит.
— Попробуем! — сказала Галина.
И вот сейчас она думала, как бы незаметно перевести разговор на самодеятельность. Еще раз взглянула на бронзовое лицо Федьки и заметила: