Лаура слышала однажды, как Бэд упоминал об этом проекте, но подробности ей не были известны. Она лишь знала, что Бэд был страшно доволен их заказом.
– Так вот, они аннулировали свой заказ. Заявили, что обратятся за необходимыми материалами в какую-нибудь другую фирму. Они евреи и со всей этой шумихой насчет ку-клукс-клана, ну да вы сами можете представить. И контракт с МакДональдом тоже провалился. Одна из машинисток сказала мне, что старик МакДональд стыдится теперь вести дела с фирмой Райса. Такое вот положение, миссис Райс. Не могу выразить, как я сочувствую вам и мальчикам, Тому особенно. Прекрасный молодой человек. Здесь все его любят. Жаль, что он слишком молод и не может возглавить дело.
– Что ж, я подумаю, – ответила Лаура. – Я посоветуюсь с кем-нибудь. Я сделаю, что смогу. И спасибо вам.
Она вздохнула. Будь тетушки помоложе, никакой проблемы не было бы, конечно, при условии, что они согласились бы снова заняться делами. Тетушки с юных лет были деловыми женщинами. А она, Лаура, была хорошей матерью и не совсем первоклассной пианисткой. Что она знала о цементе и всей этой бухгалтерии?
Вошла Бетти Ли и шепотом сообщила, что к Лауре пришли.
– Миссис Иджвуд хотела бы видеть вас, если вам это удобно. Это негритянская семья, у которой в прошлом месяце были все эти неприятности, помните?
Конечно же, Лаура помнила. Она пошла в комнату, которую все еще называли «передней гостиной», размышляя, какова может быть цель этого визита. Миссис Иджвуд держала в руках букет роз, который она сразу протянула Лауре.
– Я всегда считала, что когда вам плохо, цветы способны поднять настроение. Со мной, по крайней мере, так всегда и бывает; надеюсь, эти цветы вас тоже немного подбодрят.
– Вы очень добры, цветы чудесные. Присаживайтесь, пожалуйста.
Миссис Иджвуд присела на краешек стула. Было видно, что она нервничает, и она сама тут же откровенно сказала об этом.
– Я так нервничала, идя к вам. Вы с самыми добрыми намерениями пришли ко мне после того нападения на наш дом, а я повела себя грубо. Мы, можно сказать, захлопнули дверь перед вашим носом.
– Ну, все было не так плохо, – улыбнулась Лаура.
– Нет, это было очень плохо. Я наказывала вас за зло, которое причинили нам другие люди, и это было нехорошо с моей стороны.
– Я могу это понять. Вам ведь пришлось столкнуться с таким ужасным испытанием.
– Да, а сейчас испытание обрушилось на вас. Прочитав обо всем в газетах, я стала думать и сказала мужу: как тяжело должно быть для такой женщины, как вы, какой это удар узнать, что… – Увидев заблестевшие в глазах Лауры слезы, миссис Иджвуд деликатно отвела взгляд. – Я должна была снять эту тяжесть с души, – продолжала она. – Я не могла отнестись к вам так же, как часто относятся к нам, возлагая на всех вину за дурное поведение одного. Не ваша вина, что ваш муж… Ох, извините, я сказала больше, чем нужно.
– Ничего. Я понимаю, что вы хотите мне сказать, и я ценю это, правда. – Эта женщина говорила искренне. Она была из числа тех немногих, кто приходил к ним в дом, не испытывая и тени нездорового любопытства. – Позвольте, я поставлю эти чудесные розы в воду, а потом мы выпьем чаю. Это займет одну минуту.
– Спасибо, но лучше в другой раз, если можно. Это ведь не светский визит. Вам сейчас надо отдыхать, а не развлекать гостей. – У двери миссис Иджвуд задержалась, вспомнив о чем-то. – Вы как-то сказали, что будете давать уроки моей дочери. Я хотела спросить, вернетесь ли вы к своим урокам, и если да, то согласитесь ли вы сейчас взять ее к себе в ученицы?
– Ответ будет «да» на оба вопроса. Дайте мне пару-тройку недель, чтобы уладить все дела.
Когда дверь за посетительницей закрылась, Лаура прижалась лицом к розам. Нежные лепестки приятно холодили ее разгоряченное лицо. Затем она наполнила вазу водой, поставила цветы на столе в библиотеке и застыла на месте, не зная, что делать дальше. Может, ей следует сесть за рояль? Она всегда находила утешение в музыке.
Уладить все дела, сказала она. Но как их уладишь, если Том замкнулся в себе, Тимми испуган, а фирма, от которой зависит их благосостояние, судя по всему, разваливается?
Какой-то очередной посетитель звонил в переднюю дверь. Если бы Граф был жив, он услышал бы шаги задолго до того, как человек подошел бы к двери. Его маленькое тельце задрожало бы от возбуждения, он залился бы лаем и завилял своим лохматым хвостом. Лаура пошла открывать дверь.
– Привет, – сказал Ральф. – Вы мне не позвонили, и я решил не ждать вашего звонка. – Он посмотрел на нее с полупечальной-полунасмешливой улыбкой. – Вы обещали обратиться ко мне за помощью. Только не говорите, что помощь вам не нужна, я все равно не поверю.
– Ладно, не буду. Проходите сюда, садитесь. Здесь прохладно.
Она испытывала странное смущение. Он был такой солнечный со своими волосами цвета меди, освещенными солнцем, и милой улыбкой. Слишком солнечный, слишком живой и непринужденный для того, чтобы окунуться в невеселые проблемы их дома. Ей не хотелось говорить о них, и она прямо об этом сказала.
– На данный момент проблемы кажутся неразрешимыми, а поэтому не стоит портить летний день их обсуждением. Лучше расскажите, как продвигается ваша кампания.
– Кампания проходит трудно, мы много работаем и мы надеемся, потому что без надежды нельзя. Вот так. Что до вас, Лаура, то неразрешимых проблем не бывает.
– Кроме смерти.
– И даже эта проблема разрешима. Вы решаете ее, принимая смерть, свою ли собственную или кого-то другого.
Она повернула голову, и взгляд ее упал на фотографию Бэда в кожаной рамке. Он сидел в кресле в стиле королевы Анны и выглядел очень представительно. «Куда ни кинешь взгляд в этом доме, повсюду он натыкается на лица умерших членов семьи», – подумала Лаура и у нее непроизвольно вырвалось:
– Это может лишить тебя иллюзий.
– Да.
Односложный ответ прозвучал серьезно и печально, и Лауре стало ясно, что Маккензи понял, какой смысл вложила она в свое высказывание.
– Нет никого, кто взял бы на себя ответственность за дела нашей фирмы, – снова заговорила она. – Клан, – Лаура с трудом выговорила это слово, – клан забрал Бэда и Питта, так что никого не осталось.
– Может, ее можно продать.
– Может быть… О, – воскликнула она, – знаете, чем я совсем недавно занималась? Я раскрутила глобус, закрыла глаза и ткнула в глобус пальцем. Я сказала себе: мы – я и мальчики, уедем в то место, на которое попадет мой палец, – и, скорчив гримаску, объяснила, что этим местом оказалась Патагония.
– Что ж, места там предостаточно. Пустыня и камни, ветер и полынь.
– Вы говорите так, будто вы там были.
– А я и был. Мне было любопытно, и я решил поехать и посмотреть.
– У меня был знакомый, который обладал любопытством того же рода. Он поехал в Индию, потом в Непал и Тибет. Это было много лет назад, когда туда редко кто ездил.
Она замолчала, слегка нахмурившись. Ей пришло в голову, что в одном из разговоров с Ральфом она уже упоминала Френсиса, но она не была уверена в этом до конца. Между двумя этими мужчинами было много общего.
– Значит, вы не поедете в Патагонию.
– Нет. Скорее всего я вообще никуда не поеду. Просто все это, – она широко повела рукой, – обман Бэда, публичный позор…
– Это не ваш позор, – быстро перебил ее Ральф.
– И все равно даже Тимми его чувствует. Я знаю. И он выглядит таким нездоровым и слабым. – Нежелание говорить о своих тревогах отступило, и слова полились потоком. – Он очень тяжело перенес похороны – такое большое эмоциональное напряжение и духота в церкви да еще эта дикая жара. Сегодня утром я отправила его на весь день к другу, который сломал ногу. Так я, по крайней мере, буду уверена, что он будет вести себя спокойно. Но я никогда не знаю, что еще может случиться.
– Я понимаю. Я ведь пережил все это вместе с Кроуфильдами. У них все так вот и шло вплоть до смерти Питера, – мягко проговорил Ральф, глядя Лауре прямо в лицо.
Не отводя взгляда, она очень тихо сказала:
– Я часто думаю о Питере. Вы знали его. Каким он был? Маргарет сказала…
– Маргарет сказала вам правду. Он был спокойным вдумчивым мальчиком и, став постарше, нисколько не изменился. Во многом он был таким, каким вы описываете Тимми.
– Они и внешне похожи.
– Да. Я внимательно приглядывался к Тимми, когда был на похоронах. – Ральф неожиданно улыбнулся. – Возможно, вам будет интересно узнать, что Питер был верующим евреем.
– Расскажите мне об этом.
– Он был более религиозен, чем любой другой член его семьи. Они до сих пор об этом вспоминают. Возможно, это объяснялось его возрастом, или болезнью, а может, он просто по натуре был к этому склонен. Я был с ними и в день бар-мицвы, и в день, когда его похоронили.
«На кладбище под звездой Давида», – подумала Лаура. Странный путь он прошел от своего зачатия и рождения до этого места вечного успокоения.
– Мне легче, чем Маргарет и Артуру, – заметила она. – Питер ушел из жизни, и тут уж ничего не поделаешь, но если бы он был жив и не желал бы иметь со мной ничего общего… – она ненадолго замолчала. – Это было бы невыносимо. Да. Невыносимо.
– Для них это тоже невыносимо. Они так хотят видеть Тома, Лаура.
– Несчастные люди. Передайте им, что я в любой момент буду рада видеть их у себя. Теперь ничто не мешает им прийти в наш дом.
– Может, вам следует спросить сначала Тома?
– Не знаю. Я не знаю, что с ним делать. Что с ним станет! Он почти не разговаривает со мной. За столом мы сидим в молчании. Я знаю, что у него есть, была девушка, но он и с ней не встречается. Он ни с кем не встречается. Конечно, я понимаю, что прошло еще слишком мало времени после этой трагедии, мы все еще в шоке, а Тому она перевернула всю жизнь, но все же у меня тревожно на душе. Вы бы послушали, как он разговаривал с нашим священником в ту ночь, когда погиб Бэд! Тогда вам стало бы ясно, что я имею в виду. Это было ужасно.
– Я Тома слышал предостаточно, – ответил Ральф.