– Королеву Леурресс. Гребаная мать Аилессы вернулась. – Она кашляет и качает головой. – Я ведь предупреждала Аилессу, что она хочет выбраться из Подземного мира.
У меня все сжимается внутри, и я, опустив глаза, принимаюсь ковырять потрескавшуюся лавку подо мной.
– Бастьен? – Жюли напрягается и касается моей руки. – Аилесса не…
– Да… – Я усмехаюсь, хотя и сам не знаю чему. Это тихий и жалкий звук, который удается выдавить сквозь стиснутое горло. – И… она, ну, вроде как умерла.
Я стискиваю край скамьи в руке. А дурацкий подбородок начинает дрожать. Я даже сжимаю челюсти, но это не помогает.
– Я пытался удержать ее, клянусь, пытался. И думал, что у меня все получится. – Я сжимаю руку в кулак. – Меня переполняла сила. Я бы ни за что ее не отпустил, но потом…
Глаза жжет от слез. И я провожу рукой по лицу.
Жюли гладит меня по спине, ожидая, пока я продолжу. Прикосновение легкое и неуверенное, словно не знает, как меня утешать. Мы всегда старались обходить болезненные моменты.
– А потом я увидел его, – продолжаю я, с трудом выдавливая слова.
С губ срывается тихий всхлип. Merde, Бастьен, не начинай лить слезы. Мы с Жюли никогда не плакали друг перед другом. Мы смогли выжить лишь благодаря стойкости и злости. Я наклоняюсь вперед и прижимаюсь лбом к спинке скамьи, стоящей перед нами. И с трудом втягиваю воздух.
– Он не видел меня восемь лет, но быстро узнал меня. И даже произнес мое имя.
Ее пальцы застывают на моей спине.
– Ты… ты видел своего отца?
– Угу.
Мой голос срывается. Лицо внезапно начинает гореть. А чертовы слезы струятся по щекам. Я не могу их остановить или подавить эту боль. Ее слишком много.
– Я пытался остановить и его. – Рыдания сотрясают грудь. – Но все произошло слишком быстро, и я… – Я резко выдыхаю и качаю головой. – Я потерял их обоих.
Жюли закрывает глаза, словно заново переживает этот момент со мной.
– Я не знаю, что сказать, Бастьен. Мне безумно жаль.
Я не испытывал такой горечи с десяти лет, когда обнимал тело убитого отца. Когда положил его голову себе на колени. А руки на его щеки. Когда пытался согреть его холодеющую кожу. Я проплакал всю ночь напролет. И в какой-то момент мне показалось, что у меня сломаются ребра.
– Как ты смог его увидеть? – спрашивает Жюли. – Почему он оказался там? Не понимаю.
Периодически всхлипывая, я рассказываю ей все, что произошло ночью на подземном мосту. Как мое тело напитали благодати Сабины, отчего я стал видеть Освобожденные души, которые нескончаемым потоком засасывало в Подземный мир из Рая. Как Одива и король Годарт вышли из Врат из пыли после того, как моего отца и Аилессу втянуло в них.
Ударив кулаком по скамье, я закрываю лицо руками.
– Мне даже не удалось поговорить с ним! – восклицаю я, словно ребенок.
Жюли молча притягивает меня к себе, позволяя выплакаться у нее на плече. Я впервые обнимаю ее с тех пор, как повстречался с Аилессой. Я не знал, как лучше вести себя с ней, и даже не осознавал, как сильно соскучился по своей лучшей подруге. Нет, она важнее для меня. Она человек, которого я люблю как сестру все восемь лет.
Когда я наконец отстраняюсь, то замечаю, что ее глаза повлажнели. И она быстро вытирает нос.
– Если ты скажешь Марселю, что мы плакали, я убью тебя во сне.
Я смеюсь:
– Это будет нашим секретом.
Она поднимает мизинец. И я обхватываю ее палец своим, после чего мы сталкиваемся локтями и ударяемся кулаками, как делали это, когда нам было по тринадцать.
Жюли тяжело втягивает воздух, а затем едва не захлебывается кашлем. Как только ей удается успокоиться, она прочищает горло и спрашивает:
– И что нам теперь делать?
Я откидываюсь на спинку скамейки и, задумавшись, провожу руками по волосам.
– Мы все исправим – придумаем способ, как вернуть Аилессу в мир живых, а моего отца и другие души в Рай. Но сначала нужно отыскать Одиву.
– О, это несложно. Она явно направлялась в Бо Пале.
– А король Годарт был с ней?
– Если только Казимир не постарел за ночь и не отыскал новую корону.
Жгучая ярость опаляет вены. И я с радостью поддаюсь ей. Гнев намного полезнее печали. Годарт жив и здоров, потому что поменялся местами с Аилессой. И, клянусь, я заставлю его заплатить за это.
– Тогда нужно сосредоточиться на защите Казимира. – Я делаю вдох, чтобы успокоиться. – Сейчас ему угрожают не только несогласные и Скованные, которые будут пытаться украсть его Свет. Годарт захочет вернуть себе трон.
26. Аилесса
Я решаю отправиться к Бо Пале, чтобы догнать Сабину. Но стоит мне сделать шаг, как тут же перемещаюсь от леса, неподалеку от Шато Кре, где встретилась с кузнецом, к воротам замка. Ахнув, я оглядываюсь назад. Довр выглядит так же странно, как и лес, словно это картина, а не реальность. Но как мне удалось добраться сюда так быстро? Я даже не поняла, как это произошло.
Я вновь поворачиваюсь к замку. Ворота открыты. И по меньшей мере дюжина гвардейцев валяется на земле. Вернее, их мертвые тела. Светящийся chazoure Освобожденный опускается на колени рядом с одним из них и гладит его по лицу. Это еще один гвардеец, погибший во время нападения степных гадюк.
– Что здесь произошло? – спрашиваю я.
Он вздрагивает, осознав, что я его вижу. А затем его глаза расширяются. Ведь он тоже видит меня.
– Двое пришли к воротам. И заявили, что они законный король и новая королева.
Мне следовало бы удивиться, что этих людей убила моя мать. Ведь она учила меня, что жизнь свята. Что священный долг Леурресс – защищать смертных от непереправленных душ. Вот почему боги велели нам приносить в жертву животных и убивать наших amouré. «Маленькая смерть праведна, если это помогает спасти человечество, – однажды сказала она, показывая костяной нож, которым убила моего отца. – И боги благословят тебя за это».
Но как бы она ни перекручивала слова в свою пользу, это не идет ни в какое сравнение с тем, что она творила последние два года – и что делает до сих пор.
– Мне очень жаль, – говорю я Освобожденному гвардейцу, чувствуя вес грехов матери на своих плечах. – Но я постараюсь остановить ее.
Его светящиеся chazoure брови сходятся вместе.
– Как?
Но я не успеваю ответить. Потому что как только в голове возникает мысль, что нужно найти мать, я оказываюсь в большом зале Бо Пале, в котором еще недавно присутствовала на празднике Ла Льезон вместе с Казимиром. Сейчас столы и гирлянды из поздних цветов убраны, но стены все еще украшают синие знамена бога солнца и зеленые знамена богини земли. Думаю, после всех напастей, обрушившихся на город, люди стали еще больше поклоняться Белину и Гаэль, своим любимым богам.
На возвышении в дальней части комнаты под богатым гобеленом с изображением солнца – символа Белина – на троне восседает Казимир в короне отца, инкрустированной сапфиром. Рядом собрались несколько советников, капитанов и высокопоставленных дворян, видимо, планируя обсудить важные вопросы, пока их не прервали Годарт с моей матерью.
По удивленным взглядам можно понять, что они ненамного опередили меня. И теперь идут к помосту. В голове возникает мысль получше рассмотреть их, и я тут же оказываюсь у помоста, рядом с Казом.
На Годарте богатая одежда, достойная короля. Скорее всего, именно в ней его и похоронили, хотя ни одна ниточка не поедена молью. А благодаря уникальной короне из вырезанных из оникса перьев, украшенных рубинами, можно легко опознать, кто это. Я никогда не видела Годарта раньше, но его трудно с кем-то перепутать.
В его чертах и темно-карих глазах, отливающих золотом, если на них попадает свет, виднеется красота Сабины. Но не внешность отличает его от других, а выражение лица. И властность. Неосязаемая, но уверенная манера держать широкие плечи расправленными, грудь выпяченной, а подбородок вздернутым. Я знаю лишь одного человека, который держится так же, – моя мать. Неудивительно, что они нашли друг друга.
Хотя у меня вызывает благоговейный трепет Годарт, многие в зале, кажется, больше очарованы моей матерью. Они уставились на ее костяную корону из позвонков асписовой гадюки и черепа гигантской вечерницы, а также другие кости, когти и клешни, украшающие ее ожерелье и эполеты из перьев.
В десяти шагах от помоста мать с Годартом останавливаются. Но не кланяются.
– Казимир Тренкавель, – говорит Годарт. Его глубокий и властный голос резонирует под сводчатым потолком. – Ты сидишь на моем троне.
Стоит отдать должное Казу, он не показывает и капли страха. И даже не выпрямляется на троне, чтобы показать свое превосходство. Хотя я знаю его достаточно хорошо, чтобы определить, что он не испытывает той храбрости, которую демонстрирует саркастичной ухмылкой.
– Это трон моего отца и замок моего отца. Какие права у вас на него?
– Я Годарт Лотэр, король Южной Галлы.
– Годарт Лотэр умер пятнадцать лет назад, в тот же год, когда на страну обрушилась великая чума. Некоторые считают, что он навлек на нас проклятие.
– Это ты навлек проклятие на себя, – заявляет моя мать.
Пронзив ее взглядом серо-голубых глаз, Каз начинает барабанить по подлокотнику.
– А вы кто такая?
Он прекрасно знает ответ. Ведь в прошлом месяце видел, как она ударила Бастьена ножом на мосту душ, а затем прошла через Врата Подземного мира.
Кроваво-красные губы матери изгибаются в улыбке. Сейчас она напоминает голодную кошку, которая играет с полевой мышкой.
– Я Одива и стану твоей королевой.
Не понимаю, зачем ей трон маленького королевства. Ну если не считать того, что она сможет прожить жизнь рядом с Годартом. Но ведь когда-то она правила могущественной famille Леурресс. А значит, у нее есть какой-то скрытый мотив.
Каз резко втягивает воздух, раздувая ноздри, и слегка хмурит лоб. Одива задела его за живое. Ведь последней королевой Южной Галлы была его мать.
– Мой отец с другими дворянами похоронили покойного короля, – говорит Каз Годарту. – И раз уж ты претендуешь на мой трон, то должен доказать, что людей можно воскресить из мертвых.