«Отпусти», – говорю себе я. И на мгновение представляю, как бремя первенца своей матери, лежащее на моих плечах, спадает, словно тяжелое платье, которое погрузилось на дно реки. Представляю, как отказываюсь становиться matrone и выбираю – сколько же вариантов передо мной откроется – Бастьена.
Я открываю глаза. Склоняюсь к нему. Губы касаются его уха.
– Бастьен, – шепчу я его имя, чтобы достучаться до его души, его Света.
Его брови сходятся на переносице.
– Аилесса?
Форжерон подходит ближе.
Я сглатываю и сосредотачиваюсь на важном.
– У Годарта на шее висит череп саламандры Сабины. Он поможет ей исцелиться, – быстро говорю я.
Бастьен моргает. И поворачивается к королю.
– Забери его как можно быстрее! – прошу я.
Все еще тяжело дыша, он поднимается на ноги и крепко сжимает свой нож. А затем смотрит в мою сторону, хоть и не видит меня. Стиснув зубы, он по-кошачьи крадется к Годарту, пока тот стоит к нему спиной.
Я встаю, чтобы пойти за ним, но Форжерон преграждает мне путь. Его светящееся orvande лицо сурово и неумолимо.
– Ты поступила глупо.
Я вздергиваю подбородок.
– А на мой взгляд, храбро.
Я вздрагиваю, когда он обхватывает рукой мое правое запястье.
– Что ты делаешь? Они еще не спасли Сабину.
– Это не имеет значения. Ты использовала Свет. И пронзила барьер Зеркалья с намерением спасти живого. Так что должна понести наказание.
Он отпускает меня, и на моем запястье появляется еще один браслет, светящийся orvande. А затем отворачивается, но я успеваю заметить боль в его глазах.
С трудом сглотнув, я спешу к Сабине. Не время сейчас думать о своих цепях. Сабина корчится на полу, хватая ртом воздух. Шлем слетел с ее головы. Я тщетно пытаюсь убрать с ее лба влажные от пота пряди.
– Потерпи немного, – прошу я и поворачиваюсь к Бастьену. – А ты поторопись!
Он подкрадывается к Годарту со спины, пытаясь разглядеть шнурок на шее, но воротник слишком высокий. Каз даже не взглянул в сторону Бастьена, но они оба слаженно надвигаются на короля, словно давно тренировались вместе.
– Ты правда вернулся из мертвых, чтобы править маленьким королевством? – спрашивает Каз у Годарта, чтобы отвлечь его.
Видимо, извивающаяся на полу Сабина не дает королю ощутить присутствие Бастьена, как ощущаю его я своим шестым чувством.
– С помощью Одивы ты мог бы править бо́льшим по размеру королевством, чем Южная Галла.
– Нужно же с чего-то начинать. – Годарт пожимает плечами. – Другие королевства можно завоевать со временем. А богам время не подвластно.
Наконец до меня доходит, почему мать так стремится стать королевой. Да, она любит Годарта, но дело не только в этом. Она желает править с ним всеми известными королевствами. Видимо, это кажется ей привлекательнее, чем управление небольшой famille Леурресс.
Крепче сжимая кинжал, Каз подступает ближе и слегка подпрыгивает.
– Ты только что сравнил себя с богом? – спрашивает он. – Может, ты и смог воскреснуть, но в твоем теле все еще течет кровь.
Он кивает на кровоточащий порез на боку короля.
Годарт ухмыляется:
– Это пока. Когда Рай опустеет, все изменится.
Рай опустеет? О чем он говорит?
Шестое чувство вновь настойчиво напоминает о себе. Сюда идет кто-то еще.
Каз атакует Годарта. А как только тот пытается увернуться от удара, ему на спину запрыгивает Бастьен, сжимает горло рукой и вспарывает верхнюю часть рубашки своим ножом.
– Годарт! – мама заходит в комнату. – Что здесь…
Она замирает. Бастьен уже успел просунуть клинок под шнур, на котором держится череп огненной саламандры. Годарт стоит совершенно неподвижно, на его лице не осталось и капли высокомерия, а по горлу струится кровь.
Почему он не воспользуется своей увеличенной благодатями силой, чтобы скинуть Бастьена? Он же потеряет лишь способность к исцелению.
– Бастьен… – Одива говорит медленно и с наигранным спокойствием. – Отойди от своего короля.
– Он не мой король, – возражает Бастьен.
Ее черные глаза сужаются. А костяной нож скользит в руку из рукава.
– Если хочешь остаться в живых, делай, как я говорю.
– Ты не в том положении, чтобы угрожать мне.
Спина Сабины выгибается дугой. Вены вздуваются на висках. Она дергается и скулит.
Одива наконец замечает Сабину. И ее алые губы бледнеют.
– Что с моей дочерью?
Каз единственный, кто срывается с места. Он спешит к Сабине и опускается на колени рядом с ней. Я опускаюсь на пол с другой стороны от нее.
– Она выпила яд, предназначавшийся Годарту, – отвечает он.
Король приподнимает бровь.
– И бутылка с противоядием разбилась, – добавляет Каз дрожащим голосом и поворачивается к Бастьену. – Нужно как можно быстрее отнести ее к Бердин, – бормочет он.
Одива делает неуверенный шаг вперед. Ее тело напряжено, а сухожилия на шее натянуты, что совершенно ей не присуще.
– Отдай мне кость благодати золотого шакала Сабины, и я позволю вам уйти.
Так значит, Годарт не пытался убить Сабину. Он хотел срезать кулон в виде полумесяца с ее ожерелья. Но зачем им так нужны обе кости?
– Нет, сейчас я в более выгодном положении для заключения сделок, – возражает Бастьен. – Скажи, как вызволить Аилессу и других Освобожденных из Подземного мира, и я не стану вскрывать Годарту вены.
Мама сужает глаза и поджимает губы.
– Говори! – требует Бастьен.
Лицо Сабины багровеет. Глаза начинают закатываться. А тело сотрясают конвульсии. Каз сжимает ее руку мертвой хваткой.
– Проклятие! – восклицает он и бросает на Бастьена обезумевший взгляд. – Нужно уходить. Сейчас же. – Он поворачивается к Одиве. – Вы отпустите нас, если хотите, чтобы ваша дочь выжила.
Мать пристально смотрит на Сабину. На ее лице не отражается никаких эмоций, поэтому трудно определить, о чем она думает или что чувствует. Но я молюсь, чтобы в ее очерствевшем сердце осталась хоть капля привязанности к дочери, которую она когда-то любила. Впервые в жизни мне плевать на все, что она совершила. Главное, чтобы Сабина выжила.
Мать расправляет плечи, изображая равнодушие. И открывает рот, чтобы что-то сказать, когда шестое чувство вновь напоминает о себе. Одива резко поворачивается к двери, тоже ощущая чье-то приближение.
Несколько душ врываются в комнату – это Освобожденные гвардейцы замка, которых убили Одива и Годарт. И у всех в руках оружие, светящееся chazoure.
Они бросаются на мою мать. И та быстро переключает внимание на них. Бастьен решает воспользоваться этим и пытается разрезать шнурок на шее Годарта. Но его нож даже не надрезает его. А в следующее мгновение его скидывают шесть душ, атакующих короля.
– Бастьен, иди сюда! – кричит Каз и приподнимает Сабину с пола.
Но она теряет сознание, и ее голова запрокидывается. Тогда Каз подхватывает ее на руки, как держал меня на мосту душ.
– Все хорошо, Бастьен, – говорю я, понимая, что не стоит сейчас рисковать, пытаясь получить череп саламандры.
Я не хочу, чтобы он пострадал или умер. Освобожденные отвлекают мать и Годарта.
– Уходи! – прошу его.
Форжерон пристально смотрит на меня, но не подходит. Бастьен не слышал меня в этот раз. Я не использовала Свет.
Он подхватывает мешок Каза с книгами и бросается за ним.
Мама бросает на них злой взгляд, когда они протискиваются мимо нее и душ, с которыми ей приходится сражаться. А они добираются до двери и убегают.
32. Сабина
Я не могу дышать. Кто-то держит меня на воде, но она не холодная, как море, а невыносимо горячая. Я пытаюсь вырваться, дергаю одежду и пинаюсь так, что меня выпускают из рук.
Сабина… Сабина… Сабина…
Каз? Нет, это Аилесса. Почему они мучают меня?
Мышцы сводит судорога. И кричу от боли.
Рот наполняет едкая жидкость. Я пытаюсь выплюнуть ее, но кто-то зажимает мне челюсть и затыкает нос. Подавившись, я проглатываю все. Меня вновь отравили.
Туман перед глазами сменяется красивым лицом Каза.
– Все будет хорошо.
Он легко касается ладонью моей щеки. И я, застонав, прижимаюсь к ней. Я так устала, но времени на отдых нет. Нужно переправить души умерших. Новолуние уже этой ночью. Или полнолуние? Неважно. Главное, открыть Врата, даже если вновь не удастся переправить всех. Надежды на серебряную сову нет. Она давно бросила меня.
– Я не смогу, не смогу… – Я изо всех сил стараюсь поделиться своим беспокойством, но эмоции стягивают горло. – Аилессу нужно вернуть. – Горячие слезы стекают по щекам. – Мы должны ее вернуть.
– Тсс, тсс, – успокаивает Каз, но я уклоняюсь от его нежного прикосновения.
Мне не нужны его жалость и утешение. Я хочу быть сильной, как Аилесса и старейшины… как моя мать и отец.
Глаза потихоньку закрываются.
– Я не смогу… ничего изменить… если останусь такой же слабой.
Тьма окутывает меня.
Я в катакомбах? Нет, это пропасть под пещерным мостом. Я плыву в невесомости, поддерживаемая блестящей черной пылью. Песня сирен разливается пронзительной трелью надо мной, звуча из костяной флейты.
Черная пыль поднимает меня выше, музыка манит, затягивает в Подземный мир.
Перед глазами мелькают образы из жизни. Вот я маленькая пятилетняя девочка впервые вижу труп. Когда бушевала чума, я была слишком маленькой, чтобы запомнить тех, кто умер от нее. И вот передо мной Лилиан. Она обладала самым красивым голосом среди Леурресс. Но она больше не сможет петь. Ее глаза остекленели и застыли. А рот приоткрыт. Когда мне исполнилось восемь, я увидела, как в пещеры под Шато Кре принесли тело Эмелисс. В десять лет я стояла рядом с Одивой перед бездыханным телом Ашены, полюбившей отца Жюли и Марселя. Все они умерли за то, что не смогли убить своих amourés. До моего тринадцатилетия еще три женщины из famille погибли во время Переправ. В четырнадцать лет я потеряла Сиану, которую считала своей матерью. Она поцеловала меня в лоб на прощание, перед тем как отправиться к мосту душ, и я поймала темный взгляд Одивы, от которого кровь застыла в венах. А уже через несколько часов передо мной лежало ее обмякшее тело в промокшем от морской воды платье. Она тоже погибла на сухопутном мосту.