— На средних высотах «як» — хозяин, здесь грех не бить фашистов, — словно оправдываясь, сказал Тимонов. — Если бы на него поставить высотный мотор, как на «лавочкиных», то он не уступал бы «фоккеру» и на шести — восьми километрах. Наш «як» стал бы «королем воздуха».
— Тогда он прогадал бы в скорости на малых и средних высотах, — заметил я. — А ведь почти все бои идут на этих высотах.
— Может быть, — согласился Тимонов. — Но почему тогда мы не взаимодействуем с «лавочкиными»? Как было бы хорошо — они на самой верхотуре, а мы ниже. Тогда «мессерам» и «фоккерам» нигде бы не было жизни.
— Сегодня вот должны были взаимодействовать, но что-то не получилось: «лавочкины» не пришли.
— Они были перенацелены в другой район, — сказал майор Василяка и, к нашему удивлению, недовольно заметил: — Вы давайте говорите о своих делах, а что да почему, и без вас разберутся. — Посоветовав поскорее заканчивать разбор, а то, мол, обед остынет, он поспешил уйти.
Обсудив бой, мы пошли в столовую. Тимонов вдруг как-то важно и торжественно проговорил:
— Сегодня у меня десятая победа.
Николаю не свойствен такой тон. Он всегда сдержан в проявлении чувств и не допускает никакого красования. А потом, мы только что поздравили его с успешным боем: он один разбил самую большую группу «юнкерсов». Я с удивлением посмотрел на Тимонова и тут сразу все понял.
Когда-то у нас был разговор о вступлении в партию. Тогда он сказал: «Рано еще. На фронте это нужно заслужить. Вот собью десять фашистских самолетов — подам заявление».
— Нужна рекомендация?
— Да.
— Давно тебе, Тимоха, пора быть в партии, — заметил парторг эскадрильи старший лейтенант Георгий Скрябин.
— Политически еще не был достаточно подкован. Теперь устав, программу назубок выучил. Любой вопрос задавай!
— Экзамен ты давно уже сдал, — заметил парторг. — Твоя политическая зрелость нам известна. Она определяется не столько начитанностью, грамотностью, сколько делами.
— Теперь у нас в полку, кажется, старые летчики все будут коммунистами?: — поинтересовался Лазарев.
— Все, — подтвердил Скрябин. — И техники тоже. Машина с обедом стояла под старой сосной. Стол и две скамейки — вот все оборудование аэродромной столовой. За столом сидели майор Василяка и незнакомый капитан. К нам сразу же подошла официантка:
— На первое — борщ со свининой и лапша, а второе — шашлык и котлеты. — Как девушка ни бодрилась, на ее лице был написан тревожный вопрос. Клава беспокоилась, что среди нас нет Кустова.
В воздух машину выпускает непосредственно техник, но готовят ее к полету множество людей. Говорят, в авиации на одного летчика приходится до тридцати — сорока разных «земных» специалистов. Само собой разумеется, успех летчика — их успех, неудача — их неудача. Все они в той или иной мере участвуют в подготовке полета.
Первый человек, Встречающий летчика в начале рабочего дня, — официантка. И часто от того, каким тоном предложит она завтрак, зависит аппетит и, может быть, настроение на весь день. К счастью, в авиации, редко встречаются официантки с наждачной душой. Командиры тыла умеют подбирать работниц в столовые.
Утром у Кустова не было аппетита, и он не стал есть гуляш. Клава спокойно убрала тарелку и принесла ему котлеты.
— Игорек, теперь-то уж вы поешьте, — попросила девушка. — Это я специально для вас оставила, на случай если не понравится гуляш.
— Клавочка, дорогая, не хочу.
— Игорь, ну как же так без завтрака? А потом, — девушка чуть смутилась, — вы меня обидите.
И вот Кустова нет. Девушка встревожена, но, видимо, в присутствии старших командиров стесняется спросить о нем. Прихожу ей на помощь:
— Нужно обед Игорю оставить на аэродроме. Он сел на вынужденную. Скоро должен приехать.
Василяка хотя и слушал наш разбор вылета, но снова начал разговор о бое. Его интересовали детали, особенно как меня и Сачкова подловили «фоккеры».
— Глупо получилось, — Сачков беспощадно ругал себя. — Совершенно напрасно могли погибнуть.
Незнакомый капитан, до сих пор молчавший, вмешался в нашу беседу:
— В справедливой войне не бывает глупых жертв и не может быть напрасно пролитой крови.
— Какая чепуха! — удивленно глядя на капитана, заявил Тимонов. — Так можно оправдать все свои ошибки, а нам нужно воевать, и воевать возможно меньшей кровью.
— Да, но вы упомянули про какие-то глупые жертвы. Что вы имели в виду?
— Вы, товарищ капитан, странно рассуждаете, — поддержал я Тимонова. — Зачем такие вопросы? Если сейчас прилетит пара «фоккеров», начнет штурмовать аэродром, а вы не спрячетесь в щель и из-за вашей «храбрости» в вас влетит пулька, разве это будет не глупая жертва?
— Так-то это так, — согласился капитан. — Но это же частный случай.
— Так перенесите этот частный случай на полк, дивизию… — подхватил Тимонов. — И вам станет ясно, какие могут быть глупые жертвы. На ошибках мы должны учиться. Так нам советует партия.
Незнакомый капитан с уважением посмотрел на Тимонова:
— Правильно.
Внимание привлекла восьмерка «яков», спокойным, красивым строем возвращающаяся с задания.
— По всему видно, боя не было, — заключил Василяка, глядя в небо.
После обеда командир полка отозвал меня в сторону:
— Помнишь, когда был сбит Тимонов, он четыре дня лечился у танкистов? — спросил Василяка. — Теперь этот капитан интересуется: так ли это? Не был ли Тимонов у немцев, да скрыл…
— Не верить Тимохе?! Да это просто уму непостижимо! — Я не мог сдержать гнева.
— Что ж поделать, Тимонов ведь никакой бумажки не привез, что находился у танкистов. Даже номер части не запомнил. Но ничего страшного нет. Капитан — парень неплохой. Он, кажется, разобрался, что тут произошло недоразумение. Но все-таки в удобный момент ты поговори с Тимохой, не помешает. Он к тебе всех ближе.
— Хорошо, — пообещал я и хотел было идти в эскадрилью, но Василяка задержал:
— Еще дело есть. — В голосе командира чувствовалась какая-то нерешительность. — Хочу посоветовать: будь осторожнее. А то обвинят тебя в восхвалении вражеской техники.
Я только тогда понял, почему Василяка так резко закончил разбор боя.
— Так это же каждый летчик должен знать назубок, — не вытерпел я. — Наш «як» на больших высотах уступает в скорости «фоккеру» и «мессершмитту». На основе этих данных мы строим свою тактику.
— Согласен. Но ты слыхал про летчика-испытателя Фролова? Мы с ним воевали на Калининском фронте в третьей воздушной армии.
Виктор Иванович Фролов, как летчик-испытатель, летал на многих иностранных самолетах, в том числе и на немецком истребителе «мессершмитте». В начале войны ушел на фронт. Воевал мастерски.
— Так вот, — продолжал Василяка, — его арестовали только за то, что он рассказал летчикам о преимуществах «мессершмитта» перед ЛаГГ-3, на которых мы тогда летали. Обвинили в преклонении перед фашистской техникой. Хорошо, что нашлись добрые люди, выручили… Уразумел?..
Я знал нашего командира. Смелый в воздухе, он был подчас излишне осторожен на земле. Со мной он говорил по-дружески, от души. И все же после разговора с ним на сердце остался горький осадок.
После трудного боя и сытного обеда летчики эскадрильи дремали на солнце около моего «яка». У Тимонова, очевидно, зябла поврежденная поясница, и он закутал ее самолетным чехлом. Осторожно, чтобы не помешать отдыху товарищей, я лег с ними.
Беспокойные мысли не давали забыться. Расспрашивать Тимонова, не был ли он у немцев, значит, сомневаться не только в лучшем друге, но и в самом себе. Нет, пусть Тимоха ничего не знает. Это лучше и для него.и для дела. Зачем из-за бредовой подозрительности расстраивать такого ясного и чистого душой человека?
Сила истребителя в огне и маневре, иначе говоря, в атаке. Главное же — огонь, ему подчинен маневр. Как бы хорошо летчик ни владел самолетом, если он не научился метко стрелять, он не истребитель.
Стрельба — заключительный аккорд любой атаки, ее венец. В этот момент летчик должен замереть и сосредоточиться только на прицеливании.
Сосредоточиться! Только сказать легко, а попробуй-ка сосредоточиться в воздушном бою, когда вокруг рыскают враги и могут именно этим моментом воспользоваться, чтобы уничтожить тебя. Сколько так погибло летчиков!
Никогда истребителю так не нужно самообладание, как при стрельбе. Недаром есть летчики (участники многих боев), не имеющие ни одной личной победы. На их счету есть коллективно сбитые вражеские самолеты, а вот лично — нет. Почему? Может, не выдавалось возможности самому расстрелять врага? Бывает. Но очень и очень редко.
Когда идет воздушный бой, в небе почти всегда бывает много вражеских самолетов — только бей. Но для этого нужно обязательно рискнуть. И, рискуя, сохранить трезвый ум: при атаке необходим математический расчет и уверенные, точные движения. В этот момент нельзя оглянуться и посмотреть, не наводятся ли тебе в спину пушки и пулеметы, нельзя даже вздохнуть, чтоб не дрогнула рука.
У некоторых на это не хватает самообладания. Они плохо прицеливаются и открывают огонь с большой дистанции. Их очереди, как правило, не находят цели. В лучшем случае они могут подбить самолет, а чтобы его уничтожить, нужна еще атака. Обычно такого подранка добивают другие. Так получаются групповые сбитые самолеты.
Мастера воздушного боя идут в атаку с мыслью непременно сбить вражеский самолет. Они все для этого рассчитали. И вот маневр, прицеливание! Как хочется в этот момент оглянуться! Но нельзя: враг садится на мушку. При этом требуется ювелирная точность. Наконец самолет в прицеле. Нажатие на кнопки управления оружием… И вместо разящей струи огня — молчание. Каково?
Это случилось сегодня у Тимонова — из-за ошибки механика отказало оружие. После посадки у летчика от негодования дрожали губы и зло сверкали глаза.
Тимонов на фронте более года. Четыре раза его подбивали в боях. Он устал, стал нервным, раздражительным. Все же Тимоха не вылил свой гнев на непосредственного виновника происшествия. Механик двое суток не спал: ездил на передовую за самолетом, совершившим вынужденную посадку. По возвращении ему срочно было приказано готовить самолет к вылету. Он поспешил.