– Через… десять метров… поверните… налево.
– Черт! Да я уже все сто проехала, тормоз ты этакий!
Натянув ремень безопасности, Света подалась вперед и выключила бесполезный навигатор. Механический женский голос начал утомлять и ее. К тому же он серьезно отвлекал от раздумий. Света до сих пор сомневалась, что поступает правильно.
– Думаешь, стоит? – Настя бросила полный сомнений взгляд на замолкший навигатор. – Я тут впервые, если заблудимся, на меня не кивай!
– Не заблудимся. Дорога одна: как на грунтовку попали, ни одного поворота не было. Езжай, как ехала.
– Я видела как минимум три фильма ужасов, которые начинались так же, – пробормотала Настя, напряженно всматриваясь в мельтешение разлапистых елей.
Света пожала плечами, вновь погружаясь в дневник Антона, один из самых первых, который взяла в дорогу, чтобы скоротать время. Если профессор Лаберин прав, и речь действительно идет об одержимости смертью матери, то искать зацепки нужно именно здесь. Едва начав вести записи, Антон заносил сны дотошно, не упуская даже мелких деталей. Со временем внимание сместилось в сторону Безликого и попыток пробиться на некий «уровень „ноль“», что бы это ни значило. А в первых ежедневниках (или правильнее называть их «еженочниками»?) еще сохранялись образ мамы и воспоминания о том времени, когда та была жива.
Всего было тридцать семь дневников, и Света прочла их все. Ей казалось, что пары журналов с записями не хватало. Имелся в некоторых моментах очень уж заметный временной разрыв. Далеко не все написанное Света поняла, определенно не все запомнила, но общую картину сложила. Ее это невероятно злило, но, похоже, Лаберин был прав. От одержимых поисков брата веяло чем-то чертовски нездоровым.
– Ох, да хоть ты помолчи уже!
Не отрываясь от дороги, Настя умудрилась страдальчески закатить глаза. Света захлопнула дневник, посмотрела на подругу с недоумением.
– Да ты, ты! – кивнула Настя. – Трындишь всю дорогу, не заткнуть! Мне и слова не вставить!
На ее лбу явно не хватало «тарантинки» с надписью «САРКАЗМ». Света бросила дневник на торпеду.
– Извини, – она смущенно улыбнулась. – И спасибо тебе. За все.
– За что?
– За все, – повторила Света. – Возишься со мной, истеричкой. Проблемы решаешь. Везешь вон к черту на кулички. Даже воду по ночам подаешь.
Она резко помрачнела, вспомнив недавний сон. «Ты. Харкаешь. Червями». Она никак не могла вспомнить: тот стакан воды, он был в реальности или порождением кошмара? Настя краем глаза уловила перемену в ее настроении.
– Так вроде для этого и нужны друзья… Нет? – Нахмурившись, она смерила Свету подозрительным взглядом. – Или ты меня просто используешь, а?!
Хмыкнув, Света покаянно кивнула. Спохватилась, сообразив, что хотела ответить на первый вопрос, а получилось – на второй. Она тут же замотала головой, но Настя уже поймала волну.
– Во-о-от! Так я и знала! – с притворной горечью ворчала она. – Ты открываешься человеку, впускаешь его в свой омут, а он начинает гонять твоих чертей! Или как там правильно?
Света все-таки рассмеялась. Настя всегда умела легко и непринужденно развеселить ее. Она как будто была создана для этого. Вот и сейчас при звуках Светиного смеха взгляд подруги потеплел. Казалось, они знают друг дружку всю жизнь, и даже немного удивительно, что все время их знакомства исчисляется…
– Насть, а сколько мы с тобой знакомы? Полгода?
– Ну, типа того.
Настя ехидно спросила:
– А что? У меня испытательный срок все еще не закончился?!
– Закончился, закончился… экстерном. Думаю, его и не было никогда по-настоящему. Я не очень общительная, ты знаешь, и с людьми схожусь тяжело, но уж если схожусь…
– Ты это на что намекаешь?
– Ни на что, я прямо говорю…
– Что я-а-а-а… – Настя принялась растягивать слова, ожидая продолжения. – Твоя-а-а-а-а… Ну же, долго я за тебя все буду говорить?!
– Лучшая подруга! – смеясь, закончила Света. – Ты моя лучшая подруга!
– Пф-ф-ф-ф! Тоже мне новости! – фыркнула Настя. – Всегда это знала.
Теплая ладонь накрыла руку Светы, похлопала успокаивающе.
– Судьба, че!
От легкого дружеского прикосновения Светлана окончательно решила, что спонтанная поездка – ход верный. «Я все делаю правильно», – подумала Света. Не важно, какое объяснение ждет ее впереди, мистическое или реалистическое Все ниточки ведут в мир снов: там – «в лабиринтах Морфея», как сказал бы Лаберин, – берет свое начало запутанный клубок дневниковых записей Антона. А больше всего о снах знают в институте сомнологии.
ДНЕВНИК АНТОНА
(Февраль ср. – чт.)
…Сегодня цикличный сон о побеге из госпиталя получил неожиданное продолжение. Я видел его, вероятно, с десяток раз и всегда (всегда!) находился в роли ведомого, позволяя маме действовать и определять наше с ней поведение. Я говорю – «мама», хотя понимаю, что это, конечно же, проекция, принявшая форму, максимально удобную для моего рассудка. Я это понимаю. Осознаю.
Заметки на полях:
так ли это?
наличие подробностей, которых я знать не мог, заставляет усомниться
Это, конечно, изначально было в корне неправильно. Я создатель этого сна, его генерирует мой мозг! Но разорвать замкнутый круг, в котором я ощущаю себя не взрослым Антоном, исследующим природу своих кошмаров, а маленьким мальчиком, попросту не получалось. И вот сегодня – свершилось! Я попробовал сфокусироваться на сновидении, вызвать привычный маркер, который подтвердит, что я сплю, и тем самым запустит механизм осознанности.
Красный резиновый мяч, что выкатывается из лифта и так пугает маму. Я изменил его цвет на зеленый. Получилось, как со светофором. Красный – стой! Зеленый – иди! И мой разум, послушный привычным командам, «пошел»! В тот миг, когда створки лифта открылись, выпуская его наружу, меня выдернуло из тела маленького Антона. Это напоминало резкое пробуждение. С той лишь разницей, что сон не прервался.
Я стоял у лифта, как если бы это моя рука в самом деле запустила мячик. Что ж, своя логика в этом есть. Наконец-то я получил возможность наблюдать со стороны. Удивительно, как изменилось восприятие! Все-таки вынужденная роль накладывает отпечатки на проекции. Мама стала казаться меньше и беззащитнее. Изможденное бледное лицо, как у запойного алкоголика или наркомана. Руки – тонкие веточки с лиловыми синяками от уколов на сгибах локтей. Взгляд загнанной волчицы, защищающей своего щенка. В сонных глазах маленького Антона усталость и непонимание. А еще нарастающий страх.
Не уверен, но, кажется, его страх сейчас глубже и искреннее, чем когда я находился в его теле. Возможно, так оно и должно быть? Я-взрослый подходил к происходящему с научной точки зрения, разбирал кошмар на составные части, докапывался до сути. Теперь же мой разум моделировал эмоции ребенка. Надо это обдумать…
C наступлением осознанной стадии изменилось и мое восприятие окружающей действительности. В этом состоянии достаточно малейшего усилия, чтобы заглянуть за декорации и понять, что тяжелые бархатные портьеры скрывают лишь белый шум, мешанину помех, в которую превращается накопленная информация и приобретенный опыт. Копошащиеся личинки байтов, из которых, как из конструктора, сновидец создает все ему необходимое.
Я промотал неинтересный мне кусок. Лифт, жутковатый грохот, спасибо, я сыт этим по горло. Позже разберусь с источниками этих страхов, вычищу авгиевы конюшни подсознания. Сейчас же мне гораздо интереснее увидеть логическое окончание этой истории.
Заметки на полях:
Странно, что в моих детских воспоминаниях нет ничего подобного.
Хотя я мало что помню до смерти мамы.
Точно мой мозг включили только с этого момента.
Если это так, то хотелось бы знать, кто это сделал…
На улице занималась гроза. Я уже чувствовал в себе достаточно сил, чтобы прекратить ее, но стоило досмотреть сцену в первоначальных декорациях. Подсознание никогда и ничего не делает просто так! Ловя редкие капли ладонью, я прислонился к стене. Пахло электричеством и лесной прелью. Если бы не общая тревожная атмосфера сцены, мне бы, наверное, даже понравилось тут.
Массивная дверь грохнула о стену и осталась там, прижатая ветром. Одной рукой мама тащила маленького Антона, а в другой, словно нож, держала отвертку, перепачканную чем-то красным. Чем-то… конечно же, кровью! Это закон жанра! Если снится эротика – видишь голых женщин, если снится кошмар – видишь кровь. В том числе.
Затравленно озираясь, мама протащила маленького Антона через весь двор к стоящей поодаль машине. Не знаю, откуда у нее взялся ключ. Вполне вероятно, оттуда же, откуда отвертка с чужой кровью. Мама бесцеремонно втолкнула сына на переднее пассажирское сиденье, а сама, неуклюже придерживая тяжелый живот, села за руль. Все быстро, заполошно, она явно торопилась убраться отсюда подальше! Но никакой погони не было видно. Зато низкие тучи в конце концов порвались об острые верхушки деревьев и хлынули прохладным ливнем.
Мама раз за разом терзала зажигание, движок надсадно кашлял, но заводиться отказывался. Мама ругалась и била ладонями по рулю и торпеде. Напуганный, ничего не соображающий Антон сжимался в слишком большом для него кресле. Логика кошмара в действии. Если что-то может пойти не так, оно пойдет не так, не сомневайтесь. Человек подспудно желает пройти страшный сон до конца – это и есть то пресловутое лаберинское погружение во тьму собственного разума с целью достижения некоего «рассвета». Именно поэтому так часто бывают похожи страшные сны разных людей. Ты долго бежишь, но медленно, и чудовище догоняет. Ты пытаешься взобраться повыше – и не можешь, хотя перед сном без труда подтянулся восемь раз. Спящий слепнет, глохнет, слабеет. Мелкими неприятностями кошмар забирает у него силы. Я видел это сотни раз, и мне стало скучно.
Я ускорил события, и вот тут-то и поджидал меня первый сюрприз. Точнее будет сказать, я попытался ускорить события. Но ничего не произошло. Жужжало несговорчивое зажигание, сквозь зубы материлась мама. Маленький, я начинал тихо всхлипывать. Я-большой глупо моргал, не понимая, что могло сломаться в знакомом отлаженном механизме осознанного сна. Давно не чувствовал себя таким беспомощным.