Единственная перемена произошла, когда внезапно боль удвоилась – разве такое возможно? Нижняя часть моего тела, омертвевшая еще до морфия, вдруг тоже вспыхнула. Видимо, исцелилась какая-то порванная связь – ее скрепили раскаленные пальцы огня.
Бесконечное пламя все бушевало.
Прошли секунды или дни, недели или годы, но в конце концов время снова появилось.
Одновременно произошли три вещи – они выросли одна из другой, и я не поняла, что случилось вначале: время пошло, ослабло действие морфия, или я стала сильнее.
Власть над собственным телом возвращалась ко мне постепенно, и благодаря этому я смогла почувствовать ход времени. Я поняла это, когда пошевелила пальцами на ногах и сжала руки в кулаки. Но я не стала ничего делать с этим знанием.
Хотя огонь ни капельки не ослаб – наоборот, я даже научилась воспринимать его по-новому, ощущая каждый язык пламени в отдельности от других, – я вдруг обнаружила, что начинаю трезво мыслить.
Например, я вспомнила, почему нельзя кричать. Причину, по которой пошла на эти нестерпимые муки. Вспомнить-то вспомнила, но мне казалось невероятным, что я согласилась на такую пытку.
Это произошло как раз в тот миг, когда гнет, давящий на мое тело, полностью исчез. Для окружающих никаких перемен не произошло, однако меня, пытающуюся удержать крики и метания внутри, где они больше никому не могли причинить боли, словно бы отвязали от столба, на котором я горела, и заставили за него держаться.
Мне хватило сил лежать и не шевелиться, сгорая заживо.
Слух становился все острее и острее, я уже могла считать время по ударам бешено колотящегося сердца.
Еще я могла считать свои частые неглубокие вдохи.
И чьи-то тихие, ровные. Они были самые длинные, и я решила сосредоточиться на них: так проходило больше времени. Даже ход секундной стрелки был короче, и эти вдохи тащили меня к концу мучений.
Я становилась все сильнее, мыслила яснее. Когда раздавались новые звуки, я их воспринимала.
Послышались легкие шаги, шорох воздуха – отворилась дверь. Шаги приблизились, и кто-то надавил на мое запястье. Прохлады от пальцев я не ощутила: огонь стер все воспоминания о прохладе.
– Никаких перемен?
– Никаких.
Легчайшее прикосновение воздуха к опаленной коже.
– Морфием уже не пахнет.
– Знаю.
– Белла, ты меня слышишь?
Я понимала, что если разомкну губы, то не выдержу: начну орать, визжать и биться от боли. Даже если просто шевельну пальцем, все мое терпение будет насмарку.
– Белла! Белла, любимая, ты можешь открыть глаза? Можешь сжать руку?
Прикосновение к моим пальцам. Труднее было не ответить, но я лежала, как парализованная. Боль в этом голосе не шла ни в какое сравнение с той, какую Эдвард мог бы испытать. Сейчас он только боится, что я страдаю.
– Может… Карлайл, может, я опоздал?.. – сдавленно произнес он и затих.
Моя решимость на мгновение дрогнула.
– Да ты послушай ее сердцебиение, Эдвард! Оно даже сильнее, чем было у Эмметта. Никогда не слышал ничего подобного, в нем столько жизни. Белла будет само совершенство.
Да, не зря я молчу. Карлайл его убедит. Эдвард не должен страдать вместе со мной.
– А как же… позвоночник?
– Травмы у нее ненамного серьезнее, чем были у Эсми. Яд их исцелит.
– Но она так неподвижна… Наверняка я сделал что-то неправильно.
– Сынок, ты сделал все, что на твоем месте сделал бы я, и даже больше. Не уверен, что мне хватило бы мужества и веры ее спасти. Перестань себя корить, Белла поправится.
Надломленный шепот:
– Она, наверное, очень страдает.
– У нее в крови была большая доза морфия – неизвестно, как это повлияло.
Легкое касание на сгибе локтя. Вновь шепот:
– Белла, я тебя люблю. Мне так жаль…
Я очень хотела ответить, но это лишь усилило бы его муки. Нет, надо дождаться, пока я смогу держать себя в руках.
Все это время огонь продолжал бушевать в моем теле. Зато в голове освободилось много пространства. Появилось место для понимания разговоров, для запоминания происходящего, для мыслей о будущем, хотя бесконечный космос боли никуда не делся.
И еще было место для тревоги.
Где моя малышка? Почему ее тут нет? Почему они о ней не говорят?
– Нет, я останусь здесь, – проговорил Эдвард, словно отвечая на мои мысли. – Они сами разберутся.
– Интересное положение… – ответил ему Карлайл. – Я-то считал, что предусмотрел все.
– Я подумаю над этим потом. Мы подумаем.
– Уверен, впятером мы сумеем избежать кровопролития.
Эдвард вздохнул.
– Даже не знаю, на чью сторону встать. Я бы им обоим задал трепку. Ну да ладно, позже обсудим.
– Интересно, на чьей стороне будет Белла, – задумчиво произнес Карлайл.
Тихий вымученный смешок.
– Не сомневаюсь, она меня удивит. Всегда удивляла.
Шаги Карлайла стихли в коридоре, и я огорчилась, что никто ничего не объяснил. Они специально говорят загадками, чтобы меня позлить?
Я вновь начала считать вдохи Эдварда.
Десять тысяч девятьсот сорок три вдоха спустя в комнате раздались другие шаги. Более легкая поступь. Более… ритмичная.
Странно, что я вообще заметила эту разницу, ведь раньше ничего подобного я не слышала.
– Долго еще? – спросил Эдвард.
– Уже скоро, – ответила Элис. – Она становится гораздо четче. Я хорошо ее вижу. – Вздох.
– Все еще злишься?
– Да, спасибо, что напомнил, – пробурчала Элис. – Ты бы тоже умер от злости, когда понял, что оказался в заложниках у собственной сущности. Вампиров я вижу прекрасно, потому что сама вампир, людей тоже ничего – была человеком, а этих странных полукровок вообще не видно! Жуть.
– Сосредоточься, Элис.
– Ах да. Беллу разглядеть проще простого.
Ненадолго воцарилась тишина, а потом Эдвард вздохнул – по-новому, облегченно.
– Она действительно выживет.
– Ну конечно!
– Два дня назад ты не была так уверена.
– Потому что два дня назад я ее толком не видела! А теперь, когда белых пятен почти не осталось, это ясно, как день.
– Можешь сосредоточиться на моем будущем? Сколько времени на часах?
Элис вздохнула.
– Какой ты нетерпеливый! Хорошо, подожди секунду…
Ни слова, только дыхание.
– Спасибо, Элис, – радостно произнес Эдвард.
Сколько?! Неужели нельзя было сказать это вслух, для меня? Я что, о многом прошу? Сколько еще секунд мне гореть? Десять тысяч? Двадцать? Еще день – восемьдесят шесть тысяч четыреста? Или больше?
– Она будет обворожительна.
Эдвард тихо зарычал.
– Она всегда была обворожительной!
Элис фыркнула.
– Ты понимаешь, о чем я. Взгляни на нее.
Ответа не последовало, но слова Элис меня обнадежили: может, я и не похожа на брикет угля, как мне казалось. По ощущениям я уже давно должна была превратиться в груду обугленных костей. Каждая клеточка моего тела сгорела дотла.
Элис ветром умчалась из комнаты: я слышала шорох ее одежды при движении. И тихое гудение лампы под потолком. И легкий ветерок, обдувающий стены дома. Я слышала все.
Внизу кто-то смотрел по телевизору бейсбол. «Сиэтл Маринерс» вели счет.
– Сейчас моя очередь! – услышала я сердитый голос Розали, а в ответ – тихое рычание.
– Ну-ка, хватит! – осадил их Эмметт.
Кто-то зашипел.
Бейсбол не мог отвлечь меня от боли, поэтому я стала опять считать вдохи Эдварда.
Двадцать одну тысячу девятьсот семнадцать с половиной секунд спустя моя боль изменилась.
Хорошая новость заключалась в том, что она начала утихать на кончиках пальцев рук и ног. Медленно, но хоть какие-то перемены! Выходит, скоро боль отступит…
Плохая новость: изменился и огонь в моей глотке. Я теперь не только горела, но и умирала от жажды. В горле была пустыня. Ох, как же хотелось пить! Нестерпимый огонь и нестерпимая жажда…
Еще одна плохая новость: пламя в моем сердце стало горячее. Неужели это возможно? !
Сердце, которое и так билось очень быстро, заколотилось еще исступленнее.
– Карлайл! – позвал Эдвард. Если Карлайл рядом с домом, он обязательно услышит.
Огонь покинул мои ладони, оставив их нежиться в блаженной прохладе, – ушел в сердце, которое теперь пылало подобно солнцу и колотилось как бешеное.
В комнату вошел Карлайл, вместе с ним – Элис. Я четко различала их шаги и даже могла определить, что Карлайл идет справа, чуть впереди.
– Слушайте, – сказал им Эдвард.
Самым громким звуком в комнате было мое сердцебиение, грохочущее в одном ритме с огнем.
– Наконец-то, – сказал Карлайл, – скоро все закончится.
Нестерпимая боль в сердце затмила даже облегчение, которое я испытала от этих слов.
Зато от боли уже освободились запястья и лодыжки. Огонь в них полностью утих.
– Да, совсем скоро! – радостно подтвердила Элис. – Позову остальных. Розали пусть…
– Да, держите малышку подальше отсюда.
Что? Нет! Нет! Как это – держите малышку подальше? О чем он только думает?!
Я дернула пальцами – раздражение пробило мою идеальную броню. В комнате тут же воцарилась мертвая тишина, которую нарушало только исступленное сердцебиение.
Чья-то рука сжала мои приподнявшиеся пальцы.
– Белла! Белла, любимая!
Смогу ли я ответить, не закричав? На мгновение я задумалась, потом огонь еще сильнее разгорелся в моей груди, покинув колени и локти. Нет, лучше не испытывать судьбу.
– Сейчас позову всех, – торопливо выпалила Элис и со свистом умчалась из комнаты.
И тут – о!
Сердце забилось, точно лопасти вертолета, удары слились в почти непрерывный звук; казалось, оно вот-вот сотрет в порошок мои ребра. Огонь вспыхнул в груди с небывалой силой, вобрав все остатки пламени из тела. Боль застала меня врасплох и пробила железную хватку: спина изогнулась, как будто пламя тянуло меня вверх за самое сердце.
Другим частям тела я выйти из-под контроля не позволила и рухнула обратно на стол.