– Надеюсь, люди к тому времени забудут эти… когда-то горячие споры. Для политиков важно не столько решить проблемы, как отодвинуть их решение на долгий срок.
Он кивнул:
– Хотите сказать, проблемы решатся сами?
– Или станут неактуальными, – сказал я. – Выяснять, кто негр, а кто белый – неполиткорректно только сейчас, а потом станет просто неинтересно и даже глупо.
– Да, – согласился он, – в большинстве случаев проблемы либо теряют остроту, либо решаются сами. Но мы пока в этом времени, когда о проблемах только умалчиваем. И что, если все разом… раскроются?
– Разве будет разом? – спросил я осторожно. – Вон не поставили же видеокамеры разом всюду? Сперва только на самых опасных участках автодорог, потом на входе в аэропорты, автовокзалы, метро… И всегда народ немножко бурчал о нарушении прав свободы личности! И теперь вот, очень постепенно, эти следящие видеокамеры везде. И ничего, привыкли, притерпелись.
Энн слушала нас, слушала, мне даже показалась, чуточку уязвлена, что я так быстро нашел общий язык с ее родителями, ей хотелось бы долго спасать меня и защищать, подспудный материнский инстинкт в действии, сказала с апломбом:
– Это у нас притерпелись! Вы забываете про страны Африки. Они еще с этим не сталкивались, а их реакция будет бурной!
Анатолий Евгеньевич посмотрел на нее с милой улыбкой.
– А что, их кто-то будет спрашивать?
Она с достоинством отрезала:
– Их вес в современном мире растет с того дня, как все они добились независимости!
Она не поняла, почему Анатолий Евгеньевич даже слегка всхохотнул, посмотрел на меня весело, а я понимающе улыбнулся и деликатно смолчал.
– Что не так? – потребовала она сердито. – Разве колонии не добились независимости совсем недавно? В прошлом веке?
Анатолий Евгеньевич вздохнул, посмотрел на меня, как на соратника, а то и сообщника в борьбе с милым, но туповатым миром прошлого.
– Видите, Григорий, есть еще простодушные, которые верят в то, что говорят политики! А то некоторые утверждают, что пропаганда в наше время не дает денег.
Щечки Энн мило окрасились сердитым румянцем, она сказала тем же строгим голосом:
– Папа, не виляй и не напускай туману. Если черная Африка не добилась независимости, тогда что?
– Никакая колония, – сказал Анатолий Евгеньевич наставительно, – не добилась бы «независимости», если бы ее к тому настойчиво не подталкивала метрополия! Неужели ты всерьез думаешь, что какая-то зачуханная Мумба-Румба могла одолеть всемогущую Англию? Но в Англии, как и в других странах, обремененных колониями, начали понимать, что в те земли приходится все больше вкладывать, чем оттуда вывозить. И потому решили от них избавиться. Но, чтобы никаких обид, дескать, выдоили и бросили, нужно сделать так, будто они сами отстояли и добились самостоятельности! А когда независимость получена, то у них своя страна, свои законы и, главное, свой бюджет. Таким образом Европа, освободившись от груза, резко рванулась вперед по пути развития, а бывшие колонии остались далеко позади со своей независимостью.
Людмила Николаевна расставила на столе чашки и разлила свежий душистый чай, прислушалась и обронила коварно:
– А Штаты?
Анатолий Евгеньевич фыркнул:
– Там земли заселили выходцы из Европы, так что изначально была не колония, по сути, а продолжение Европы. Потому и не захирела в отличие от всех колоний! А представь себе, если бы Англия не освободилась от Индии, Пакистана, Афганистана и прочих? Ей бы пришлось тянуть их экономики, долбиться в стену религиозных предрассудков, проводить дороги, чтобы там все было, как в самой Англии… Собственно, вот тебе и вопрос на страхи некоторых: завоюют или не завоюют Россию.
– А при чем здесь Россия? – спросила она.
– А при том, – ответил он по-мужски веско. – Сейчас уже не пройдет поголовное истребление, времена не те, а принимать Россию… или хотя бы ее территорию с ее православным населением, не желающим ни работать, ни учиться – это повесить себе жернов на шею и пойти на глубокое купаться.
Я допил чай, взглянул на часы, охнул и сказал вежливо:
– Простите, мне очень приятно у вас, здесь так мило, но завтра новый день, новые вызовы… нужно и выспаться, и быть к ним готовыми.
Людмила Николаевна приятно улыбнулась, а Анатолий Евгеньевич проговорил рокочущим баском:
– Да-да, мужчины должны думать прежде всего о работе.
– А ехать обратно около часа, – сказал я озабоченно.
Они поднялись проводить меня, Энн украдкой подмигнула, дескать, остается, я понимающе опустил глаза.
Ее родители снова уселись за стол наблюдать просто сказочный закат, Энн проводила меня до машины.
– Вообще-то, – шепнула она, – тебе можно бы остаться и у нас…
– Твои родители все-таки допускают такое?
Она помотала головой:
– Не в одной постели. Но есть пара свободных комнат наверху.
– Спасибо, – ответил я, – но будем держать марку. Родители должны верить, что ложимся в одиннадцать и встаем в семь, как послушные школьники из хороших семей.
– Ты и есть послушный, – заверила она. – Даже если сам в это не веришь.
Она коротко поцеловала меня, я тут же скрылся в машине. Решетка ворот поднялась, я выкатил на просторную улицу между уютными домиками и помчался навстречу кроваво-красному закату к главному шоссе.
Самое удивительное и занимательное время – это нынешнее. Так считают практически все. За исключением помешанных на Средневековье дур, что мечтают очутиться в прошлом и обязательно – графинями. Но если оглянуться в прошлое, оказывается, все всегда считали свое время самым удивительным.
Это можно прочесть в древнеегипетских манускриптах, в работах римских философов, в трудах деятелей Средневековья, в эпоху географических открытий, индустриализацию, постиндустриализацию… И все правы, как ни удивительно. Каждая следующая эпоха в самом деле более щедра на открытия, свершения, изобретения, подвиги.
Отсюда грустный вывод, как бы нам ни казалось, что живем в самое невероятное и удивительное время, но оно невероятнее и удивительнее тех, в которых жили наши отцы, но не тех, в которых будут жить наши дети, тем более – внуки.
Даже не внуки, а дети будут жить в сингулярности. Может быть, даже мы успеем, если не помрем от водки или под колесами пьяного лихача, что выскочит на встречку или заснет за рулем и врежется в троллейбусную остановку.
В детстве мне приходили странные видения, которые не могли быть искаженными представлениями действительности, как говорят специалисты о снах. К примеру, я почему-то был уверен, что должен прожить жизнь каждого из людей, в том числе погибать в войнах, на арене Колизея и провинциальных цирков, быть казненным на плахе много раз, повешенным, утопленным, забитым камнями, я плавал в дальних морях и срывался с высоких скал, я царствовал и бывал рабом…
И все это ничем не могу объяснить, кроме как некой незримой связью со всеми людьми, живущими и давно умершими… С живущими – понятно, но с умершими? Однако чувствовал, что это я умирал при строительстве пирамид в Египте, меня топили в Тибре, с меня Иван Грозный сдирал кожу заживо… Потом, взрослея, это ощущение ушло и забылось… на долгие годы. И лишь в универе, работая над разными прикладными задачами по указке аспирантов, столкнулся с проблемами и загадками, которые мог объяснить только дикой и сумасбродной гипотезой существования некого Сверхорганизма, в котором мы, подобно муравьям, являемся крохотными частичками и хотя действуем самостоятельно, все же управляемы так же, как муравьи управляемы своим общим мозгом муравейника.
В науке существует давно некий метод, когда для решения некого уравнения, подставляется некое удобное число, чисто теоретическое, придуманное. Так Менделеев составил периодическую таблицу элементов и с ее помощью предсказал десятки новых элементов, так Макс Планк ввел понятие «квант», чтобы уравнение наконец-то выглядело законченным, так однажды, чтобы объяснить непонятное поведение галактик, ввели термин «темная материя»… В общем, я ввел в картину мира понятие Сверхсущества, и разительным образом стали проясняться многие темные места, которые ну никак не удавалось понять старыми методами. И так же как нашлись и стали реальными придуманный квант, темная материя, так стало реальным для меня и Сверхсущество.
В снах я почему-то бывал уверен, что вообще не умру, если не проживу жизнь каждого, в том числе и жизнями тех, кого еще нет. В каких-то снах видел нейтронные звезды, абсолютно круглые шары, где немыслим даже выступ в один миллиметр, я опускался на них и, не отыскав жизни, с тоской устремлялся дальше, преодолевая мертвое пространство космоса…
Это вообще необъяснимо, но я чувствую, что и это реально, что это происходит!
В лаборатории большинство опытов проводим на муравьях, у них полноценное общество, а это огромные возможности. Как-то же эти крохотные насекомые с одним-двумя ганглиями в мозгу ухитряются делать то, что не под силу никаким высшим обезьянам, не говоря уже о других существах, населяющих землю?
Потому муравьи у нас не только в лаборатории, но и дома: в формикариях, в стеклянных банках, в цветочных горшках, то есть и работа, и удовольствие.
О наших работах пару раз давали репортажи по жвачнику, есть же каналы, что ищут диковинку и чокнутых, а мы как раз подходим под эту мерку, но мы и сами не ждали, что с нашей легкой руки начнется повальное увлечение муравьями.
Мир, изнывающий от безделья, держит дома не только кошечек или собачек, попугайчиков или прочих пернатых, а также рыбок, ящериц, черепах, но также всевозможных насекомых вроде богомолов, гигантских сверчков или мадагаскарских рогатых червей, но мы открыли для них совершенно новый мир – мир социальных насекомых.
Я дважды давал интервью телеканалу «Мир увлечений», это так они понимают нашу работу. Мне кажется, я расписал моих муравьев так, что в них можно было увидеть все, от скромных работников до самых прекрасных и мудрых существ во вселенной.