- Пустите, - прошептала Оля, пытаясь вырваться.
Рыжий отпустил ее, но тут же заявил:
- Лучше иди сама.
Сосед поспешно добавил:
- Олька, чего ты боишься? Посидим, выпьем. Не понравится, пойдешь домой. Обещаю. Тебя никто не тронет.
В его голосе, невероятное дело, послышалось что-то теплое. Будто под гипнозом, девушка поверила ему. Перед глазами мелькнула картинка, как спустя четверть часа она уходит от них и спокойно возвращается домой.
- Я не хочу выпивать, - прошептала она.
- Хорошо, не будем. Просто музыку послушаем.
И он, мягко приобняв ее за талию, увлек к соседнему подъезду. Его рыжий приятель, будто телохранитель, двинулся следом.
То, что она совершила небывалую глупость, девушка поняла, лишь оказавшись в подвале. За двумя парнями зашли трое их приятелей. Они несмело топтались на входе в мрачную комнатушку, обклеенную вперемешку звездами кино, спорта, эстрадной музыки и модельного бизнеса, когда сосед сказал Оле, что ей все же лучше выпить. Люди, запечатленные на плакатах, неотрывно следили за ней, как и двое парней с бегающими глазами. Когда Оля отказалась, сосед предложил ей раздеться. Вот так, без всякой прелюдии. Оля сжалась, парализованная. И тогда рыжий влепил ей пощечину.
- Пошевеливайся, блядина! - прошипел он. - Если не хочешь, чтобы тебе порвали твои шмотки.
Он и стал первым, кто повалил девушку на старый скрипучий диван, занимавший треть помещения. За ним по очереди следовали остальные четверо.
9
Ветерок кружил ивовые листочки, упавшие в воду залива. Течения здесь не было, и листики беспокоило лишь движение воздуха.
Оля сидела на одной из скамеек, практически одна на всю набережную. Лишь ближе к началу набережной, в сторону здания спасательной станции копошился ребенок возле своей молодой мамы.
Иногда Оля посматривала в их сторону. Ребенок, наверное, шумел, но расстояние превращало картинку в немое кино. Похожей картинкой были и острые листики, с ленцой вращавшиеся в стоячей воде. Когда-то залив был покороче, и продолжением полуострова являлись два острова. Оля как раз сидела напротив первого от залива, он был шире и немного длиннее крайнего. Они существовали более десяти лет назад, и девушка не помнила, как все это выглядело. Из ее поколения об этом вообще мало кто знал. Острова соединили, и получился один большой полуостров, заросший непроходимым ивняком там, где раньше находились острова, и отделивший от гуляющих по набережной саму реку. Отец говорил, это сделали, чтобы расширить и обустроить городской пляж, большая часть которого приходилась на бывший пролив с ближним островом. С тех пор залив стал зарастать осокой, мелеть, забиваться ряской.
Сейчас это не бросалось в глаза, вода была высокая, хотя разлива подобного прошлым годам не было. Сейчас городской пляж был почти полностью под водой. Все минусы залива станут видны лишь к середине лета.
Оля следила за листочками, их кружение отвлекало. Не надолго, но это получалось. Когда же ее отвлекало что-то другое, приходили прежние мысли-картинки. Их было много, и они наслаивались друг на друга. Казалось, они спешили показать себя, будто своенравные модели, неуверенные, что до них дойдет очередность выхода на подиум. Среди них попадались наиболее яркие и, значит, наиболее болезненные. То, как Оля уходила из подвала в прошлую пятницу. Как ее ноги расползались в стороны, как она спотыкалась, не в силах видеть сквозь пелену слез. Голос соседа, обманчиво ласковый, утверждавший, что они никому ничего не расскажут, если она снова придет к ним. Утверждавший, что ею будут пользоваться только они, а не парни со всего района.
Эти картинки сменили более блеклые. Она приходит домой, игнорирует семейный ужин. Как ни странно, родители не требуют присоединиться. Ей даже не приходиться врать насчет головной боли или еще чего. Она валится на кровать и лежит, не раздеваясь, всю ночь. То ли спит, то ли бредит наяву. Какая-то дрянь время от времени сменяется темной комнатой, некоей составляющей бездны, куда Олю столкнули много-много жизней назад. Лицо учительницы по биологии сменяет рыжее, безбровое лицо, горячие влажные руки раздвигают ее ноги, прижимают ее тело к пыльной обивке дивана. Ее плач и чье-то сладострастное сопение глушит музыка группы “Гости из будущего”, рвущейся из близких колонок.
И снова картинки поярче.
Стас, ставший после подвала чем-то далеким и нереальным. Снова появляется Стас. Родители на даче, сама Оля существует вне мира, где есть выходные с сестрой и ее бой-френдом, но этот мир остается самой что ни на есть реальностью. И хотя Оля раздавлена, не пытается вымолить свободу и вообще никак не сопротивляется, это не избавляет ее от всевозможных видов секса, от созерцания, как этим занимаются Стас и ее сестра, от держания свечки и обмахивания полотенцем их потных тел.
Их свирепость бесконечна, кажется, что у них был пост, пока Оля отсутствовала, но вечером они уходят, не пытаясь оставить ее пленницей, даже не предупредив, чтобы она не вздумала уйти в их отсутствие. И она лежит у себя в комнате. Ночь, затем весь воскресный день, плохо понимая, что Стас и Влада могут вернуться в любой момент. Лишь когда с дачи возвращаются родители, что-то пробуждается в ней, и она благодарит Провидение, что их не опередила сестра.
Теперь она живет на самой глубине, в кромешной тьме, куда почти никто не спускается. Нет там никого, и это жутко, но и дарит возможность остаться незамеченной. Еще немного, и окончательно испортятся отношения с подругами. Как им объяснишь, почему в последнее время она не в силах поддерживать обычный разговор? Даже с близкими людьми? Между тем потребность в этом растет. Не в силах кому-то рассказать о своей жизни, она чувствует, что присутствие рядом живого существа, не угрожающего ей насилием, позволит ей выжить, не замереть на самом дне в ожидании вечной неподвижности. Кто-то нужен ей, как нужен кислород, вода, пища. И желательно тот, кто ее почти не знает. Только так она сможет хоть как-то начать общение. Но это нереально, у нее нет таких дальних знакомых, с которыми она может начать сближение.
Она пыталась молиться Всевышнему, как говорила Татьяна Анатольевна, но каждый раз ее прерывал собственный плач. И она не могла сдержаться. Картинки острыми осколками вспарывали молитву, будто теплую, приятно пахнущую, растягивающуюся пасту. Вспарывали молитву, после чего вспарывали что-то внутри, оставляя ноющий, кровоточащий след. В одиночку она не могла справиться. Между тем всегда могло стать еще хуже. Всегда.
Сосед, которого звали Гена, встретил ее вчера возле школы. Оле вдруг стало стыдно, она испугалась больше всего, что с этим парнем ее увидят одноклассники и учителя. Наверное, поэтому она подчинилась и не стала кричать, отбиваться. Рыжий на всякий случай заметил, что о ней “узнает весь Ритм”, если она не пойдет с ними. Они смотрели на нее злыми глазами. Видно, рассвирепели, что уже среда, а она к ним не явилась. Дважды, вчера и позавчера, Оля выжидала на остановке отца и, как бы случайно встретившись с ним, шла домой вместе. Парни, сидевшие на соседнем подъезде, провожали ее давящими взглядами, но ничего не могли поделать.
И вот решили ее опередить, встретить из школы. Перед домом девушка попыталась ускользнуть в свой подъезд, но рыжий схватил ее за кофту. И снова никого не было рядом. Ритм, самый крупный район города, был пуст, словно выжженная земля.
Они завели ее в подвал, и хотя их было трое, не пятеро, ей снова было больно, мерзко и… страшно. Самым сильным чувством по-прежнему оставался страх. Они ее не выпустили, хотя она плакала, умоляла их, и спустя час начали по второму разу.
Сегодня четверг, сегодня ее никто не вылавливал. Сегодня она дождется отца и таким вот способом беспрепятственно вернется домой, но сколько еще впереди подобных дней? Каждый раз ждать отца? Каждый раз выходить из школы, затравленно оглядываясь? Когда-то ей казалось, что она сможет жить, если избегать родную сестру и ее парня, и хотя это было трудно, очень трудно, она могла к этому как-то приспособиться. Теперь за ней как будто охотились все. Она превратилась в игрока с мячом в американском футболе, против которого ополчились и свои, и чужие. Некуда бежать. И мяч не выбросишь. Все равно все видят, что он у тебя. И нет никого, кто готов сыграть на твоей стороне. Никого нет.
На этом фоне было удивительным, что она не вздрогнула, не испугалась, когда к ней неожиданно обратился незнакомый парень.
Он уже проходил мимо нее один раз. Медленно, явно никуда не спеша, он посмотрел на нее и двинулся дальше. Глянул робко, застенчиво, смутился, что она заметила его взгляд. Приятное лицо, рост не высокий, но хорошее сложение. Она не очень-то разбиралась в людях, особенно, если исходить из первых взглядов, но от этого парня не исходило опасности, разве что искренний интерес.
Она не думала ни о чем, прошел человек и прошел. Пусть даже кроме них никого нет. Ее сознание заполняло совсем иное, и как только парень прошел, он перестал существовать. Лишь спустя минут десять, когда он уже заговорил с ней, она осознала, что боковым зрением видела, как он дошел до моста, ведущего на пляж, остановился, бросая взгляды в ее сторону, и двинулся назад. Возвращался он совсем медленно, словно сомневался, идти ли снова этой дорогой.
- Извините, а вы тут одна?
Будь это много месяцев назад, она бы улыбнулась: кроме них тут никого не было. Но Оля разучилась улыбаться, улыбка стала смутным воспоминанием из детства.
Она кивнула. Конечно, она одна, с кем ей еще быть?
Он волновался, теребил руками полу рубашки и потому лишь после паузы произнес:
- Мне можно с вами познакомиться?
Ему было, наверное, как ей. Ровесник. Смущался он сильно. Она подумала, будь вокруг люди, он бы ни за что не подошел. Тем более будь она с подругой. И в то же время по его глазам стало понятно, он подошел к ней не потому, что она оказалась единственной девушкой на всю набережную. Во всяком случае, не только поэтому.