Достаточно того, что память, будто мачеха, пропитанная садизмом, погружала ее в прежние моменты жизни, где и запечатлелась изначально та или иная композиция.
Конечно, ассоциации возникали не только на музыку или запахи. Они возникали на все, что угодно. Из-за них Оля уже превращалась в тень, норовя раствориться, стать невидимой. Ассоциации оставались для нее рифами, на которые волей-неволей приходилось натыкаться в мутной воде ее теперешнего существования.
Когда одноклассница потерла пальцы, это мгновенно перенесло Олю в воскресный день, когда она стояла со свечкой, а сестра с бой-френдом лежали на боку на ее кровати, потные и расслабленные. Стас, несколько раз посмотревший на нее, отстранился от подруги и пробормотал:
- Фу, я к тебе приклеился.
Они не открывали окно в спальне Оли, и здесь царила духота. Глядя на их тела, казалось, что они облились жирным маслом. Оле с ее обостренной чувствительностью даже показалось, что она уловила звук, с которым разлепились их тела. Этот момент возник внезапно, как будто кто-то рывком сорвал занавес, рождавший ассоциацию пустоты на сцене. Но нет. Они там находились все время. Стоит только повернуться в определенную сторону, как становится ясно - такое не заканчивается. Такое продолжается до бесконечности. Разве что ненадолго его может скрыть эфемерный занавес.
Я к тебе приклеился, сказал Стас. Они так интенсивно наслаждались друг другом, что их пот смешался, соединился настолько, что на какие-то мгновения скрепил их тела в единое целое.
Чтоб вы приклеились друг к другу навсегда, подумала в тот момент Оля. Она была измучена, ей хотелось прилечь, остаться одной. И эта мысль прошла сквозь мозг, практически не оставив следов. Она внезапно проявилась, когда Оля наблюдала, как одноклассница склеивает конверт. Если бы так же можно было склеить и людей.
И снова мысль прошла почти бесследно. Люди - не бумага. Не безвольное нечто, на которое всегда найдется уйма приспособлений, чтобы изменить форму, размеры или внешний вид. Или склеить.
Мысль проявилась, когда Оля уже покинула школу. Она думала про это и на уроке, пока он не закончился, но как-то тупо, словно была оглушена. Уже на улице на ум пришло, что отец говорил про какой-то особый клей, которым можно склеить даже человеческую кожу. Есть такой клей. Мысль спровоцировала воспоминание, что нечто подобное находилось у них дома в стенном шкафу, где лежали отцовские инструменты и разные хозяйственные надобности. Оля сама как-то наткнулась на большую банку, некогда содержавшую краску, наткнулась, занимаясь уборкой.
Девушка испытала шок, словно кто-то запустил ей камнем в спину средь бела дня. Она сначала приостановилась, затем наоборот ускорила шаг. Она еще не знала точно, что можно сделать и можно ли вообще как-то использовать эти сумбурные образы.
Некое прояснение наступило, когда она пришла домой.
Не разуваясь, девушка ступила к стенному шкафу. Распахнула дверки, включила свет. Опустилась на корточки, подалась вперед. Пришлось повозиться, раздвигая и отодвигая различные пакеты, банки, свертки, коробки и мешки. Наконец, она нашла то, что искала.
Жестяная банка из-под краски объемом в три литра. Поверх этикетки была наклеена белая бумажка с единственным словом: “СУПЕРКЛЕЙ”.
Оля минуту смотрела на банку, после чего задвинула ее назад. И уселась прямо на пол. В закутке между ванной и стенным шкафом.
Калейдоскоп в голове по-прежнему безумствовал, никак не желал сложиться в нечто осмысленное. Она по-прежнему не знала, чего же хочет. Что она задумала и для чего. Для чего она нашла эту банку?
Оля отвлеклась, вспомнив, что эта банка - не все, что было у отца. Была еще закупоренная стеклянная банка. Тоже в три литра. С тем же веществом. Наверное, отец отнес ее в подвал. Нужно будет проверить. И желательно сейчас. Она осталась сидеть на полу. Мысль о том, что сейчас надо куда-то сходить, вернула к прежнему вопросу: что дальше?
Как и в случае с тем, когда она задумывала убийство Стаса и сначала обнаружила способ - нож, лишь потом задумалась, сможет ли сделать это, и каковы будут последствия, так и сейчас она сначала убедилась, что вещество, на которое ее натолкнули несколько образов, существует и находится у них в квартире.
Прежде чем встать и спуститься в подвал, она заставила себя проанализировать более важную часть задуманного. То, что она это в силах сделать, сомнений почти не вызвало. Это был не нож, который страшно даже в руках держать. Это было не убийство, даже не увечье или побои. Она всего лишь обольет Владу и Стаса клеем. Да, это будет неприятно для них, но, если уж на то пошло, это меньше, чем ничто, если сравнивать с тем, что они сделали ей. Она лишь склеит их тела, зачем, об этом она подумает позже.
Конечно, судя по тому, что она слышала о свойствах этого вещества, понадобится медицинское вмешательство. Если только Стас и Влада не возжелают отсоединиться сами, сорвав со своих тел кожу живьем. Это было бы весьма болезненно, хотя и в этом случае ее боль не идет ни в какое сравнение. Если же они не совершат подобную глупость, отсутствие боли им гарантировано. В конце концов, они часто проводили свое время, соединившись не хуже, чем с помощью суперклея. Что им стоит побыть вместе немного дольше? Она сможет сделать это лишь, когда они вновь соединятся. По своей воли, она ведь не заставит их сама.
Другой вопрос был, каковы будут последствия. Что они сделают, когда все закончится? Когда их все-таки разъединят? Ведь это рано или поздно произойдет! Как они с ней поступят?
То, что ей пришло в голову, сделать с ними после склеивания, утверждало, что на собственной жизни, возможно, придеться поставить крест. Возможно. Всегда мог произойти обратный эффект, и ее все-таки оставят в покое. Однако она не собиралась выяснять, что же случится в реальности.
Как только она об этом подумала, к ней пришла мысль, вызвавшая судорогу где-то внутри. Она УЕДЕТ! ПОКИНЕТ ДОМ, ПОКИНЕТ ЭТОТ ГОРОД!
Оля шумно выдохнула, напряглась, словно увидела в квартире кобру, поджала ноги. Закуток возле стенного шкафа вдруг стал неимоверно тесным. Девушка поразилась, почему подобная мысль не пришла ей раньше. Вчера? Неделю назад? Две недели? Это казалось сейчас настолько очевидным, что она отказывалась понять, почему не раньше?
Так всегда бывает. Не видишь предмет перед самым носом, лишь когда понадобиться что-то другое, начинаешь его искать и только тогда натыкаешься на то, что находилось ближе всего. Она перенесла столько издевательств, дошла даже до мысли сначала о самоубийстве, затем об убийстве. Она прошла сквозь стыд, вызванный осведомленностью родителей. Сквозь обиду на них, что оставили все, как есть. Сквозь рану, нанесенную уходом Олега. Сквозь нечто, похожее едва ли не на насмешку, что принес ей визит к гадалке. Она прошла сквозь все это и лишь сейчас увидела способ, имевшийся с самого начала. Она терпела, терпела, совершала жалкие попытки избавиться от кошмара, между тем она давно могла избавиться от всего разом. Просто уйти. Уехать в другой город. Да, она еще подросток, у нее нет денег, но у нее есть руки и ноги. И еще чудовищный опыт за плечами. В любом случае, после того, что она тут перенесла, будущее в незнакомом месте без определенных перспектив кажется некоей шалостью. Уж точно хуже не будет.
Она поднялась, прошла на кухню, выпила один за другим два стакана воды. Сухость в горле отпустила. Отпустил и шок, вызванный потерей в прошлом возможности избежать львиной доли мучений.
В конце концов, лишь сейчас она восприняла окончательный уход с такой готовностью. Лишь теперь, когда родители ее предали, она со спокойной совестью покинет их, не прощаясь. Еще совсем недавно она бы нашла массу отговорок. Ее бы цепляли потенциальные возможности что-то изменить иным способом, словно ветви деревьев в лесу, не желавшем ее отпустить. Даже подумай она об уходе раньше, она бы не заметила, что это - лучшая возможность. Совершить подобное она могла лишь, когда не останется выбора. Когда все мосты окажутся сожженными.
Теперь ей стало легче. Теперь она, наконец, увидела свет в конце тоннеля. Длинного тоннеля, длиннее, как это противоестественно не звучит, всей ее жизни. Тоннеля, который она все-таки одолела. Ей недолго осталось. Мелочь в сравнении с тем, что она уже прошла.
Даже когда она услышала звук открывающейся входной двери и голос Влады, она была почти спокойной.
В воскресение Стас предупреждал Олю, чтобы она не вздумала избегать встречи с ними на будущей неделе. В качестве компенсации за тяжелые выходные он, хихикая, сообщил, что ей положены два дня отдыха. Понедельник и вторник. Если же принять во внимание, что в воскресение они уходили еще в обед, у нее был целый период восстановления.
Почему-то она не думала, что это ловушка. Она и без всяких ловушек уже находилась в клетке благодаря родителям. Значит, они вдвоем явятся в среду.
Так и случилось. Два дня она приходила домой и находилась в одиночестве до прихода матери. Даже Влада не являлась. Похоже, сразу после колледжа шла к своему ненаглядному или по каким другим делам.
Сегодня Оля забыла о том, что они, наверное, придут. Их приход отодвинули суматошные размышления, породившие прекрасные перспективы. Даже когда Влада и Стас вошли в квартиру, она по-настоящему не осознавала, что это значит.
Был, правда, один момент, когда она испытала нечто, похожее на прежний страх. Наверное, это было реакцией на голос Стаса, самодовольный, с издевающимися интонациями:
- Оленька! Мы пришли. Ты подмылась, крошка?
У нее мелькнула мысль, не лучше ли было уйти сразу? Оставить месть и все суетливые движения, с ней связанные, и уйти, тем самым, избежав несколько затяжных часов последних издевательств? Она даже спросила себя, как бы поступила, если бы сначала решила уйти и лишь затем обнаружила способ отомстить?
Однако все осталось в прежнем порядке. Сначала она обнаружила способ отдать им хоть частицу долга и только потом осознала, что можно уйти. Теперь она уже не желала уйти ни с чем. Сейчас это казалось величайшей несправедливостью. Отойти в сторону, уступить дорогу тому, кто так нагло толкал тебя в спину, отойти и не сказать ни слова.