есели на случайно уцелевшие советские «Лады» или вообще — ГДР-эровские «Трабанты»… Теми, их новые соотечественники брезгуют!
С «Мерседесов», «Порше» и «ВМВ» снимают наиболее дорогие детали, а бесколесные выпотрошенные кузова бросают прямо на улицах, загромождая их так — что когда ему недавно пришлось вызывать «Скорую помощь», та не смогла подъехать к их дому. Санитары его тогда унесли на носилках — сопровождаемые кучей гомонящих, вездесущих цыганят весьма живописного вида.
Другие же цыгане, которым их Бог не дал таланта автоугонщика (по большей части неквалифицированная молодёжь), занимались «металлургией» — добычей из упомянутого военного городка силовых кабелей и извлечением из них меди и алюминия. Их дом, просто провонял жжённой резиновой и пластиковой изоляцией проводов — которые они обжигали прямо в квартирах на газовых плитах, а двор был завален их стальной «бронировкой», которую «металлурги» выбрасывали из окон!
Мэр пытался с «оккупацией» цыганами боролся, от имени жителей писал петиции во все инстанции, даже — Федеральному Канцлеру… Он лишь добился того, что свои же политики и журналисты, заклеймили его как «расиста»!
Эрнст, обивал пороги муниципалитета, требуя предоставить ему другое социальное жильё и, желательно в другом городе. Снять квартиру или гостиницу он не мог: социального пособия дочери и его — сильно «урезанной» пенсии, не хватало. Тем более, что в последнее время — что-то сдавать начал и, всё больше и больше средств из семейного «бюджета», уходило на лекарства.
Переселить, обещали не ранее сентября, а пока приходилось терпеть… И, они стоически терпели и ждали! Даже, когда обнаглевшие крысы стали забегать к ним на пятый этаж. Эльза истошно визжала каждый раз, видя серого грызуна с противным голым хвостом, деловито и невозмутимо заходящего в её «девичью» в поисках чем бы поживиться, но вскоре привыкла, быстро успокаивалась и сама над собой весело подтрунивала: «Я у тебя такая трусиха, папа»!
Человек ко всему, достаточно быстро привыкает…
Эльза, даже сдружилась с соседкой — с цыганкой Андреа, матерью как бы не восьмерых детей и довольно частенько, подолгу об чём-то «об своём — об женском», болтала с ней на дикой смеси немецко-русско-румынского, когда та заходила «помочь» или что-нибудь выпросить… Не наглела правда, так — по мелочи.
Получив искомое, Андреа всегда сердечно благодарила и часто восхищалась: «У вас в Германии — как в раю! Обязательно напишу в нашу деревню — пусть все сюда приезжают».
После таких слов, у Эльзы случалась истерика, а у него прихватывало «мотор»…
Сейчас Эрнст, посидев часок на скамеечке возле могилы жены, не спеша и через каждые несколько десятков шагов останавливаясь — чтоб отдохнуть и отдышаться, шёл по местному городскому кладбищу — единственное место в их городке, сохранившего хоть какой-то более-менее первоначальный вид — не считая снятых бронзовых табличек на некоторых могилах…
Когда, послышался звонок мобильника и знакомый панический визг дочери по телефону, он сперва подумал: «Опять крыса в гости зашла!» и, даже растянул губы в улыбке — собираясь успокоить свою Эльзу-трусиху, испугавшуюся каких то жалких крыс…
«Папа, они подожгли дом! Папа, Я ГОРЮ!!! Папочка, спаси меня — мне БОЛЬНО!!! ПАПААА…ААА…ИИИ…!!!». Так хорошо знакомый — хотя и, давно забытый, вопль заживо горящего человека… Треск… Тишина…
«Абонент вне зоны доступа».
Так, Эрнст Рубель — во второй раз за жизнь, остался один-одинешенек в этом бесконечно громадном и населённом миллиардами — чужих для него людей, мире.
Правда, ненадолго…
Как будто, чья-то безжалостная рука в железной перчатке — проткнув грудину, схватив, сжала его сердце и выдавила из него кровь — как воду из губки. Выронив мобильник из рук, не в силах вздохнуть или выдохнуть из-за острой боли в, он грузным кулем осел на землю: «Я умираю… Как нелепо… Смерть на кладбище…».
А память, как будто издеваясь напоследок, услужливо подсказывала ему картинку за картинкой — из тех, которые он хотел бы напрочь забыть:
Осень сорок первого года… Дождь, грязь, вши… Старинное русское кладбище на самой окраине Ленинграда… Его танковый взвод поддерживает атаку батальона гренадёр… Чёрный русский «КВ» — только что с завода, ещё не крашенный… Беспомощные взрывы снарядов «окурка» «Pz.IV», на его броне… Удар в башню… Чудовищные фонтаны взрывов снарядов русской корабельной артиллерии… Огромная воронка, с рассыпавшимися в труху истлевшими гробами и костями их содержимого, на дне… Русские рабочие-ополченцы в чёрных ватниках, атакующие как безумные… «УРАААА!!!»… Блеск чёртовых штыков их винтовок… Липкий страх, заглушаемый колотившимся в руках "Maschinenpistole"… Мёртвые глаза его наводчика и друга Вальтера Вегмана, совсем не похожие на глаза «сверхчеловека»… Чудовищный коктейль из аромата свежевскопанной земли, вони сгоревшей взрывчатки, приторного тлена из развороченных могил, тошнотворного запаха свежей крови, человеческих внутренностей и их содержимого… Трупы, трупы, трупы… Фрагменты трупов… Летящая в него граната…
«БОЖЕ, ЗА ЧТО?!».
Зачем? За что? Зачем он жил, убивал и умирал тогда?
Зачем он уцелел в тот раз, отделавшись лишь десятком неопасных, осколочных ранений?!
КАКОЙ СМЫСЛ?!
— Боже… Почему, ты не позволил мне подохнуть там?!
Он не верил в Бога всю свою сознательную жизнь, исключая короткий период детства — но даже тогда, он не обращался к Всевышнему так искренне:
— БОЖЕ!!! Не делай мою прожитую жизнь такой бессмысленной! Разве, я у тебя слишком много прошу?!
Эрнст, из последних сил потянулся к телефону. Достал краешком пальцем и набрал номер спасательной службы — 112. Вызов… Зная, что ему уже не выкарабкаться, он инстинктивно заботился о том — о ком привык заботиться в последние годы:
— Помогите… Боже, моя дочь…
Сказал ли он это? Или, просто подумал? Как бы там не было, телефон вдруг засветился всеми цветами радуги. С дисплея, вспухла, налилась полнотой, оторвалась и полетела — как капля воды с листка дерева после дождя, только не вниз — а вверх, небольшая… Шаровая молния! Увеличившись до среднего размера спортивного мяча, она приблизилась к лицу Эрнста — как будто внимательно его рассматривая.
— Ты за мной? — скорее не произнёс, а подумал он, — ты дашь мне второй шанс?
В ответ, казалось — подмигнув разноцветным, переливающимся боком, шаровая молния — оглушительно треснув, взорвалась. Яркий свет, очень яркий свет — он никогда не думал прежде, что свет может быть таким ярким! Потом…
Веймарская Республика Германия, Бавария, город Мюнхен. Март 1928 года…
Фриц Юнгер, пятидесятипятилетний владелец мюнхенской забегаловки под претензионным названием «Бавария» — за которое фанаты одноимённого футбольного клуба непременно набили бы ему рожу, а его заведение сожгли (если бы уже существовали), с утра торчал на кухне и любезничал с кухаркой, облизываясь на её толстую задницу — когда влетевшая с улицы подавальщица пива заорала, как перепуганная:
— Kugelblitz! Kugelblitz (Шаровая молния! Шаровая молния)!
Тут, как бы в подтверждение её слов, сверху что-то конкретно хлопнуло — аж электролампочка на кухне заморгала, а затем погасла, перегорев…
Фриц взревел, как рассвирепевший андалузский бычара — получивший пару бандерилий в загривок:
— Что опять натворил этот контуженный ублюдок? — и, ломанулся наверх — в мансарду, где проживал его племянник Эрик — за живой и непоседливый характер, в самом раннем детства получивший такое прозвище.
— Nein, nein, Herr Jünger! Sie haben mich nicht verstanden! — прокричала ему вдогонку, уличная продавщица «настоящего баварского», — настоящая шаровая молния, влетела через открытое окно на ваш чердак!
Но, тот уже её не слышал…
От сына его брата Георга — Эрика, всегда были лишь одни проблемы! Хотя, Георг на образование сына денег не жалел и, учился тот достаточно хорошо в закрытой элитной школе — но постоянно как-нибудь, да чудил — чем, немало сократил своему папаше срок отведённый на этом свете. Например, как-то раз он убежал из дома в Африку — чтоб вступить во Французский иностранный легион (это надо же было до такого додуматься!) и, его еле-еле успели поймать уже на пароходе в Гамбурге. Повзрослев, Эрик активно участвовал в движении недовольной молодёжи «Vanderfogel» и имел «небольшие» проблемы с властями. Перед самой войной, он чуть не бросил Гейдельбергский университет — когда ему взбрендило участвовать в экспедиции на Килиманджаро.
Но, тут август 1914 года!
Досрочно сдав экзамены, Эрик Юнгер добровольцем вступает рядовым в Ганноверский пехотный полк, участвует в сражениях при Сомме, Лангемарке, битве при Камбре, в последнем наступлении весной 1918 года… От рядового до капитана — командира роты, затем — батальона!
Сколько раз племянник был ранен или контужен, его дядя Фриц пальцы на собственных руках устал загибать… А на ногах загибать, ему было бы затруднительно — из-за внушительного «пивного» пузика.
Всё бы хорошо — после такой мясорубки жив и, даже с целыми руками-ногами остался — но, вот про голову такое не скажешь… Из-за последней — самой сильной контузии, в самом конце войны — после которой Эрик попал в плен к англичанам, у него реально «снесло крышу»!
Как вернулся в девятнадцатом году — практически непрерывные пьянки, драки… В начале двадцатых, даже год отсидел в тюрьме — что впрок не пошло, впрочем. Иногда, вроде пытался браться за ум — но ни до чего, кроме попытки написания собственных мемуаров — которые отказывались публиковать (кому интересно читать про проигранную войну?!), не додумался. Брат Георг то, хорошо не дожил: отмучился ещё в семнадцатом году — а вот ему пришлось хлебнуть с племянником лиха!