Хотя теперь византийское наследство было наверняка в его руках, Баязид не стал тут же пытаться овладеть им, немедленно перейдя от осады к штурму Константинополя. Его сдерживало отсутствие достаточных морских сил в тот момент, когда после поражения под Никополем две морские республики – Венеция и Генуя – были резко настроены против него. После открытого конфликта с генуэзцами в Галате он попытался в 1399 году войти в город с отрядом численностью десять тысяч человек, но отступил, лишь только появился небольшой отряд судов под командованием французского маршала Бусико, единственного из оставшихся в живых под Никополем, кто принял вызов султана встретиться на поле боя. Он осуществил две последовательные экспедиции в поддержку генуэзцев и венецианцев, которые выходили на судах навстречу ему, и вступил в первое зарегистрированное морское сражение с османами, нанеся поражение флоту Баязида в Дарданеллах и преследуя его галеры вплоть до азиатских берегов Босфора. Прежде чем повернуть назад, он оставил в городе французский гарнизон и утвердил, в качестве соимператора Мануила, ненавидимого последним племянника узурпатора Иоанна.
Сам Мануил совершил вместе с маршалом путешествие в Европу в качестве просителя – тени императора, ищущего дополнительной помощи со стороны западных христиан. Принятый с соответствующими императорскому сану почестями в Италии, Франции и Англии, он лелеял надежды, но вернулся с пустыми руками. Больше не будет крестовых походов, о которых имело бы смысл упоминать. Тем временем столица империи Мануила, блокада которой продолжалась уже шесть лет, была близка к голодной смерти. Ее жители на веревках спускались со стен и сдавались в плен османам. Имперская казна была пуста, и сдача города была уже близкой. Везде – здесь, в Морее, в Албании, в Адриатике – Баязид был готов нанести свой смертельный удар Византийской империи.
В самый последний момент, весной 1402 года, его планы разрушились страшной угрозой с Востока. Все военные действия были приостановлены; все войска, имевшиеся в наличии на Балканском полуострове, неважно какие – мусульманские или христианские – были срочно переброшены в Малую Азию в последнюю минуту. Константинополь и остатки его империи получили отсрочку. Новый, потрясавший весь свет, завоеватель шел на Запад, во многом похожий на Чингисхана с его монгольскими ордами, лавой прокатившимися по евразийским степям почти два века тому назад. Это был его потомок Тамерлан, известный также как Тимур Татарин.[1]
Рожденный в небольшом татарском племени, вождем которого он стал уже в юности и поэтому правил районом, расположенным между Самаркандом и гористыми границами Хиндустана, он был наделен необычной храбростью, неукротимой энергией, уникальным даром руководителя и военным талантом высшего порядка. Создав мощную армию, Тимур скакал во главе ее в череде ослепительных побед, чтобы стать повелителем трех империй – Персии, Татарии (вместе с Туркестаном) и Мидии. За одну свою жизнь Тимур истребил девять династий, чтобы управлять из Самарканда как владыке большей частью Азии во имя ислама.
Власть Тимура была абсолютной. Он правил без министров. Мускулистого телосложения, с широкими плечами, массивной головной и выдающимся высоким лбом, с лицом, прикрытым густой бородой, смуглой кожей и очень живым выражением глаз, он с раннего возраста был седым. Он хромал, то ли из-за врожденного паралича, то ли вследствие несчастного случая или же полученной и бою раны – утверждали, что стрела попала ему в ступню. Поэтому его звали Тимур Хромой (Тимурленк) – и действительно, временами недомогание становилось настолько сильным, что, как это случилось во время наступления его армии на Багдад, он был не в состоянии сидеть на лошади, и слуги несли его в паланкине.
Неразговорчивый, рьяный приверженец своей веры, строгий в своих представлениях о справедливости, он был мастером расчета и планирования. Часами, нередко в одиночестве и по ночам, проводил время за громадной шахматной доской. Он передвигал фигуры, вырабатывая стратегию замысловатых кампаний, «которые он неизменно выигрывал в борьбе с любым оппонентом». В его неизменно победоносной армии количество лошадей исчислялось шестизначной цифрой. За войском следовали стада не только верблюдов, но и слонов, животных, оказавшихся не только полезными в бою, но и использовавшихся как тягловая сила при строительстве его легендарной новой столицы – Самарканда. В этой новой столице – в конце XIV века – Тимур правил империей, которая простиралась на восток до Великой китайской стены, на север – до российских степей, на юг – до реки Ганг и Персидского залива, на западе включала Персию, Армению и до верховий Тигра и Евфрата – и, следовательно, до границ Малой Азии. Дальше простиралась лишь другая великая мусульманская империя, империя османов, чьи завоевания при Мураде и Баязиде совпали по времени с завоеваниями Тимура. Теперь интересы двух победоносных соперничающих императоров, Тимура и Баязида – татарина и османа, должны были столкнуться на этой границе.
Тамерлан – татаро-монгольский полководец, основатель империи Тимуридов. Реконструкция Михаила Михайловича Герасимова
Здесь обозначился критический момент истории, когда интересы каждого из них, в их соответствующих сферах, взывали к молчаливому modus vivendi. Вызывает сомнения наличие у Тимура каких-либо планов в отношении территории его османских соседей. Как солдат, он отдавал должное военной мощи турок. Как создатель империи, стремящийся приумножить свои владения, он все еще имел другие области для завоеваний; его дорога на юг – в Сирию, Святую Землю, Месопотамию и в Египет – была открыта. Схожим образом Баязиду больше всего нужно было завершить завоевания на Балканах захватом Константинополя, который наверняка в скором времени попадет в его руки. Тимур видел, в чем заключаются интересы каждого из них в отдельности; Баязид этого не видел. Преисполненный гордости и иллюзий непобедимости после десяти лет побед без единого поражения, Баязид недооценивал силы своего соперника и действовал таким образом, что провоцировал Тимура выступить против него.
Баязид, оккупировав, но в то же самое время не сумев ассимилировать столь значительную часть Анатолии, оставил у себя за спиной в качестве изгнанников из завоеванных им владений ненавидящих его бывших правителей, стремившихся вернуть себе свои земли из-под власти османов и начать снова править своими прежними подданными, все еще сохранявшими им верность. Многие из них жили в изгнании при дворе Тимура. Тимур, однако, не связывал себя с их положением или же с действиями султана до тех пор, пока турки не захватили Сивас. Прояви Баязид тогда осторожность, он понял бы, что этот укрепленный город может служить ему оборонительным аванпостом. Вместо этого в 1399 году Баязид предпочел использовать его в качестве опорного пункта для осуществления наступления далеко на восток, вплоть до верховий Евфрата, под командованием сына Сулеймана. Там войска османов вскоре нарушили границы территории находившегося под протекторатом Тимура тюркского правителя Кара Юсуфа, который попал в их руки.
Впервые гнев Тимура обратился против Баязида, и он письменно обратился к нему (снова находившемуся в Европе), требуя вернуть пленника. Гиббон цитирует письмо, приведенное у персидского историка Шерефеддина: «В чем причина твоего высокомерия и безрассудства? – спрашивал Тимур султана. – Ты провел несколько сражений в лесах Анатолии: ничтожные трофеи». Продолжая в качестве одного из главных защитников ислама, обращающегося к другому его не менее верному защитнику, он, тем не менее, доводит до сведения: «Ты одержал несколько побед над христианами в Европе; твой меч был благословлен апостолом Бога; и твое следование заповеди Корана в войне против неверных есть единственное отражение, которое удерживает нас от разрушения твоей страны, передней линии и оплота мусульманского мира». В завершение Тимур убеждает султана: «Вовремя прояви мудрость; подумай; раскайся и предотврати удар грома нашего возмездия, которое все еще висит над твоей головой. Ты не больше чем муравей; зачем ты дразнишь слонов? Увы, они растопчут тебя своими ногами».
Баязид предпочел отнестись к этому и последующему посланиям с презрением: «Твои армии бесчисленны, пусть так; но что такое стрелы твоих стремительных татар против ятаганов и боевых топоров моих непоколебимых и непобедимых янычар? Я буду охранять князей, которые искали моего покровительства. Ищи их в моих шатрах. – Он закончил послание оскорблением, более интимным по своему характеру: – Если побегу от твоего оружия, пусть мои жены будут трижды отрешены от моего ложа; но если у тебя не хватает мужества встретиться со мной на поле битвы, может быть, ты снова примешь своих жен после того, как они трижды окажутся в объятиях чужестранца».
Послания Тимура Баязиду, каким бы ни было их содержание, были дипломатическими по форме, следуя принятому обращению между двумя равными по положению людьми, ставящими свои имена одно рядом с другим. Теперь же Баязид намеренно отбросил всякую дипломатию, вписывая свое имя большими золотыми буквами, а имя Тимура под ним мелкими черными буквами. На это столь явно рассчитанное двойное оскорбление, одновременно личное и дипломатическое, мог быть только один ответ.
Тимур немедленно занял поле напротив Сиваса. Сулейман, который располагал только небольшим отрядом конников, направил своему отцу, в этот момент находившемуся в Фессалии, просьбу выслать подкрепление, но не получил ответа. Тогда он предпринял смелую вылазку, но обнаружив, что его силы сильно уступают в численности, ушел из города. Тимуру потребовалось восемнадцать дней, чтобы подорвать укрепления города и осуществить его захват, после чего он заживо похоронил в крепостных рвах несколько тысяч наиболее стойких его защитников, которыми были армянские христиане. Затем, вместо того чтобы продолжать движение в глубь Малой Азии, он совершил поход к югу, последовательно захватив Алеппо, Дамаск и Багдад, который разрушил до основания, соорудив на месте города пирамиды из отрезанных голов его защитников. Вплоть до осени 1401 года Тимур не возвращался к границам Малой Азии. Здесь он остановился на зимний период и стал решать, возобновлять или не возобновлять