Она прикрыла на мгновение глаза, потом широко их распахнула.
— Скажите, — взмолилась она, — наяву я или во сне?
— Наяву, моя малютка, моя любимая. — Он почти насильно привлек ее к себе. — Поцелуй меня, моя радость, так, как целовала в Венеции!
Поцелуй их был долог, а когда он поднял голову, в глубине его темных глаз мерцал огонь.
— Знаешь, что я всегда думал о тебе — с того самого утра, когда послал тебе красные розы?
— Ты послал красные розы?
— А кто же еще?
— Как я рада! — Как счастливо звучал ее голос.
— Я знаю, ты думала, их послал Паоло, но это меня не беспокоило. Паоло лишен воображения, да и красные розы, полагаю, не Бог весть что. Тебе бы больше подошли едва раскрывающиеся бутоны бледно-розовых.
— Вроде тех, с которыми ты меня сравнил тогда, на площади Святого Марка?
— А ты не забыла?
— Конечно нет. Ничего приятнее мне никто не говорил.
Он торжественно пообещал, что она услышит еще множество приятных слов. Потом Эдуард решил объяснить, почему обидел ее тем авиабилетом.
— Мне хотелось быть абсолютно уверенным в тебе, — лукаво заключил он, — понимаешь, я не был убежден, не захочешь ли ты выйти за Паоло.
В ее зеленых глазах мелькнул упрек. Прежде чем обратиться к водителю, он вновь страстно привлек ее к себе, прошептав одними губами:
— Моя расцветающая роза.