Брук смеется, и у меня внутри будто пружина распрямляется.
Услышав быстрый стук в дверь, мы отодвигаемся друг от друга. На пороге появляется мама, и мы втроем обмениваемся взглядом, говорящим: «Неужели это в самом деле происходит с нами?» Мама забирается под одеяло и уютно устраивается между нами, а я кладу голову ей на грудь. Она гладит меня по голове, проводя ладонью от затылка ко лбу, – это наш успокаивающий ритуал с тех пор, как я была маленькой.
Я поднимаю на нее глаза.
– В свете новых знаний ты жалеешь, что папа не рассказал тебе правду? Вместо того чтобы просто уйти?
Мы с Брук внимательно всматриваемся маме в лицо, а она невидящим взором глядит в пространство перед собой.
– Да. Я бы хотела, чтобы он рассказал мне все, как есть.
Я приподнимаюсь на локтях.
– Не думаешь, что тебе было бы трудно наблюдать за тем, как мы растем, и непрерывно гадать, не унаследовали ли мы ген?
– Трудно, конечно, – соглашается мама. – Но когда ваш отец ушел тем вечером, он ничего мне не объяснил. Сказал лишь, что ему очень жаль, и испарился. С тех пор я каждую ночь лежала в постели и мечтала, что он вернется и весь этот кошмар наконец закончится.
– И я тоже, – шепотом соглашается Брук.
Мама сжимает ей руку.
– В конце концов я поняла, что он никогда не вернется, и решила, что у него не все в порядке с головой, раз бросил двух таких замечательных девочек. Для меня страшнее всего была неизвестность. Неспособность помочь вам осознать произошедшее.
Я смотрю на нее в восхищении.
– Мам, ты суперженщина!
– Вот уж не знаю, – со смешком отвечает она. – Много раз я не выдерживала давления. – Она подтыкает нам одеяло. – Теперь я хотя бы узнала, почему он принял такое решение. Он надеялся таким образом избавить нас от страданий.
– Но мы же все равно страдали, – возражаю я.
– Верно. – Мама нежно целует меня в лоб. – Мне бы хотелось, чтобы он не решал за нас всех, какие страдания хуже, а какие нет.
Мы трое в безмолвном согласии теснее прижимается друг к другу.
– Вообще-то, – наконец, нарушает молчание мама, – я думаю, что проблему не решить побегом от нее.
Я тут же с подозрением поворачиваюсь к Брук.
– Ты рассказала маме о Бене, да?
Брук делает большие невинные глаза, и иного подтверждения мне не требуется.
– Синтия тоже мне об этом говорила, – примирительно сообщает мама.
– Ну, отлично! – Я со стоном откидываюсь на подушку. Но мама определенно права. Я бегу от болезни. От Брук. От Бена.
Мама берет мое лицо в ладони.
– Эббс, болезнь может не проявиться так и тогда, когда ты думаешь. И что тебе останется? Будешь одна и с разбитым сердцем, потому что сама того хотела?
Я смотрю на одеяло.
– Все так сложно.
По маминым щекам скатываются две слезинки.
– Верно. Всякий раз, как влюбляешься – не важно, больна ты или здорова, – есть риск, что тебе причинят боль. Однако страх – не повод упускать то, чего тебе действительно хочется.
Мы с Брук одновременно теснее прижимаемся к нашей несокрушимой маме.
Она целует меня в макушку.
– Болезнь Гентингтона – это лишь часть твоей жизни, Эббс, но не вся. Далеко не вся.
Крепко обнимая маму, я закрываю глаза. Она снова принимается успокаивающе поглаживать меня по голове, пока я не засыпаю.
Я вздрагиваю и просыпаюсь. Мама рядом со мной, а с другого ее бока негромко похрапывает Брук. Быстрый взгляд на часы на прикроватной тумбочке говорит мне, что я подремала не более часа. Сейчас всего начало одиннадцатого.
На цыпочках я выхожу из комнаты Брук в темный коридор. В доме так тихо, что даже простой чих будет воспринят как противотуманная сирена. Ощупью я пробираюсь в свою спальню, но свет не включаю. Скинув декоративные подушечки на пол, заползаю на кровать, где лежит в ожидании мой телефон. Именно из-за него я сюда и вернулась.
Ладони потеют от неуверенности, когда я открываю сообщения, присланные Беном за последние полчаса.
Бен: Я люблю тебя.
Бен: Ты нужна мне.
Бен: Решил, что ты должна это знать – на случай, если ты никогда больше не захочешь со мной разговаривать.
Он прикрепил видео.
Мой палец зависает над кнопкой проигрывания.
Все лето я полагала, что именно генетика, которую я держу в секрете, удерживает меня от сближения с Беном.
Но куда более важный вопрос заключается в другом – если бы я встретила Бена, не зная о своей болезни, не убежала бы я точно так же?
В начале нашего знакомства Бен сказал, что, выяснив причины определенной модели поведения, можно разорвать порочный круг.
А я была так занята постановкой диагноза ему, что даже не задумывалась о собственных боевых шрамах. Я забыла о своем стремлении все время сдерживаться – и пускаться наутек при малейшей трудности. Тут и без доктора Голда ясно – внутри меня обитает пятилетняя девочка, до ужаса боящаяся, что однажды Бен поцелует меня перед сном и без предупреждения или какой-либо видимой причины уйдет из моей жизни. Я настолько не готова получить еще один подобный удар в спину, что лучше сама нанесу его первой.
Я предвосхищаю отговорки, которыми кормила бы Бена, даже если бы болезнь Гентингтона никогда не стала частью моей жизни. Мы же будем учиться в разных колледжах, а отношения на расстоянии поддерживать очень трудно. Давай не будем разрушать нашу дружбу.
Всю жизнь я прожила, делая выборы на основании отсутствующей информации о причинах ухода отца из семьи. С тех пор, как он бросил нас, я, фигурально выражаясь, стала плавать только со спасательным жилетом. И всегда по пути наименьшего сопротивления, чтобы больше ничему не удалось сломать меня. Влюбленность в Бена напоминает ныряние на глубину, и лишь его рука служит мне ориентиром.
Итак, теперь мне известна причина.
Все, что нужно сделать, это разорвать замкнутый круг.
Я нажимаю на кнопку проигрывания.
И сразу же понимаю, что Бен отправил мне тот самый пятиминутный ролик – школьное задание о том, как он провел лето.
Начальные кадры демонстрируют вид Ту-Харборс со звучащей на заднем плане мечтательной призывной песней. Я жду, когда камера покажет Кертиса на кайтборде, но она показывает меня. Бену удалось заснять меня в момент уединения: взгляд отрешенный, мысли явно где-то витают. Это было в самом начале лета, в первые несколько дней полного отупения.
Неожиданно оказывается, что в этом видео я не один из эпизодических персонажей, а самая что ни на есть главная героиня. Временами я знала, что меня снимают, но, смотря дальше, понимаю, что самые поразительные моменты – те, когда я не имела об этом понятия. Нахождение под таким пристальным вниманием могло бы показаться странным и даже навязчивым, но нет, я не чувствую ничего подобного. Я как будто смотрю на себя глазами Бена. Музыка становится тише, и я вижу себя танцующей на пляже с Люси и Кертисом. Потом появляется и сам Бен, он обнимает меня за талию и целует.
История этого лета – о нас.
Внезапно свет меркнет, и камера выхватывает пару ног на песке. Это Бен. Один.
У меня сердце едва из груди не выпрыгивает, когда я читаю появившиеся внизу экрана титры: «Вообще-то, мне ненавистна такая концовка, и я охотно переснял бы ее, если моя ведущая актриса не возражает».
Экран гаснет, а я часто моргаю. Ничего подобного мне никогда прежде видеть не доводилось. Это сюрреалистический документальный ролик, но наделенный особым шармом, как старое немое кино. Я знала, что Бен талантлив, но не подозревала, насколько. То, что я увидела, было поразительным откровением, но также и вбросом мяча на мою сторону площадки. Тем самым он как будто говорил: «Твоя очередь».
Глава 35
Я сижу в одиночестве в укромном уголке парома, на значительном расстоянии от мусорной корзины, которая составила Брук компанию по пути на Большую землю, и сама испытываю легкую тошноту. Мой желудок превратился в комок нервов, готовых в любой момент выйти из-под контроля.
При виде острых горных пиков Каталины сердце начинает неистово колотиться. Последний раз, когда я плыла на этом пароме в Ту-Харборс, я убегала от себя. Теперь все с точностью до наоборот – я бегу к кому-то.
В столь ранний час на укрытом пеленой тумана пляже еще тихо. Вместе со мной на берег стекает тоненький ручеек из нескольких дюжин туристов. Я спускаюсь по трапу, маша рукой официантам, у которых сегодня выходной и которые ожидают в очереди на паром, чтобы отплыть на материк.
Стрельнув глазами в сторону хижины, убеждаюсь, что Бена там нет. Зато Люси с Кертисом спешно готовятся к открытию. Люси, должно быть, почувствовала мой взгляд и подняла голову. При виде меня она округляет глаза, в несколько прыжков преодолевает разделяющее нас расстояние и заключает меня в объятия.
– Эбби… как твой папа? Я слышала, что он упал.
– Он в порядке, – отвечаю я. – Ну, насколько это вообще возможно в его случае. – Я устала от секретов и хочу все ей рассказать, но это может и подождать. – Ты случайно не знаешь, где Бен?
– Не знаю. Вчера вечером он написал нам с Кертисом, что сегодня его не будет. А причину не объяснил.
Я пожимаю ей руку на прощание и отправляюсь в укромную бухточку в дальней части острова, где стоит на приколе его плавучий дом. Денек выдался прохладным и тусклым, так что на тропе – ни единого любителя пеших прогулок, лишь одинокая лодочка скользит в тумане.
Бегом добираюсь до пристани и резко останавливаюсь. Понятия не имею, как мне попасть на плавучий дом, отделенный от берега пятью сотнями ярдов воды. Запыхавшаяся, я осматриваюсь по сторонам в поисках байдарки или гребного суденышка. Черт, да мне и плот сгодится! В крайнем случае могу добраться вплавь!
Тут я замечаю Бена. Он подплывает на маленьком ялике и выпрыгивает на причал с вещ-мешком за плечами.
Куда это он собрался?
Бен привязывает лодку к колышку, распрямляется и вдруг резко напрягается, увидев меня. Прищуривается, будто не вполне уверен, настоящая я или нет.