Значит, это война.
Вызов принят.
Я беру со сковороды еще один кусок яичницы и подношу его к ее губам. Шэй мгновенно открывает рот и принимает его, отчего мой член снова пульсирует. Когда она проглатывает и обсасывает мои пальцы, я выдыхаю. Затем она просовывает руку мне между ног и нежно сжимает мой твердый член.
Когда я в качестве предупреждения крепко сжимаю ее волосы, она шепчет: — Я обещаю, что буду хороШэй и больше ничего не буду делать.
— Ты лжешь.
— Да. Накорми меня еще яйцами, пожалуйста.
Сердце колотится. Голова раскалывается. Мои яйца болят. Как будто у Шэй есть кнопка, которая управляет моим адреналином, и она нажимает ее снова и снова.
Я беру со сковороды еще одну порцию яичницы. Когда она открывает рот, то проводит рукой вверх, сжимает головку моего члена, затем снова проводит по всей длине. Она жует и глотает, все это время глядя мне в глаза.
Вынимаю пальцы из ее рта и ослабляю завязки на халате. Он распахивается, обнажая ее грудь, мягкий живот, изгиб одного пышного бедра.
Я смотрю на ее твердые соски, слушаю ее прерывистое дыхание и наблюдаю за пульсом, трепещущим у основания ее красивого горла, и понимаю, что то, чего я хочу от нее, — это действительно опасная вещь.
Я хочу владеть ею душой и телом.
Даже больше этого, я хочу, чтобы она владела мной.
Хочу быть единственным мужчиной, который заставляет ее смеяться, единственным мужчиной, который заставляет ее пульс биться, единственным мужчиной, который трахает ее. Тем, кто вытирает ее слезы и держит за руку. Тем, кто заботится о ней. Тем, о ком она мечтает, с кем ссорится и мирится. Тем, кому она обещает себя. Тем, кого она любит больше всех на свете.
И то, как сильно я хочу всего этого, поражает меня.
Я не такой.
Или, по крайней мере, не был таким, пока не встретил Шэй.
Я резко отстраняюсь. Затем запахиваю ее халат, завязываю пояс на талии и беру ее на руки.
Когда я несу ее обратно в спальню, она вздыхает.
— О, смотрите. Мистер Темный и Бурный вернулся.
— Тебе нужно отдохнуть. Вот этим ты и займешься. — Пройдя через дверной проем спальни, я несу Шэй к кровати и осторожно укладываю на матрас. Затем натягиваю одеяло до самого подбородка.
Она смотрит на меня с явным разочарованием и качает головой.
— Ни слова. Сейчас я принесу тебе стакан воды, и ты его выпьешь. Потом уснешь. А когда проснешься, я накормлю тебя нормальной едой.
Во взгляде Шэй разочарование сменяется надеждой.
— Не такой едой. Господи. Ты еще хуже, чем я.
Она улыбается.
— Спасибо.
— Это был не комплимент.
Зевнув, Шэй закрывает глаза.
— Глупый ты человек. Конечно, это он и был.
Через несколько секунд ее дыхание замедляется. Она зевает и прижимается щекой к подушке.
И вот я стою, наблюдая, как она спит, перечисляя все причины, почему мне стоит уйти и никогда не возвращаться, борясь с собой, чтобы поступить правильно и оставить эту прекрасную женщину в покое.
Я не могу ее заполучить. Не так, как мы оба хотим. Это невозможно.
С болью в груди я выхожу из комнаты, тихо закрывая за собой дверь.
Когда снова открываю глаза, то по тому, как изменился свет, понимаю, что уже поздний вечер. Я резко сажусь в постели, сердце бешено колотится. Затем сбрасываю с себя одеяло и бегу к двери.
Как только я ее открываю, я знаю — он ушел.
Я все равно обхожу квартиру, принюхиваясь. Запах Коула витает в воздухе, призрачное напоминание о человеке, который спас меня от катастрофы.
На кухонном столе он оставил полный стакан воды. Рядом с ним на тарелке лежит сэндвич с индейкой на пшеничном хлебе, а возле — записка.
Мисс Сандерс,
Пожалуйста, съешьте сэндвич, который я для вас приготовил, и выпейте воды. Затем еще один стакан. Увидимся в понедельник утром.
Ваш,
Мистер МакКорд
О, вот как, да? Посмотрим.
Комкаю бумажку и бросаю ее в раковину. Затем сажусь за стол и запихиваю в рот сэндвич, потому что умираю от голода, и все это время думаю о Коуле. Закончив есть и допив воду, я поднимаюсь и достаю из раковины скомканную записку. Я аккуратно расправляю ее на столе, разглаживая загнутые края. Затем иду в спальню и прячу ее в ящик для нижнего белья.
Не знаю почему, но мне кажется важным сохранить ее.
Затем я звоню Челси. Она отвечает на первом же гудке.
— Привет. Ты в порядке?
— Да. А ты?
— Да.
Мы молчим мгновение. Потом она спрашивает: — Он все еще у тебя?
— Нет. Я снова заснула, а когда проснулась, его уже не было.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. Лучше, чем утром. Голова больше не болит, и желудок не крутит.
— Я имела в виду эмоционально.
Я на мгновение задумываюсь, а затем честно отвечаю.
— На удивление стабильно.
Ее тихий выдох дает мне понять, как она беспокоилась обо мне.
— А ты?
— Сука, только за последний час у меня было двенадцать психических срывов. Я до сих пор не могу прийти в себя.
— Я хочу знать все, что произошло с твоей стороны с момента моего прихода в ресторан вчера вечером. Поехали.
Челси медленно вздыхает, а затем разливает чай в одном долгом, непрерывном монологе, едва останавливаясь, чтобы сделать вдох. Когда она заканчивает, у меня появляется еще больше вопросов, чем в начале.
— Кто такой этот Эмилиано? Откуда Коул его знает?
— Без понятия. Мы до этого не дошли.
— Он сказал мне, что они старые друзья и иногда работают вместе.
— Работают вместе, — повторяет она, ее голос задумчив. — Интересно.
— Какой он?
— Умный. Крепкий. Выглядит как человек, который может переломать тебе все кости, а говорит как Сократ.
Мы молчим какое-то время, пока Челси не говорит: — Думаю, мы должны договориться, что чем бы Коул ни поделился с нами обоими насчет Дилана, мы не будем делиться этим друг с другом.
— Почему?
Ее тон мрачнеет.
— Чем меньше мы знаем, тем меньше мы можем рассказать полиции, если они будут спрашивать.
По моему телу пробегает холодок, а по коже бегут мурашки.
— Я тоже за это беспокоюсь. Я сказала Коулу, что они начнут просматривать дорожные камеры, опрашивать людей, если...
Мне не нужно это говорить. Челси знает, что я имею в виду.
— Да. И какова была его реакция?
— Казалось, ему все равно. Он был слишком сосредоточен на том, чтобы убедить меня, что у нас не может быть отношений.
— Это звучит чрезвычайно рационально.
— Мне все равно, рационально это или нет.
— А должно быть не все равно.
— Ну, а мне все равно. И не говори мне, что он тебе не нравится, потому что я знаю, что нравится.
— Дело не в том, нравится он мне или нет. Дело в том, подходит он тебе или нет.
— Значит, он тебе нравится.
Челси вздыхает.
— Ради всего святого.
— Мне он тоже нравится, Челси. Очень. Очень, очень сильно.
— Чет тебе тоже очень, очень нравился.
— Пожалуйста. Они даже не в одной лиге!
— Я знаю. Но этот парень... сложный.
Это заставляет меня смеяться.
— Ты думаешь.
— Не относись к этому так легкомысленно. Чем бы они с Эмилиано ни занимались вместе, я готова поспорить на свою левую руку, что это что-то незаконное.
— Ты что, думаешь, он занимается наркотиками или чем-то еще?
Она на мгновение задумывается.
— Нет. Я думаю, они пара благодетелей.
Я смотрю на телефон.
— Что это значит?
— Точно не знаю. Все, что могу сказать, это то, что я почувствовала. Они очень близки, это было очевидно. Эмилиано сказал, что он бывший член банды, а многие парни, которые выходят из банд, посвящают себя помощи другим людям. Работа с населением, просвещение детей об опасностях такого образа жизни и тому подобное. И Коул знает все о судебной системе, о том, как она обращается с такими парнями, как Дилан, о том, что жестокие люди обычно не получают заслуженных наказаний. Не знаю, как эти две вещи связаны между собой, но уверена, что это так.
Я думаю о том, как Коулу было стыдно за то, что он следил за мной и наблюдал за мной по камерам в ресторане. Как он извинялся и говорил, что это непростительно.
Я думаю о том, как много злости он пытается держать в себе, как она просачивается наружу, несмотря на все его усилия. В его хмурых взглядах, высокомерии, захлопывающихся дверях.
Я думаю о том, что такой человек, как он, — богатый, привилегированный, находящийся на вершине мира, — должен знать, как злоумышленники пробираются сквозь систему.
И я задаюсь вопросом, что заставило человека в положении Коула подвергнуть опасности свою жизнь, чтобы избавиться от одного из них?
Это нечто большее, чем мы с Диланом. Это началось гораздо раньше.
Может быть, Коул потерял кого-то, как и Челси.
— Так что же нам теперь делать? Проводить расследование? Следить за рестораном?
— Нет, мы не будем следить за рестораном, идиотка! Мы оставим его в покое!
Я тяжело вздыхаю и закатываю глаза к потолку.
— Челси. Ты забываешь, с кем разговариваешь.
Ее голос становится сухим.
— О, я знаю, кто ты, тупица. Я просто пытаюсь вбить хоть немного здравого смысла в твою тупую башку.
— Да, дай мне знать, как все пройдет. А пока я собираюсь составить план.
— Если этот план предполагает возвращение в ресторан, забудь об этом. Тебя там не должны видеть. И меня тоже.
— Но я хочу поговорить с Эмилиано.
— Ты хочешь, чтобы нас арестовали за соучастие в преступлении? Включай мозги! Что бы Коул ни сделал с Диланом, это было плохо. Ты видела, в каком он был состоянии. Нельзя испачкаться в чьей-то крови, просто дружески похлопав кого-то по щеке. Так что, если кто-нибудь спросит, мы ели тако и пили «Маргариту», никогда не видели ни Дилана, ни Коула, потом разъехались по домам и легли спать. Конец истории.
— Но камеры наблюдения в ресторане, дорожные камеры на улице. Есть доказательства того, что мы все были там, если кто-то посмотрит.