знерадостной, когда отправляла письмо, полная надежды после сегодняшнего утра, что между нами еще не все кончено, как я думала вчера вечером, но Коул двумя письмами поставил крест на всех этих надеждах и счастье.
Он даже не потрудился поставить свою подпись. Наверное, потому что у него не было подходящего издевательского завершения, означающего «Отвали». Не то чтобы ему это было нужно. Я поняла, к чему он клонил.
Коул снова передумал.
Мы не будем вместе.
Или он решил раз и навсегда, я не знаю, что именно, потому что этот человек не умеет общаться, за исключением тех случаев, когда он рассказывает, как последовал за мной в ресторан и приказал своему приятелю следить за мной через камеры наблюдения. В остальное время это туманные отсылки к зловещим последствиям и загадочные заявления, которые могут означать что угодно или ничего.
Если только мы не занимаемся сексом. Тогда он чудесным образом становится профессиональным оратором.
Я уничтожаю записку, а затем сажусь за стол, пока у меня не пропадает желание что-нибудь разбить. На смену ему приходит желание плакать, которому я не поддаюсь, поэтому зарываюсь в работу.
К пяти часам я почти убедила себя в том, что обида, злость и иррациональное желание поджечь Коула МакКорда — все это чувства, вызванные близостью месячных, которые должны прийти со дня на день.
Я всегда умела отрицать.
Остаток той недели проходит без каких-либо контактов с Коулом.
Ни служебных записок, ни писем с жалобами на ошибку в отчете — ничего. Челси советует оставить его в покое и сосредоточиться на себе. Мы не можем встретиться, чтобы все обсудить, потому что в больнице не хватает персонала. Она работает смену за сменой, а когда не работает, то чувствует себя измотанной.
Разговоры в офисе о Дилане стихают. Нет ни новостей, ни газетных статей о пропавшем бухгалтере. Симона больше не упоминает о нем. Жизнь продолжается, как и прежде, только теперь я одержима Коулом так же, как, по его словам, он одержим мной.
В пятницу я ужинаю с Джен и Энджел, но поскольку ни одна из них ничего не знает о ситуации с Коулом, я страдаю молча.
В выходные отвлекаюсь на просмотр телевизора, уборку квартиры сверху донизу, четыре занятия CrossFit в тренажерном зале и учу себя готовить пасту с нуля. Получившаяся лапша лингвини на вкус как клей, поэтому я выбрасываю ее и заказываю тайскую еду на вынос.
В воскресенье вечером звонит мама.
— Привет, милая. Это я. Мама.
Она добавила последнюю фразу, потому что, когда я подняла трубку и услышала ее голос, я была так удивлена, что потеряла дар речи.
Она никогда не звонит мне. Никогда. Я всегда звоню и проверяю, как она, и то лишь изредка, потому что это чертовски угнетает.
— Привет, мам. Все в порядке?
Ее смех негромкий и нервный.
— Да, я так думаю.
Я мгновенно настораживаюсь.
— Ты так думаешь? Что это значит? Боб что-то сделал? Ты ранена?
— Нет, нет, милая, я в порядке.
— Ты уверена? Ты говоришь странно.
Мама снова смеется. Я представляю, как она стоит на крошечной кухне в своей квартире в Вегасе, ее тонкие светло-русые волосы собраны в пучок, сигарета догорает между пальцами.
Как только гаснет одна, она зажигает другую. Мама не курила до тех пор, пока не распался ее брак с отцом, но после этого она превратилась в дымоход.
— Это, наверное, потому, что я не пила уже несколько дней.
Я стояла в гостиной, когда ответила на звонок, собираясь снова вытереть пыль с кофейного столика, но эта новость оказалась настолько неожиданной, что я присела на диван.
— Правда? Это здорово.
— Да, я просто... не знаю, мне показалось, что сейчас самое время начать все сначала, учитывая, что Боб уехал и все такое.
Мое сердце подпрыгивает.
— Боб бросил тебя?
— Да.
— Что случилось? Вы снова поссорились?
— Нет, он просто ушел. Однажды вечером он не вернулся домой из казино. Я думаю, он нашел себе новую женщину. Единственная причина, по которой этот человек мог бы уйти от меня, — это другая женщина. У нее, наверное, больше социального обеспечения, чем у меня.
Ее раскатистый смех прерывается кашлем.
Я несказанно рада новости о том, что Боб ушел, но стараюсь не надеяться. Они и раньше расставались, но вскоре снова сходились.
Но то, что мама не пьет, — это что-то новенькое. В последний раз, когда Боб ушел, она напилась до беспамятства. Сосед нашел ее без сознания на крыльце, с зажженной сигаретой в руке, и вызвал скорую.
— Тебе что-нибудь нужно? Деньги? Еда? Я могу дать тебе немного денег, если нужно.
— Я в порядке, милая, но спасибо, что предложила. Пока у меня есть сигареты и Мистер Бонс, все в порядке.
— Мистер Бонс? Это новое шоу или что-то в этом роде?
— Нет, это не шоу. Это мой кот. Бездомный, которого я нашла за мусорным контейнером у себя дома. Он был такой худой, кожа и кости, поэтому я назвала его Мистер Бонс14. Сейчас он сидит у меня на коленях. Вот, поздоровайся с ним.
Я слышу какие-то звуки, затем низкое, отчетливое мурлыканье кота. Мама снова берет трубку, и в ее голосе слышится гордость.
— Разве он не милый? Ты передавала привет? Я думаю, он тебе понравится. Ты всегда любила котов. Помнишь, у нас был такой рыжий, когда ты была маленькой?
— Скуби Ду, — говорю я, ошеломленная.
У нее есть кот? Она трезвая? Кто эта женщина?
Мама смеется.
— Я сказала твоему отцу, что у меня аллергия, но на самом деле мне просто не нравился этот кот. Он всегда выглядел таким осуждающим. Мистер Бонс совсем не осуждает. Он просто лапочка. Ты ведь мой лучший друг, правда, приятель?
Она издает звуки поцелуев, пока я пытаюсь собрать свой мозг воедино.
— Мама, я так рада за тебя. Это очень хорошо, что у тебя есть компаньон.
— Кроме этого неудачника Боба, ты имеешь в виду, — говорит она резко. Когда я ничего не отвечаю, она вздыхает. — Я знаю, что он тебе никогда не нравился, милая. Это нормально. Он и мне самой никогда особо не нравился. — Ее голос становится меланхоличным. — Иногда мы держимся за то, за что не должны держаться, потому что нам одиноко.
Если только ты не Коул, который использует одиночество как щит, чтобы отгородиться от всех.
— Я просто хочу, чтобы ты была в безопасности, мама. В безопасности и счастлива.
— Должна сказать тебе, милая, что за последние несколько дней я была счастлива наедине с мистером Бонсом больше, чем за последние годы. Думаю, я начну гулять по комплексу. Может быть, съем немного овощей. Сделаю что-нибудь хорошее для себя.
Я начинаю задыхаться. Сглатываю, смахивая слезы, и заставляю свой голос оставаться ровным.
— Приятно слышать.
— Как у тебя дела? Как работа?
— Я получила новую работу после нашего последнего разговора.
— О, молодец! Тебе нравится?
— Это... сложно.
Она снова смеется.
— И это хорошо, иначе тебе было бы скучно. Твоему большому мозгу нужен вызов. Ты все еще с этим, как его? Чадом?
— Чет, мам. И нет, мы расстались.
— Мне очень жаль это слышать, милая.
— Это к лучшему. Он оказался лживым мерзавцем.
Мама прищелкивает языком.
— Таких мужчин, как твой отец, не так уж много, это точно. — Она тяжело вздыхает. — Самой большой ошибкой в моей жизни было уйти от него. Ты говорила с ним в последнее время?
— Да. В его день рождения. У него было все хорошо.
— Отлично. — Она делает паузу, а затем небрежно говорит: — Он все еще женат на этой Зои?
Я улыбаюсь.
— Это Хлоя. Но ты это знала. И да, они все еще женаты. Я передам ему привет в следующий раз, когда мы будем разговаривать.
— Не надо говорить за меня, милая. Я не просила тебя передавать привет этому мужчине.
Она пытается говорить сердито, но я слишком хорошо ее знаю. Мама не только хочет, чтобы я передала ему привет, но, и чтобы я сразу же позвонила ей. Она хочет обсудить его ответ, тон его голоса и любую другую деталь, которую я смогу вспомнить.
Как мать и дочь.
— Хорошо, мам. Я не буду.
— Я имею в виду... — Она прочищает горло. — Ты можешь сказать ему, что поговорила со мной. Это было бы прекрасно.
— Хорошо.
Мы сидим в неловком молчании, пока мама не спрашивает: — У тебя есть какие-нибудь планы на День благодарения?
Я всегда провожу этот день с папой и Хлоей, поскольку мама всегда была в Вегасе с Бобом, а я никогда не хотела приближаться к этому пьянице-безумцу, но, возможно, в этом году все будет иначе. Если Боб будет держаться подальше, возможно, мы с ней сможем встретиться.
— Пока нет. А у тебя?
— Нет. Мы с Мистером Бонсом, наверное, просто посмотрим парад Мейси15.
— Или ты можешь приехать в Лос-Анджелес, если хочешь. Или я могу поехать к тебе. Было бы здорово увидеться. Я скучаю по тебе.
Ее тихий вздох звучит громче, чем ей хотелось бы, и она поспешно придумывает оправдание, что Мистер Бонс поцарапал ей руку, чтобы скрыть это.
— Ну, подумай об этом. Не обязательно решать сейчас.
— Обязательно. Может быть... может быть, мы могли бы поговорить на следующей неделе? Если ты захочешь, я имею в виду.
От надежды, прозвучавшей в ее голосе прежде, чем она успела ее скрыть, у меня защемило сердце.
Проклятье. Я не буду плакать. Я не буду плакать. Не плачь!
Я мягко говорю: — С удовольствием, мам. Может, я позвоню тебе в это же время?
— Звучит неплохо. Тогда поговорим. Пока, милая.
— Пока, мам.
Я отключаюсь, затем падаю обратно на диван и смотрю в потолок, из уголков глаз текут слезы.
Надежда — это такая ужасная вещь. Опасная, ужасная вещь. Она сводит людей с ума.
Много лет назад я перестала надеяться, что мама изменится, что она станет той матерью, которая мне всегда была нужна, потому что было слишком больно продолжать держаться. Но после одного телефонного звонка та старая надежда, которую я считала убитой, снова ожила, как оживает зеленая травинка после того, как ее вытоптали ногами.