Я стону.
— Я притворюсь, что не слышала этого.
— Ты не можешь знать наверняка. Наличие такого человека, как я, может быть очень полезным.
— Пожалуйста, прекрати говорить.
— Хорошо. — Наступает небольшая пауза, затем Коул говорит: — Как же я буду отвечать на вопросы, если не могу говорить?
— Знаешь что? Мне плевать, что ты больше и сильнее меня и умеешь выводить кровь с белого ковра. Если ты не заткнешься хоть на минуту, я надеру тебе задницу.
Коул перекатывается на меня и смеется мне в шею. Потом отрывается, чтобы глотнуть воздуха, и глубоко целует меня, вдавливая в матрас и издавая тихий довольный стон.
— Шэй?
— Что?
— Скажи, что ты моя.
Вглядываясь в глубину его прекрасных синих глаз, понимаю, что какие бы странные силы ни свели нас вместе, они же делают сопротивление бесполезным. Связь, которую мы разделили в ту первую ночь, не ослабла со временем, а стала только сильнее.
Поэтому я оставляю все сомнения и полностью сдаюсь.
— Я твоя. Я принадлежу тебе, Коул МакКорд, несмотря ни на что.
Он закрывает глаза. А когда снова открывает их, они горят новым, более темным огнем.
— Хорошо, детка. Потому что ты предложила этому монстру дом, и он принял твое приглашение.
Коул снова целует меня, затем переворачивается на спину и устраивает меня на своем теле так, как ему нравится, обхватывая мою голову своей большой рукой, когда я опускаю ее ему на плечо.
Он глубоко вдыхает и порывисто выдыхает, а затем начинает говорить низким, лишенным эмоций голосом.
— В Японии людей, которые пропадают без вести, называют джоухацу. В буквальном переводе это слово означает «испарившийся». Как и люди во всем мире, они исчезают по разным причинам, но многие из джоухацу в Японии делают это специально с помощью компаний, называемых «yonige-ya».
— Что это значит?
— Ночные перевозчики. Они специализируются на том, чтобы помогать людям исчезать.
Уже очарованная, я спокойно жду продолжения, пока он рассеянно гладит мои волосы.
— Впервые эта идея пришла мне в голову, когда я учился в школе-интернате в Лондоне в подростковом возрасте. Там у меня была подруга по имени Киёко, чья семья была богатой, как и моя. Но у одного из ее дядей были проблемы с азартными играми, и он влез в большие долги. Он занял деньги у якудза, чтобы попытаться расплатиться с ними, но не смог выплатить долг. А если ты не расплатишься с якудза, то не сможешь больше дышать.
— Я так понимаю, это организованная преступность вроде мафии?
— Да. Дядя Киёко нанял ночного перевозчика, чтобы тот помог ему исчезнуть. Больше о нем ничего не было слышно. Единственная причина, по которой семья узнала, что с ним случилось, — это то, что он оставил матери записку. Но после этого они никогда не говорили о нем. Как и самоубийство, превращение в джоухацу — запретная тема в их культуре. Когда это происходит, все ведут себя так, будто этого не было. Ты исчезаешь, и никто никогда больше о тебе не вспоминает.
Я лежу в его объятиях и думаю об этом. Навсегда исчезнуть без следа. Начать все сначала в новом месте, где тебя никто не знает, и твое прошлое не может за тобой угнаться.
Я не могу решить, прекрасно это или удручающе.
— В школе-интернате мы с Киёко стали близкими друзьями. После окончания школы мы вместе поступили в Оксфорд.
— Ты учился в Оксфорде?
— Да. Не стоит так впечатляться.
— Почему бы и нет? Это действительно впечатляет.
— В университете не учат думать. Там учат только подчиняться и сдавать тесты. Я бы хотел вообще его пропустить, но мой отец неравнодушен к высшему образованию. Он сам не учился в колледже, поэтому позаботился о том, чтобы его трое сыновей учились. Кстати, именно в Оксфорде я познакомился с Акселем. Сначала я его ненавидел. Думал, что он снобистский качок. Стрельба из лука, бокс, крикет, фехтование — он занимался всем этим. Оказалось, что он так усердно занимался легкой атлетикой только для того, чтобы досадить своему отцу, члену британского пэрства, который хотел, чтобы у сына была юридическая практика, как у него. Как только я узнал об этом, мы стали лучшими друзьями.
Коул усмехается.
— Ничто так не сближает людей, как совместные семейные разборки. В общем, после Оксфорда Киёко переехала в Ванкувер, а я вернулся в Лос-Анджелес. Аксель решил, что Англия ему надоела, подал документы на гражданство США и переехал в Вирджинию, чтобы поступить в Академию ФБР.
Коул делает паузу. Он снова выдыхает. Затем говорит: — Мы с Киёко на какое-то время потеряли связь. Пока не убили ее дочь.
Мое сердцебиение учащается. Я шепчу: — О нет.
— Да. Это очень плохо. Но еще хуже то, что убийцей был родной отец девочки.
— О Боже. Как ужасно. Что случилось?
Его голос понижается, но в нем появляется ненависть.
— Киёко была изнасилована. Забеременела. Но она хотела стать матерью и знала, что ребенок не виноват в обстоятельствах. Поэтому решила родить его и никогда не говорить ему о том, как он был зачат. Прошло два года, и насильник Киёко вышел из тюрьмы.
Я ахнула.
— Два года? И это все?
— Это больше, чем получают большинство насильников. В Канаде нет минимального срока за преступления, связанные с сексуальным насилием. И вот этот больной каким-то образом узнал, что Киёко родила его ребенка. И решил, что этот ребенок принадлежит ему. Он выследил домашний адрес Киёко.
Коул долго молчит. Я не решаюсь заговорить. Чувствую, как ему тяжело.
Наконец он говорит грубым голосом: — Он снова напал на нее. Изнасиловал ее и избил почти до смерти. Потом он забрал дочь. — Коул делает прерывистый вдох. — Я не буду рассказывать тебе, что он с ней сделал, но ее маленькое тело нашли завернутым в полиэтиленовый пакет и засунутым в мусорный бак в мужском туалете в Стэнли-парке.
Я в таком ужасе, что не могу дышать. Лежу неподвижно с колотящимся сердцем и открытым ртом, в глазах стоят слезы.
Под моей ладонью сердце Коула бьется так же сильно, как и мое.
— Когда я узнал, что случилось, я прилетел к ней. То, в каком она была состоянии... никто не должен пройти через то, через что прошла Киёко. Она так и не оправилась. Физически она выздоровела, но душевно ей было сложнее. Мы стали очень близки. Я переехал туда и оставался с ней, пока она снова не смогла функционировать. За это время я влюбился в нее. И решил, что человек, который причинил ей боль и забрал у нее ребенка, больше никогда не сможет причинить боль никому.
Я прямо плачу. Не могу остановиться. Слезы текут по моим щекам. Я не пытаюсь их вытереть, потому что знаю, что их будет еще больше.
— Я нашел его. И убил. Я позаботился о том, чтобы это заняло много времени. А когда все закончилось, и я рассказал об этом Киёко, она не сказала ни слова. Она просто поцеловала мои ушибленные руки и обняла меня. Мы больше никогда не говорили об этом. Но в ту ночь я поклялся, что сделаю все возможное, чтобы ни одна женщина не прошла через то, через что прошла она. Я поклялся, что использую свои деньги и власть во имя чего-то большего, чем мои собственные эгоистичные потребности. Я буду использовать их, чтобы помочь беспомощным. Таким женщинам, как Киёко и ее дочь, которых не смогла спасти система.
Я всхлипываю и разражаюсь новыми слезами.
Коул крепко обнимает меня и молча держит, пока я плачу у него на плече.
Через некоторое время, когда я уже успокоилась, он кончиками пальцев вытирает мои слезы и нежно целует меня.
— Мне очень жаль.
— Не надо! Мне жаль тебя! Коул, то, что вы с ней пережили вместе... я даже представить себе не могу.
Когда он снова заговаривает, его голос звучит устало.
— То, как мы начали, то, что я сделал... это не было основой для хороших отношений. Я не был ее рыцарем в сияющих доспехах. Я был постоянным напоминанием о том, что она потеряла. Я вернулся в Лос-Анджелес, чтобы работать в фирме, но мы виделись так часто, как только могли. Выходные, праздники, что угодно. Но время от времени я замечал, что Киёко смотрит на меня так, будто ей противен мой вид. Как будто ее тошнит от меня. Она отрицала это, но я знал, что она видит, когда смотрит на мое лицо. Я был связующим звеном с уродством в ее прошлом. Я не приносил ей пользы, а только причинял ей еще большую боль. Поэтому покончил с этим.
Я вспоминаю, как он сидел один в той кабинке в тот вечер, когда мы встретились в баре отеля в Беверли-Хиллз. Я вспоминаю его мрачное выражение лица, атмосферу страдания и ненавижу себя за то, что была так беспечна, когда садилась за стол.
«Ты похож на самое большое сожаление многих женщин», — сказала я ему.
Как он мог простить меня?
Я начинаю извиняться, но он мягко отталкивает меня.
— Тебе никогда не нужно просить прощения за что-либо, Шэй. Я знаю, где твое сердце. Я знаю, что все хорошо. Ты единственный человек в мире, которому я мог бы рассказать эту историю и который не осудил бы меня за то, что я сделал. Так что спасибо тебе за то, что ты была моим безопасным пространством. С того самого дня, как мы встретились, ты проявляешь ко мне больше снисходительности, чем я заслуживаю.
У меня болит сердце. Оно болит так сильно, что кажется, будто оно сейчас разорвется и убьет меня.
— Где сейчас Киёко?
— Все еще в Ванкувере.
— А Аксель здесь.
— Он окончил академию и некоторое время работал в ФБР, но он не из тех, кому нравится выполнять чужие приказы. Поэтому он позвонил мне, и мы решили работать вместе. Мы создали свою собственную группировку, занимающуюся ночными перевозками. С моими деньгами, его подготовкой и связями мы можем многого добиться.
— Ты сказал, что он твой персональный шоппер.
Коул усмехается.
— И, если бы он это знал, он бы меня убил.
Я пытаюсь собрать все воедино, но упускаю детали.
— Итак, эти ночные перевозки. Как ты находишь людей, которым нужно исчезнуть?
— В основном из женских приютов. У меня есть знакомые, которые докладывают мне. Я не могу помочь всем, кто подвергся насилию, но женщины с детьми в приоритете. Они получают новую личность и новое место жительства.