Я знаю, что выгляжу ужасно. Волосы жирные, лицо в синяках, от меня воняет потом и дезинфицирующими средствами. Но все это не имеет значения. У меня могут отсутствовать все зубы, и я все равно буду отчаянно пытаться поговорить с ним.
— Мистер МакКорд. Как поживаете?
Он проводит рукой по волосам, и этот жест напоминает мне о Коуле. В том же деловом костюме, в котором я видела его вчера, он выглядит хуже некуда. Ему нужно побриться, его глаза налиты кровью, а морщины на лице, кажется, стали еще глубже с того дня, когда мы встретились в офисе Коула.
— Ужасно. Спасибо, что спросили. Как вы, милая?
— То же самое. Как Коул?
Он молча смотрит на меня какое-то мгновение, затем увлажняет губы и качает головой.
— Я должен был догадаться раньше. Он был в более лучшем настроении, чем обычно. Но только когда я увидел вас двоих в его кабинете, я понял.
О Боже. Он знает.
У меня учащенно бьется сердце, говорю: — Это моя вина. Коул постоянно говорил мне, что у нас не может быть отношений, но я продолжала настаивать на этом. Пожалуйста, не сердитесь на него. Если уж на то пошло, вы должны сердиться на меня.
Он нахмурил брови.
— Я не сержусь ни на кого из вас.
— О. Но... политика компании в отношении... ну, вы понимаете.
— Вы сделали моего сына счастливым. А ничто так не радует этого мальчика, как... Мне плевать на любую политику, простите за мой язык.
Я прикусываю нижнюю губу, чтобы она не дрожала, но она все равно дрожит. Мои глаза наполняются слезами.
Конрад снова тяжело вздыхает, затем разминает шею и закрывает глаза.
— Я совершил столько ошибок с этими мальчиками. Особенно с Коулом. Он твердолобый, как и его отец.
Он на мгновение погружается в раздумья, потом, кажется, отряхивается и открывает глаза, чтобы посмотреть на меня с новой энергией.
— Он вам небезразличен?
Мой голос звучит очень тихо в тишине комнаты. Тихий, но полный убедительности.
— Я люблю его.
— Его нелегко любить.
— Я знаю.
— Он нетерпелив и требователен.
— Я знаю.
— Он также скрытный.
— Я знаю.
— И он невероятно упрям. Я никогда не знал другого такого упрямого человека, как он.
Улыбаясь сквозь слезы, я говорю: — Теперь знаете.
Через мгновение на его губах появляется небольшая улыбка. Она быстро исчезает, и его манера поведения становится жесткой.
— Хорошо. Вам нужно быть такой. Потому что, если вы серьезно к нему относитесь, вас ждут чертовски трудные времена.
— Я слышала, что врачи не думают, что он сможет снова ходить. Это правда?
Он пренебрежительно машет рукой.
— Врачи думают, что знают все. Но это не так. И Коула они тоже не знают. Если вы скажете этому мальчику, что что-то нельзя сделать, он обязательно это сделает. Я имею в виду, что он доставит вам чертовски много хлопот. Но не позволяйте ему обескуражить вас, Шэй. Держитесь. Если он вам действительно дорог, держитесь, как бы он ни старался вас оттолкнуть.
Я становлюсь такой эмоциональной и ненавижу себя за это. Мое лицо искажается, а голос звучит приглушенно.
— Почему Коул должен оттолкнуть меня?
— Потому что считает, что не заслуживает любви. Не знаю почему, но он всю жизнь искал доказательств того, что недостоин хороших вещей.
Конрад на мгновение замирает, глядя себе под ноги. Понизив голос, он говорит: — Может быть, я был слишком строг к нему.
Я протягиваю руку и беру его за руку. Он вздрагивает от прикосновения, но сжимает ее в ответ, когда я крепко сжимаю его пальцы.
— Он очень хорошо о вас отзывается. И о вашей жене тоже. Он очень любит вас обоих.
С таким же успехом я могла бы выстрелить ему в сердце, настолько исказилось его лицо, когда он услышал эти слова. Конрад отворачивается, с трудом сглатывает и прочищает горло.
Успокоившись, он хрипловато говорит: — Спасибо. Теперь я позволю вам отдохнуть. Поправляйтесь скорее, юная леди.
Он похлопывает меня по руке и, напряженно выпрямившись, выходит из комнаты.
Я подозреваю, что он держался только до тех пор, пока не оказался за углом.
На следующее утро меня выписывают. Отправляют домой с обезболивающими препаратами и указаниями немедленно обращаться в скорую помощь, если у меня возникнут внезапные головные боли или проблемы с равновесием. Все говорят мне, какое чудо, что я пережила такую катастрофу, проведя всего несколько дней в медикаментозной коме и получив несколько неприятных синяков.
Водитель другой машины пострадал сильнее. Он сломал обе ключицы и шесть ребер, получил прокол легкого и разрыв селезенки, а также рваные раны по всему телу. Медсестра сказала мне, что он пробудет в больнице еще какое-то время.
Когда я спросила его, как долго Коул пробудет там, единственным ответом было покачивание головой.
Мама остается со мной в моей квартире на неделю. Отец на несколько ночей останавливается в отеле, а затем возвращается домой в Орегон к Хлое. Челси навещает меня как можно чаще, привозя еду для меня и сигареты для мамы, которая не водит машину, потому что потеряла права много лет назад. Джен и Энджел тоже навещают меня, но все время, пока я нахожусь с кем-то еще, я думаю о Коуле.
Когда я звоню в больницу и прошу перевести меня в его палату, оператор сообщает, что никого нет под таким именем.
В новостях ничего не говорят об аварии. В газетах ничего нет. Ничего нет в Интернете.
Единственное место, где я нашла упоминание о нем, — это онлайн отчет полиции Лос-Анджелеса о дорожных происшествиях, но, когда я вернулась к нему через день, он таинственным образом исчез.
Такова сила владения средствами массовой информации и дружбы с начальником полиции.
Как только такси, увозящее мою маму в аэропорт, отъезжает от обочины возле моей квартиры, я еду в больницу и поднимаюсь на лифте на тот этаж, где находилась с Коулом в отделении интенсивной терапии. Не зная, под каким именем его зарегистрировали, я говорю дежурной медсестре, что пришла навестить пациента из девятой палаты.
— Вы можете подождать в комнате дальше по коридору, — говорит она, указывая. — У него может быть только два посетителя одновременно.
Я благодарю ее и иду по коридору, дрожа и чувствуя тошноту в животе. Когда вхожу в приемную, Аксель уже там, стоит в углу у торгового автомата.
Он разговаривает с самой красивой женщиной, которую я когда-либо видела.
Она азиатка. Все в ней идеально. Лицо, волосы, фигура. Одета в простой черный халат, руки обхватывают ее тело, словно защищая от чего-то.
Она оглядывается, ловит мой взгляд, и я понимаю. Я просто знаю, кто она.
Киёко.
Бывшая Коула.
Аксель прослеживает ее взгляд и видит меня. Он что-то шепчет ей, сжимает ее руку, а затем подходит ко мне.
— Привет, милая.
Мои глаза наполняются слезами.
— Что случилось с мисс?
Он слабо улыбается.
— Мисс вылетела в окно, когда Коул решил сойти с ума из-за вас. Как вы?
Моя нижняя губа дрожит. Я сглатываю, подавляя слезы.
— Не очень. Как он?
Аксель тяжело выдыхает, засовывает руки в карманы и качает головой.
— Очнулся, но не в состоянии говорить.
Все мое тело холодеет. Сердце начинает болезненно колотиться.
— О Боже. Это нехорошо.
— Нет. Но он сильный. И о нем хорошо заботятся.
Я бросаю взгляд на Киёко. Она смотрит на меня так, будто хочет вытолкнуть меня в ближайшее окно.
Аксель бормочет: — Это наш с Коулом старый друг. Мы вместе учились в университете.
— Киёко.
Он, кажется, удивлен, что я знаю, бросает взгляд через плечо на нее, потом снова на меня.
— Да. Она прилетела несколько дней назад. Позвольте мне представить вас.
Он берет меня за локоть и осторожно подводит к тому месту, где стоит Киёко, призывая библейскую саранчу, которая должна меня сожрать. Если бы глаза могли быть мечами, я бы уже лишилась головы.
— Киёко, это Шэй. Девушка Коула.
Я думаю, что этим вступлением Аксель просто взял свою жизнь в собственные руки. Киёко смотрит на него с презрительным недоумением.
Я говорю: — Привет. Приятно познакомиться.
Киёко возвращает свое внимание ко мне. Наступает долгая, ужасная минута молчания, затем она закрывает лицо руками и вздыхает.
— Простите. Не обращайте внимания, я просто устала.
Она опускает руки и грустно улыбается мне.
— Привет, Шэй. Я тоже рада познакомиться с вами. Мне жаль, что это произошло при таких обстоятельствах.
Слава Богу. Если бы она решила возненавидеть меня, я бы, наверное, начала плакать и не остановилась.
— Мне тоже. Аксель говорит, что Коул не может говорить.
— Это может быть повреждение от дыхательных трубок. Но я так не думаю. Думаю, он просто не хочет. И в зависимости от того, насколько серьезной окажется травма спинного мозга, он может никогда больше не захотеть говорить.
Мы втроем смотрим друг на друга, а я задыхаюсь от рыданий, нарастающих в моей груди.
— Могу я его увидеть?
Аксель говорит: — Его братья сейчас с ним, но, когда они выйдут, я уверен, он захочет увидеть тебя. Почему бы тебе не присесть, а я сообщу, что ты здесь.
Мы с Киёко сидим на неудобных стульях и смотрим на все, кроме друг друга, пока Аксель выходит из комнаты. Его нет около пяти минут. Когда он возвращается, на его лице появляется страдальческое выражение.
Я вскакиваю на ноги, сердце бешено колотится.
— В чем дело? Что случилось?
Он смотрит на Киёко, потом на меня, потом стоит с неловким видом.
— Ну, он говорит.
— Слава Богу!
Киёко встает. Не задумываясь, мы вдвоем сжимаем руки. Она говорит: — Ему больно? Ему что-нибудь нужно? Что он сказал?
Когда Аксель смотрит на меня, я уже знаю, что он собирается мне сказать. Знаю, но все равно больно, словно он вогнал нож прямо в мое сердце.
— Он просил передать Шэй, чтобы она ушла и больше не возвращалась. Он сказал, что хочет поговорить только с Киёко. И он сказал...