Объяснить всё это было невозможно, оставалось лишь догадываться о тайных движущих пружинах той отвратительной затеи.
Но особенно Расул Гамзатов беспокоился за отца, который ещё недавно вдохновлял воинов своей поэмой «Шамиль». И начиналась она, по наступившим временам, более чем крамольно:
В храбреца, чей подвиг смелый
Карлом Марксом оценён,
С бранным визгом мечет стрелы
Тот, кто разума лишён...
Трагические судьбы многих известных людей свидетельствовали, что ни ордена, которыми был награждён народный поэт, ни недавнее избрание его в Верховный Совет СССР не могли стать «охранной грамотой». Уже и на руководство Дагестана оказывалось чудовищное давление с требованием признать Шамиля едва ли не врагом советской власти.
ПОЭТ И ОВЦЫ
Осенью Расула Гамзатова, как молодого и активного члена Союза писателей, вызвали в обком партии. Он был готов ко всему — от критики стихов за отрыв от масс до обвинений в преклонении пред Западом за стихи Роберта Бёрнса, которые он переводил и с упоением читал на вечерах. Такого рода «письма наверх» с заголовком «Довожу до вашего сведения» обычно зачитывали, загнув край листа, чтобы скрыть подпись бдительного товарища. Но на этот раз Гамзатова ждало странное поручение.
«Неожиданно выпал снег, который покрыл землю чуть ли не на метр, — писал Расул Гамзатов. — Овцы и ягнята остались без корма. Они начали гибнуть. Меня вызвали в обком партии и говорят:
— Поезжай, Расул, на кутаны, нужно спасать овец.
— Какую же помощь я им окажу?
— На месте увидишь. Придумаешь. Надо найти пути для их спасения.
Дороги к овцам я не знал как следует и в хорошую погоду, каково же мне было искать её в пургу! Но партийная дисциплина превыше всего, и я брёл сквозь снег и ветер. Наконец я набрёл на одну кошару. Меня встретили печальные чабаны. Слёзы на их щеках и усах превратились в ледяные мутные бусинки. Окровавленными мордами овцы пытались сквозь обледенелый снег добраться до травы. Но прогрызть ледяную кору они не могли и погибали. Собаки спрятались от ветра в укромные места, забыв о волках и ворах. Одним словом, бедствие и беспомощность — вот что я нашёл здесь. Увидев меня, чабаны горько засмеялись:
— Чего нам не хватает сейчас, так это стихов и песен. Ведь ты пришёл, чтобы читать нам стихи или спеть нам песню, о сын Гамзата из аула Цада? Ты лучше изобрази нам плач, а мы тебе будем подвывать.
Три дня я просидел в шалаше чабанов, а потом, увидев, что никакой пользы от меня нет и не может быть, показал чабанам свою спину. Путь мой лежал в Махачкалу.
— Ну как, спас овец? — спросили меня в обкоме.
— Трёх баранов я спас.
— Каким образом, расскажи?
— Очень просто, чабаны зарезали трёх баранов, и мы их съели. Считаю, что этих баранов я спас.
— Ладно, — рассердились в обкоме, — иди, занимайся своими стихами, а спасать овец мы будем, как видно, без тебя. А чтобы лучше писались стихи, объявляем тебе строгий выговор».
ПРЕМИЯ НА ПРОЩАНЬЕ
Тёмная волна истории миновала народного поэта. Но не прошла бесследно. «Гамзат сутулится, — вспоминала Наталья Капиева. — Ему уже за семьдесят. Годы и горе сделали своё. Лицо его в крупных складках морщин. Морщины пересекли лоб, избороздили щёки. Они как трещины на камне — следы суровых морозов и грозовых бурь».
Но Гамзат Цадаса был ещё бодр, много писал, переводил и часто встречался с избирателями. Встречи превращались в творческие вечера. Иногда с ним ездил Расул. Выступить ему удавалось не всегда, зато он видел, что такое подлинная народная любовь.
«Хлопали неистово, долго, — писала Наталья Капиева. — Кричали из зала названия стихов. Просили читать ещё. И Цадаса читал. Читал совсем просто, будто с домашними беседовал; без привычных у поэтов, заранее обдуманных модуляций, без подчёркивания голосом особенно удавшихся строк; может быть, именно потому читал очень хорошо!»
Встретиться с ним хотели все, когда не удавалось пригласить к себе поэта, горцы просили встречи с депутатом. И Цадаса приезжал, народ был его вдохновением.
Однажды, как кандидат в депутаты Верховного Совета, Цадаса поехал в высокогорный аул на встречу с избирателями. Он почти добрался до места, когда местные власти постарались оказать ему особое уважение, предложив вместо машины молодого скакуна. «Семидесятидвухлетний старец не захотел обидеть хозяев и, вспомнив былые годы, молодецки вскочил в седло, — вспоминал Расул Гамзатов. — Окружённый молодыми людьми на конях, седобородый поэт походил на имама в окружении наибов. Молодые люди ударили своих лошадей плетьми и поскакали по разным дорогам в разные аулы, чтобы сообщить о скором прибытии Гамзата. Поддавшись общему азарту, конь под Гамзатом тоже понёс. Старик не сумел его удержать, и началась бешеная скачка. Гамзата растрясло, укачало в седле, он чувствовал себя всё хуже и, наконец, совсем вылетел из седла. В Махачкалу он вернулся больным, и эта болезнь не оставляла уж его до самой смерти.
— Так получается и со стихами, — говорил отец, кашляя. — Поэт должен ездить на своём привычном коне, а не садиться на чужого, неизвестного скакуна. Чужой скакун как раз и выбросит из седла».
Он был любим народом и властью. В 1951 году Гамзату Цадасе была присуждена Сталинская премия, самая главная и почётная, потому что средства на неё шли из гонораров самого вождя за издание его трудов.
Цадаса получал премию с Самуилом Маршаком, Ольгой Берггольц, Степаном Щипачёвым, Григолом Абашидзе. Теперь эту премию называют Государственной, хотя на медали той премии профиль Сталина.
Когда Цадаса вернулся, в Дагестане был праздник. Его машину встречали всадники с флагами, под колёса бросали ковры.
Он продолжал творить, но силы его были на исходе. Он надеялся, что успеет порадоваться свадьбе Расула и Патимат, играть которую уже подходило время. Но случилось непоправимое.
11 июня 1951 года Гамзат Цадаса скончался.
«Он и умер в своём кабинете, около своих книг, перьев, карандашей, исписанной бумаги и бумаги чистой, которую он не успел исписать, — писал Расул Гамзатов. — Ну что ж, её испишут другие. Дагестан учится, Дагестан читает, Дагестан пишет.
Мой отец... Из тех, кто его знал, каждый, наверно, по-своему представлял себе моего отца. Конечно, он и пахал землю, и косил траву, и грузил сено на арбу, и кормил коня, и ездил на нём верхом. Но я его вижу только с книгой в руке. Он держал книгу всегда так, точно это птица, готовая выпорхнуть из рук».
Прощание с народным поэтом проходило в здании Верховного Совета Дагестанской АССР. На фотографиях того горестного события Расул Гамзатов выглядит растерянным, с невыразимым отчаянием во влажных глазах.
Гамзата Цадасу похоронили в Махачкале, выбрав для этого самое почётное место — у площади Ленина, в начале главной улицы города, перед домом, в котором он жил последние годы.
15 июня правление Союза писателей обсудило меры по увековечиванию памяти народного поэта. Было решено обратиться в Обком ВКП(б) и Совет министров Дагестана с просьбой о присвоении имени Гамзата Цадаса Институту истории, языка и литературы и Женскому учительскому институту. Предлагалось также издать полное собрание сочинений Гамзата Цадаса на аварском и русском языках, «а на других языках — избранного его однотомника, удостоенного Сталинской премии». Кроме того — учредить пять стипендий имени Цадасы для студентов литературных факультетов. И две стипендии для студентов Аварского педучилища. В доме Гамзата Цадасы в ауле Цада предполагалось организовать музей, на доме, где он жил в Махачкале, установить мемориальную доску, а к 75-летию поэта установить памятник на его могиле в Махачкале. Правление также ходатайствовало о выдаче жене Гамзата Цадасы пожизненной пенсии в размере 400 рублей в месяц и единовременного пособия его семье в сумме 25 тысяч рублей.
Просьбы эти были удовлетворены. Памятник Гамзату Цадасе создали скульптор Хасбулат Аскар-Сарыджа и архитектор Албури Алхазов, он установлен на высоком постаменте.
Кто-то останавливается, чтобы прочитать молитву у могилы Гамзата, кто-то думает, что это просто памятник. Ходили слухи, что Гамзата Цадасу перезахоронили в другом месте, но Расул Гамзатов это отрицал.
Сам Гамзат Цадаса написал незадолго до свой кончины:
Семья, родня, все те, с кем прожит
Был весь мой век, — ах, Боже мой! —
Зароют, камешек положат —
И заторопятся домой[45].
Цадаса остаётся поистине народным поэтом, к творчеству которого уже несколько поколений дагестанцев обращаются за мудростью, советом, добрым и весёлым словом.
И портреты точны, и скульптуры похожи,
Но не в них, неживых, я тебя узнаю.
В старике чабане, в каждом горце прохожем
Вижу взор твой и вижу улыбку твою.
В каждом горце, я знаю, есть нечто такое,
Что всегда мне напомнит отца моего.
Ты, отец, был народом, и он был тобою,
Ты причастен к бессмертью его[46].
ПАТИМАТ
Патимат — невеста Расула Гамзатова училась тогда в Махачкале, в Женском учительском институте.
Незадолго до своей кончины, чувствуя, что жить ему оставалось недолго, Гамзат Цадаса убедил Расула, что даже поэту с московским образованием не дозволено заставлять невесту долго ждать, девушка или её родители могли и передумать. Что все дела переделать невозможно, даже самые срочные. Создание семьи — куда важнее.
В тот период к Гамзату Цадасе пришёл за советом историк Расул Магомедов, которого напрямую коснулись багировские гонения за объективную оценку Кавказской войны и личности имама Шамиля. Он был снят с работы в Дагестанском филиале Академии наук СССР и лишён звания доктора исторических наук. Репрессии могли обернуться и арестом, и конфискацией имущества. У него был небольшой дом, который он решил заблаговременно продать. Не каждый бы решился помочь опальному историку, но Гамзат Цадаса это сделал. Тем более что сын Расул скоро должен был жениться, и молодым нужно было отдельное жильё. Сталинская премия ушла на покупку дома.