Приключения на этом не закончились, Гамзатов и Френкель отказались пересаживаться и ехали на самосвале живыми памятниками. Их сопровождали всадники в черкесках, мотоциклисты с флагами. В сёлах, которые они проезжали, их отказывались пропускать без застолья, пионеры приветствовали гостей транспарантами и трубили в горны на мотив «Журавлей».
У подъезда в Игали почётным гостям по традиции подвели коней. Гамзатов лихо вскочил в седло, его примеру последовали и гости. Френкель отказывался. Его едва уговорили и с трудом водрузили на самого спокойного коня.
Когда, после торжественного ужина, гостей укладывали спать, с Френкелем снова возникла проблема, ни одна кровать его не вмещала. Пришлось соорудить новую, по росту.
Зато праздник удался на славу. Френкель восхищался горскими певцами, особенно хором игалинцев из пятидесяти человек. И сам пел «Журавли», подыгрывая себе на гитаре. В награду ему вручили горский пандур, которому на любую мелодию хватало двух струн.
Это пиршество поэзии продолжалось несколько дней. Певцы пели, поэты читали стихи, артисты показывали сценки. Расул Гамзатов читал, пел с друзьями и говорил пламенные речи о красоте аварской поэзии, о великой русской литературе, о красивых горянках и замечательных гостях. Френкель успел освоить пандур и не расставался с папахой. Особую значимость празднику придавал и пятидесятилетний юбилей Расула Гамзатова, который тоже не забыли отметить в Игали. Там он был не просто дорогим гостем, но почти односельчанином, потому что помог провести воду в село. Гамзатов и в этом продолжал добрые дела отца, который провёл воду в Цада.
Подготовился к юбилею и Аварский театр, поставив спектакль «Пламенное сердце» по произведениям Гамзатова. Махмуд Абдулхаликов играл поэта. Но, по своему обыкновению, добавил к спектаклю то, чего не могли предположить ни режиссёр, ни Гамзатов и ни сам актёр, невольно превративший спектакль в трагикомедию.
«Поскольку в зале сидел Расул Гамзатович, я понимал свою ответственность и слишком старался, — вспоминал он. — Зрители были очень довольны, я был похож на поэта, все жесты, походка, манера говорить, речь — всё было его. До окончания выступления оставались считаные минуты. Я выходил из глубины сцены и, увлёкшись, не заметил, как дошёл до края, — луч прожектора был направлен прямо в лицо — и я провалился в суфлёрскую яму...
Придя в сознание... я заметил Расула Гамзатова среди людей, которые меня окружали. Наши взгляды встретились. Он очень волновался. Хотя я чувствовал сильные боли, чтобы успокоить его, я сказал:
— Расул, извини, что не мог до конца сыграть роль поэта, не можешь ли сам это сделать, зрители, наверное, ждут.
— Дорогой друг Махмуд, я уже пятьдесят лет играю роль поэта Расула Гамзатова, а ты вот полтора часа не мог этого выдержать. Нелегко, друг, быть поэтом, тем более играть роль.
Улыбаясь, он протянул мне руку. После этого, через несколько дней он подарил мне своё стихотворение “Невыдуманная история”.
Вот поднят занавес.
Что это?
Не понимаю ничего.
На сцене в озаренье света
Себя я вижу самого.
И голос мой, и каждый жест,
И нос мой.
Отрицать не стану,
Что он до самых дальних мест
Всему известен Дагестану...
Меня копируя, актёр
Пред тайной разорвал завесу:
Свалился в яму, где суфлёр
Сидит, когда играют пьесу...[126]»
ПУШКИН В НАГРУЗКУ
27 сентября 1974 года в газетах был опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Социалистического Труда группе писателей «За большие заслуги в развитии советской литературы, активную общественную деятельность и в связи с сорокалетием со дня образования Союза писателей СССР».
Вместе с Расулом Гамзатовым звания Героя с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот» удостоились Валентин Катаев, Григол Абашидзе, Константин Симонов, Георгий Марков, Эдуардас Межелайтис, Борис Полевой и несколько других писателей.
Это было главной наградой страны, золотую звезду полагалось носить выше орденов. Главным орденом был орден Ленина, которым Расула Гамзатова наградили год назад, в связи с пятидесятилетием.
Теперь уже трудно представить, что таких высот смог достичь поэт, которому едва исполнилось полвека. Разумеется, были и недовольные, и были они совсем рядом. Власть, награды, премии сыпались на Гамзатова как из рога изобилия, не говоря уже об огромных книжных тиражах и несчётных публикациях.
О своих наградах поэт написал строки, ставшие крылатыми:
Дагестан, всё, что люди мне дали,
Я по чести с тобой разделю,
Я свои ордена и медали
На вершины твои приколю...[127]
Наград у Гамзатова действительно было много, но главным мерилом его таланта, могучего и яркого, было народное признание. Его живого, яркого, весёлого слова ждали повсюду. Если происходило что-то важное, горцы вопрошали: «Что скажет Расул?»
«Его русская речь была далека от эталонов правильности: акцент, затруднения в выборе форм слов, паузы, от которых порой страдала синтаксическая цельность предложения, — писал Сергей Гиндин. — И всё же непреложный факт: с середины 1960-х годов, по данным и библиотек, и книготоргов, Гамзатов неизменно находился в числе самых читаемых поэтов России. Чтобы удовлетворить все заявки на его новые книги, пришлось бы истратить половину всей бумаги, выделявшейся тогда в стране на издание поэзии. Да и те, кто не имел привычки читать стихи, знали его по песням, и прежде всего по одной из них — по “Журавлям”: их поют до сих пор, уже не вспоминая имён ни поэта, ни композитора».
Видимо, это беспокоило и самого поэта, который написал «Стихи о бумаге».
...И всё ж не зря погибли дерева.
В тетрадях, не исписанных впустую,
Малыш начертит первые слова,
Мудрец закон великий обоснует.
Поэт любимый ночи напролёт
Глаз не сомкнёт и озарит страницы,
И лес столетний в слове оживёт,
Запахнет хвоя, защебечут птицы.
И будет этот лес из века в век
Шуметь ветвями, кровь тревожить в жилах,
И ни один на свете дровосек
Свалить его стволы не будет в силах[128].
Был и другой способ стать обладателем книги Расула Гамзатова — сдать макулатуру — ненужную бумагу, тогда и леса оставались целее. Но книг всё равно не хватало. Их везли даже из заграницы, из стран социалистического содружества, которое тогда существовало. К примеру, в Софии был Дом советской книги, где можно было купить то, что невозможно было купить в СССР, хотя издавались эти книги именно там. На крайний случай в Москве существовали «Берёзки» — валютные магазины, где знакомый иностранец мог купить желанную книгу за доллары США.
Если прежде лучшим подарком из Дагестана считались коньяк и чёрная икра, то теперь их затмили книги Расула Гамзатова, достать которые было куда труднее. Дефицит порождал курьёзы. В Махачкале можно было увидеть очередь за новой книгой Расула Гамзатова, но, чтобы купить её, нужно было приобрести ещё и двухтомник Александра Пушкина — юбилейное издание к 175-летию со дня рождения поэта. Это называлось «нагрузкой». В библиотеках махачкалинцев оказались десятки одинаковых двухтомников Александра Сергеевича, которые они раздаривают по сей день.
Узнав об этом, Расул Гамзатов добился прекращения такого своего единения с «солнцем русской поэзии». Пушкина он чтил и любил почти сыновней любовью.
Счастливый, хожу по альпийским просторам,
По нивам вершинным, где зреет пшеница.
И пушкинский томик со мною, в котором
Аварский цветок меж страничек хранится[129].
«Книга Расула — самый желанный, самый ценный подарок, — писал Сиражутдин Хайбуллаев, — ибо в ней всегда найдётся, что прочесть матери, сестре, брату, другу, любимой женщине и в часы радости, и в минуты грусти, что способно поддержать могучий дух в человеке».
На страну обрушилось всесоюзное поэтическое наваждение, творилась магия «Гамзатизации». Издательства соперничали за новые книги Расула Гамзатова. Тиражи росли, сами книги становились всё изысканнее, выходили иллюстрированные альбомы и миниатюрные издания. Самым редким стала изящная книжица «Письмена», размером всего 5 на 4 сантиметра, выпущенная в 1969 году издательством «Молодая гвардия». Расул Гамзатов назвал «Молодую гвардию» не просто книжным издательством, а издательством любви. Здесь вышло множество книг Гамзатова, включая самую первую.
Разумеется, соответствующими тиражам были и гонорары. Супруга поэта, случалось, жаловалась, что у неё побаливает рука от того, сколько уведомлений о переводах ей приходилось заполнять каждый день. В те времена гонорары присылали по почте, и на каждый — будь он большим или не очень, например из районной газеты, — полагалось заполнять почтовый формуляр, вписывая в узкие поля фамилию, имя, отчество, номер паспорта, адрес и прочие обязательные сведения. Гонорары были не только за книги или публикации в прессе, они приходили от телевидения, радио, театров, концертных залов. Присылали их и из других стран. Это породило и известную шутку — будто бы на вопрос о любимой книге супруги Гамзатов ответил: «Сберегательная». Ходили слухи и о том, что Расул Гамзатов попал в число официальных советских миллионеров.
Система выплаты гонораров была не совершенна, скорее — бюрократична. Валентин Осипов приводит несколько высказываний Гамзатова по этому поводу:
«— Гонорар платить за строку?! Глупость! Я бы за миниатюры платил в сто раз больше. Сколько же надо труда, чтобы скалу отшлифовать в скульптуру!