Периодически Гамзатов говорил всему этому «нет!», особенно когда чувствовал, что страдает не только он, но и его поэзия. Но даже отречение от вина порой превращалось в свою противоположность, как в стихотворении «Прощай, вино!»:
Ну нет, не повернётся мой язык
Тебя порочить, как другие могут.
Прощай! С тобою вместе я привык
Друзей встречать и провожать в дорогу.
Я знаю цену твоему огню!
Боржом с нарзаном не согреют взора...
Но ты не знаешь, сколько раз на дню
Из-за тебя пылала в доме ссора!
Прощай, вино! Сменять тебя на чай?
Пить не вино, а сладкий чай из кружки —
Как молодой любви сказать «прощай!»
И без любви уйти в мужья к старушке!..[146]
Мятущаяся душа поэта жаждала отдохновения от славы, аплодисментов, застолий.
«Мне кажется, ваша поэзия стала грустнее. Если это так, то что произошло, Расул Гамзатович? — спрашивал его Владимир Коркин.
— Что, и вы представляли меня до сих пор беззаботным тамадой-эпикурейцем, баловнем судьбы, успеха? Я благодарен жизни, судьбе, подарившей мне и радость, и муку поэзии. Но могу ли я быть настолько самонадеян, чтобы не сомневаться, что так будет всегда? В общем-то, это понимание приходит с годами, полными всяческих жизненных и житейских открытий. Право на поэзию доказывается не однажды и на всю жизнь, а всю жизнь, и каждый раз заново».
«ВАМ БУДЕТ ТРУДНО РАБОТАТЬ ДАЛЬШЕ...»
У Расула Гамзатова право на поэзию было. Его новая поэма «Берегите матерей» это впечатляюще подтвердила.
Святой теме матери он посвятил немало стихов, но она не переставала волновать поэта. Будто осталось что-то недосказанное, недостаточно поэтически выраженное.
Закончив долгую работу над поэмой, Гамзатов показал её, вместе с письмами детей и матерей, своему переводчику Козловскому, но тому показалось, что поэзия уступила теме. Гамзатов не согласился: «Кинжал в руках разных людей может убивать человека и в то же время спасать ему жизнь, смотря в какие руки попадает. Так и тема, смотря кто к ней обращается. Кроме того, нельзя назвать собственную мать темой. Это живая душа, большая судьба, предмет любви и вдохновения. Одно слово “мама” заставляет нас вздрогнуть, почувствовать тепло и свет».
Юлия Нейман иначе почувствовала поэму и замечательно её перевела.
Над плитой могильной спину горбя,
Я взываю к сердцу сыновей:
— Знайте, люди, нет страшнее скорби,
Чем расстаться с матерью своей!
Мать уйдёт, в душе оставив рану.
Мать умрёт, и боли не унять...
Заклинаю: берегите маму!
Дети мира, берегите мать![148]
В исповедальной поэме «Берегите матерей» Гамзатов говорил, пел, кричал о том, что волновало людей, что их мучило и не давало покоя. Он писал о матерях, которые уходят от нас, а вместе с ними гаснут иллюзии о грядущем счастье. И приходит понимание, что счастье — это возможность прильнуть к самому родному, поцеловать усталую руку, заглянуть в добрые глаза той, что подарила тебе жизнь. Писал о радости и печалях, песнях матери и наставлениях отца, о погибших братьях, о поэзии, любви, красоте жизни и бесчеловечности войн.
Поэма была опубликована в журнале «Знамя», а вскоре затем прозвучала по радио. И произошло то, чего не ожидал даже привыкший к славе Расул Гамзатов.
«В печати на неё ещё не появились отклики критиков. Так что широкий круг читателей не имел возможности познакомиться с поэмой. Тем не менее я был удивлён тем большим потоком читательских писем, которые поступили в редакцию журнала, в радиокомитет и лично мне сразу после публикации поэмы.
Хотя пишу стихи и поэмы не первый год, такого большого интереса разных незнакомых людей к моему творчеству я давно не наблюдал. Поэма вызвала отклики у людей разных поколений, разных профессий, языков, даже у таких, которые раньше стихов никогда не читали, поэзией не интересовались и, как они сами признаются, моего имени никогда не слышали».
Произошло нечто похожее на то, как неожиданно быстро стала знаменитой песня «Журавли». Расул Гамзатов как будто прикоснулся к трепетным струнам человеческой души, к переживаниям, которые не перестают волновать людей. Поэма нашла широкий эмоциональный отклик.
Валентин Осипов приводит щемящий отклик Виктора Астафьева:
«Глубокоуважаемый Расул Гамзатович!
Я потерял мать, когда мне шёл седьмой год — она плыла с передачей в красноярскую тюрьму, где сидел мой папа, как сын подкулачника, и лодка опрокинулась, мать затащило под сплавную баржу и зацепило косой за скрепления. Она висела там девять дней, пока не оторвало косу...
С тех пор я боготворю слово МАМА, содрогаюсь, когда обижают матерей, не почитают их, и негодую, когда вяло, плохо и слащаво пишут о них.
О матери, как и о Родине, надо заработать, не заслужить, а именно заработать право писать. А то у нас пишут на эти святые темы все кому не лень, считая их выигрышными, стало быть, верно оплачиваемыми...
Но женщина при любом строе — женщина, и счастье её неподсудно, политике недоступно, счастье её в продлении жизни, — есть дети и в них её счастье, смысл жизни, политика, власть её превыше всех властей, вместе взятых; назначение творить жизнь и добро.
Как прекрасно, как высоко и величаво Вы написали о матери! Я, кажется мне, довольно-таки неплохо знал Вашу поэзию и теперь, наверное, знаю, как Вы долго шли к ней, к этой поэме, от отдельных стихотворений, мыслей, через смерть матери, стало быть, через страдание, к самой высокой песне, с почтением и коленопреклонением.
Только так! Только так возможно писать об этом! Много, очень много в мировой литературе написано о женщине и матери — Ваша поэма “Берегите матерей” будет в ряду высочайших поэтических достижений на эту вечную, немеркнущую тему, тут даже и пророком не надо быть, просто внимательным читателем.
Я плакал о своей матери, давно уже истлевшей в земле, читая Ваши величавые и такие доступные моему сердцу слова, которые звучали всю жизнь и во мне, а выразить мои чувства, да и мои ли только, дано было Вам!
Спасибо! Спасибо! Спасибо! Спасибо ещё и за то, что, взявшись говорить о матери и вечности, Вы не размельчились на политиканство, так унижающее нашу литературу, поднялись выше националистических ветров, скорее, поветрий, сказавши, что мать для всех едина, как Бог...
Вам много напишут и скажут много добрых и прекрасных слов за Вашу поэзию, за этот гимн матери. Вам будет трудно работать дальше, ибо, взяв такую высоту, преодолев её, надо взбираться ещё выше — таков закон жизни, следовательно, удел творца!
Я пишу Вам из махонькой вологодской деревеньки, сплошь почти населённой старенькими вдовами, большей частью вдовами военных лет. Я кланяюсь Вам от имени их и желаю ихними добрыми устами того, чего они желают всем добрым людям: — Дай Вам бог здоровья!
Позволю себе обнять Вас, как бывший солдат и человек, так рано познавший сиротство.
Земной Вам поклон!»
Из писем, которые получил Расул Гамзатов после выхода поэмы, можно было составить книгу — книгу любви, светлой печали, книгу гимнов матерям мира.
«Мать — вечная тема поэзии, — отозвался Чингиз Айтматов. — Невозможно даже представить, сколько прекрасных слов сказано об этом. Но вот Расул нашёл новые, необыкновенные слова. Он не боялся повториться. И оказалось, что его гимн матери зазвучал в общем резонансе мировой лирики. Это, конечно, произошло потому, что Гамзатов открыл их в своём сердце, сердце поэта и человека, опалённого любовью и нежностью. В том, с какой потрясающей силой он излил свои переживания, — непреходящая современность искусства в целом... Своей поэзией он утверждает величие подлинной человечности как нравственной основы бытия. Он славит Мать как первородный источник и начало всего сущего, как надежду и веру в бессмертие всего человечества».
Вот и ныне, мама, я стою
Пред холмом, понурясь виновато,
С болью вспоминаю жизнь свою,
Всё, чем огорчал тебя когда-то...
Если мать хоронит сыновей,
Плачет мать и слёз унять не может.
На могиле матери своей
Сын молчит. И сына совесть гложет.
В 1980 году за поэму «Берегите матерей» Расул Гамзатов был удостоен Государственной премии РСФСР имени М. Горького.
«ПРИЛЕТИМ В СОФИЮ И — КОНЕЦ ТВОЕЙ СЛАВЕ»
Расула Гамзатова иногда называют всемирно известным поэтом. Для этого есть немало оснований. Его перевели на множество языков, ему присуждались международные литературные награды. Но сам Гамзатов относился к этому более сдержанно. Когда Далгат Ахмедханов спрашивал поэта о том, как складываются его отношения с читателями за рубежом, Расул Гамзатов отвечал:
«Думаю, что не следует обольщаться: я не так популярен в мире, чтобы мог ответить на такой вопрос. К тому же нельзя относиться к зарубежным читателям с меркой, привычной для нас. За границей на встречу со своим любимым национальным поэтом могут явиться всего пять-десять человек, а в нашей стране на неё придут тысячи. И потом — самое главное — они постольку мои читатели, поскольку хотят узнать о Дагестане и читают о нём. Им интересен он, а не Расул Гамзатов. Впрочем, меня знают в литературных кругах и, возможно, уже через них... Буду безмерно рад, если хоть немного послужил своему родному краю».
В Болгарии он чувствовал себя как дома. Болгары знали русский языки много переводили Расула Гамзатова. В культурах Болгарии и Дагестана, горных стран, было много похожего. Казалось, одень болгарина в костюм горца — и не отличишь. Похожими были и пища, и вино. География, природа на всё накладывали свой отпечаток. В Болгарии у Расула Гамзатова было много друзей, там он был не просто известен, он был популярен. Но Яков Козловский, похоже, этого не знал, иначе не сказал бы Гамзатову, когда они собрались лететь в Болгарию: «Прилетим в Софию и — конец твоей славе».