Оказалось, что почти вся младшая дружина, хотя и слышала в свое время, что именно древляне когда-то убили князя Игоря, но почти никто не имеет представления о том, как это было сделано. Махнув рукой, Лодыжка начал расказывать.
— Честно говоря, если по-моему, то князь, конечно, сам виноват. Жадность не одного его погубила. Собрал он с древлян дань положенную, а потом, как уж домой возвращался, показалось ему мало. Хотя, говорят, не ему самому, а дружина настояла… Да тем более, что это за князь, коли не он в дружине главный… Короче, половину людей он по домам послал, а с остальной половиной решил вернуться в лес да отобрать, что осталось. Ну и… получил. Поймали его древляне, привязали за ноги к двум березкам да и отпустили.
Налим, младший брат Окуня, тихонько ахнул, видимо, представив себе ужасную казнь во всех подробностях. Остальные зашептались. Хельги между тем продолжал:
— Потом, конечно, княгиня Хельга их прищучила как надо… Но разве же поменяется целый народ от одной войны, небольшой к тому же? Так что ежели все-таки нарветесь — пеняйте на себя, будет вам не развлечение, а смертный бой. И если кого из вас в плен возьмут — могут устроить и похлеще, чем тому князю.
После малоутешительной речи старшего воеводы шуточки в дружине притихли. А затем еще вышел Митяй и прибавил от себя:
— Древляне — люди дикие. Настолько дикие, что некоторые из них еще наполовину волки. А некоторые и совсем волки… временами, когда захотят. А оборотня убить намного труднее, чем обычного зверя, — Ратибор давно заметил, что жидовский говор у наставника то появляется, то исчезает, причем слышится наиболее отчетливо, когда Митяй шутит, когда же он говорит серьезно, вот как сейчас, то и речь его становится правильной, правильнее даже, чем у любого русича.
— А как оборотней убивать? — спросил Попович, всегда мысливший практично.
— Вот чего не знаю, того не знаю, — развел руками Митяй. — На моей родине всякая нечисть водилась, а оборотней не бывало. Пусть Лодыжка скажет, он знает. Эй, старик! Ты заснул, что ли?
— Вовсе я не спал, — сердито отозвался Хельги, вставая. — Я все слышал. С оборотнем справиться довольно просто, вот только разить его надо сразу насмерть, иначе раны мигом заживут. Впрочем, поговаривали, будто они серебра боятся, и те раны, что серебром нанесены, на них остаются, не зарастают мгновенно. Орлы, — он повернулся к дружине, — есть у кого серебряный меч или нож на худой конец?
Чурила молча обнажил меч и задумчиво посмотрел на серебряную гравировку на блестящем лезвии. На его лице явственно читалась мысль — может ли это сойти за серебряное оружие?
— Сойдет! — воскликнул Хельги. — Значит, если что начнется, ты первый в дозор выходишь!
— Почему я? — с обидой воскликнул Чурила.
Воевода тихо зарычал.
— Твое счастье, Чурила Пленкович, что здесь не городок и негоже воинов зря утомлять, а то б заставил я тебя здесь на месте пятьдесят раз упасть-отжаться, — угрожающе сказал он. — Пойдешь в дозор первым, и весь сказ! А вторым пойду я, — он вытащил из-за пазухи какой-то предмет, обмотанный тряпками, развернул, и в руках у него оказался широкий длинный нож. Лезвие ножа было то ли серебряным, то ли посеребренным, и вдобавок на нем можно было разглядеть надпись, судя по всему, рунами севера.
— А что это там? Заклятье от оборотня? — простодушный Окунь аж рот открыл.
— Да пожалуй, что и заклятье, только не от оборотня, а от меня, — усмехнулся Лодыжка. — Тут написано «Кинжал тебе в задницу, подлый Хельги». Это подарок от моего злейшего врага. Из-за него я из родной страны уехал, а этот ножичек с собой прихватил, на память. Он, понимаешь, хотел меня им зарезать, а я проворнее оказался. Так что смотрю теперь на эти вот руны иногда… прошлое вспоминаю… — Он мечтательно зажмурился, но потом помотал головой, словно просыпаясь, и продолжил совсем другим голосом. — Между прочим, подъедет обоз, покопайтесь во вьюках. Там на вас всех такие вот кинжалы заготовлены, — улыбка наставника долженствовала означать шутку, но никто юмора не понял, — без надписей, конечно, но и так сойдет.
Разумется, Окунь, заполучив оружие на оборотня, вознамерился было и его пометить своим именем, но Ратибор, вовремя это заметивший, сделал страшные глаза и зловещим шепотом сказал, что нож казенный и в казну же вернется, поэтому портить его нельзя.
Посовещавшись, воеводы дали команду, и отряд двинулся вперед.
Глава четвертая
Через все Чернолесье вела хорошая дорога. Правда, по ней в последние годы мало кто ездил — торговли древляне почти не вели, сами из своих пределов не выезжали, а в гости к ним и подавно никто особенно не стремился. Несмотря на это, дорога не зарастала ни травой, ни деревцами, и ехать по ней было одно удовольствие. Вопреки названию, Чернолесье было далеко не сплошь хвойным, наоборот, темные ели попадались здесь достаточно редко. Но Леший решил не задумываться об этом — если над всем непонятным голову ломать, она совсем сломается, а есть тогда чем?
Вскоре лес кончился, вернее, стали попадаться огромные поляны, на которых стояли деревни и немногочисленные небольшие города. Крестьяне провожали всадников настороженным взглядом — кто их знает, вдруг разбойники переодетые, мало ли кто кольчугу напялит и на коня сядет!
Если бы воины ехали в боевой поход, они бы за несколько дней прошли Чернолесье насквозь. Сейчас же приходилось соразмерять передвижение со скоростью обоза, предназначенного для доставки дани в Киев (на тех же телегах хранилась и еда для кметов). Однако ничто не тянется вечно, и в конце концов в просвете леса показался большой город.
Стольным градом древлянского княжества издавна был Искоростень. Конечно, некогда его сожгла до основания мстительная княгиня Ольга, но с тех пор прошло немало лет, Искоростень успели отстроить заново и обнести стеной — настоящей, бревенчатой, с башнями по углам, не каким-нибудь тыном, как в маленьких городишках. Стоял город на высоком берегу реки.
Дружина-посольство выехала на противоположный берег и остановилась.
— Красиво, — невольно сказал Ратибор, восхищенно разглядывая мощные стены.
Неожиданно ему ответил Рагдай, один из самых сильных воинов отряда, отличавшийся впридачу недюжинным умом и чрезмерно вспыльчивым нравом, из-за которого второй год ходил в младшей дружине
— Не только, — Рагдай поднес к глазам ладонь и из-под нее посмотрел в ту же сторону. — Вспомни, Ратибор, чему тебя учили.
— Да помню я, помню, — досадливо отмахнулся новгородец. — Ставят град на высоком берегу, чтобы с воды нападать было несподручно. В самом же городе колодцы глубокие, так что воду набирать можно свободно. Но все равно ведь красиво!
— И это верно, — кивнул Рагдай и замолчал, тем более, что воеводы приказали ехать к переправе.
У переправы стояли, лениво опершись на копья, два плохо вооруженных воина.
— Кто такие? — спросил один из них, становясь так, чтобы закрывать дорогу.
— Люди князя Владимира, — Хельги поглядел на стражника сверху вниз с высоты седла. — Как положено по закону, приехали за данью. А ты кто такой, чтобы нас не пропускать?
Ратибор тихонько присвистнул — похоже, воевода, советуя им не нарываться на неприятности, для себя сделал исключение. Или же его понятие разумного поведения не совпадало с тем, как его привык понимать сам Ратибор.
Но стражник не обиделся, наверное, и в самом деле превысил полномочия. Он отошел в сторону, открывая проход на паром.
У городских ворот стража стояла уже куда более серьезная. Таких не испугать было грозным взглядом. Выслушав воеводу, они потребовали грамоту от князя Владимира.
Получив требуемое, начальник стражи покрутил грамоту в руке, поглядел на восковую печать, похоже, еле удержался от желания попробовать ее на зуб, как привык делать с монетами. Затем вернул свиток Хельги и коротко сказал:
— Проезжайте.
Искоростень, даром что стольный град, по размерам сильно уступал и Киеву, и Новгороду, а от ворот до княжьего терема дорога вела, почитай, прямая, так что Леший и по сторонам поглазеть толком не успел, как дружина уже въезжала на широкий двор, и Хельги объяснял здешним людям, зачем неизвестные воины здесь находятся.
Наконец, начальник особо доверенной стражи проворчал, что доложит кому надо и исчез в тереме. Воины спешились и принялись ждать.
Ждать пришлось довольно долго. Но в конце концов на крыльцо вышел высокий плечистый человек, на вид — ровесник Владимира. Судя по тому, что присутствовавшие во дворе воины тут же склонились перед ним, это и был князь. Так оно и оказалось.
— Здравы будьте, послы, — не особо приветливо сказал он. — Сколько лет на свете живу, ни разу не видал, чтобы князь не сам за данью приходил, а своих людей посылал.
— Вот тебе, княже, от нашего Владимира грамотка, — сказал Хельги, протягивая ему свиток.
Князь сломал печать, развернул грамоту, прочитал. Глазастый Ратибор приметил, что читал он с усилием, будто плохо знал буквы. Леший обернулся к стоявшему неподалеку Окуню, чтобы шепнуть об этом, но оказалось, что тот и сам все приметил и глядел на князя с сочувствием. Сын рыбака страдал от того же самого.
— Ну что ж, — сказал наконец князь. — Дани-выходы мы вам приготовили, потом погрузите и отправитесь, а пока что погостите у меня. К тому же дело у меня к вам серьезное будет…
Было что-то нехорошее в этих его словах, но ни Ратибор, ни осторожный Рагдай, ни предусмотрительный Хельги, да и вообще никто из младшей княжьей дружины не обратил на это внимания.
Как выяснилось немного позже, гостеприимного хозяина звали Малом, в честь деда — того самого Мала, который убил князя Игоря, а потом посылал сватов к его жене, за что жестоко поплатился. Однако Мал нынешний, похоже, не держал зла на киевлян. Во всяком случае, пир в их честь он закатил на славу. Особенно вкусен был кабан, зажаренный целиком. Он был так велик, что хватило по изрядному куску на каждого посла.
Обгладывая последнюю косточку, Леший краем глаза заметил, как к Малу подбежал некто и что-то прошептал ему на ухо. Князь кивнул, а затем хлопнул ладонью по столу, призывая к тишине. Пировавшие поспешно дожевали то, что уже было во рту и принялись слушать.