Московское государство в борьбе с польско-литовской и шведской интервенцией и военные конфликты периода Смоленской войны 1632–1634 гг.
Войны и военные действия, которые шли на территории России в 1604–1618 гг., в эпоху так называемого Смутного времени, заслуживают тщательного рассмотрения. Внутренние усобицы и выступления социальных низов ослабили государство и его военную организацию. Снизилась численность русского войска и его реальные возможности. Это подтверждается данными о численности московских стрельцов. Если в конце XVI века, по свидетельству Д. Флетчера, их было 5 тысяч (не считая стремянных стрельцов, несших личную охрану государя), то в 1610 г. к моменту захвата Москвы поляками, русские источники фиксируют в столичном городе всего 2500 человек: «А на Москве безотступно живут пять приказов стрелцов, а в приказе по пять сот человек; у них головы стрелетцкие, сотники, пятидесятники, десятники». После Великого голода 1601–1603 гг., одним из последствий которого стало значительное сокращение числа боевых холопов, правительство вынуждено было сократить действовавшую со времени принятия Уложения 1555/56 г. норму служебной повинности. В соответствии с Соборным приговором 1604 г. в полки стали брать ратных людей не со 100, а с 200 четвертей земли. В боях со сторонниками самозванцев и интервентами большое число дворян и детей боярских погибло, у многих из уцелевших оказались разоренными вотчины и поместья, на доходы с которых они «поднимались» на службу. Сокращение численности русского разрядного войска не могло не сказаться на ходе военных действий. Умножившиеся военные поражения вынуждали правительство и земские власти искать новые пути пополнения армии и повышения уровня ее боеготовности. Дошедшие до нас сведения об этих мероприятиях, в контексте происходивших в стране событий, необходимо изучить как можно подробнее.
Поиски новых путей строительства русских вооруженных сил продолжались и в последующие годы. Правительство царя Михаила Федоровича Романова в ходе подготовки войны за возвращение отторгнутых в годы «Великого московского разорения» смоленских и северских земель, задумало дополнить русские вооруженные силы полками, вооруженными и обученными по западноевропейскому образцу. Это потребовало огромных финансовых затрат, которые не оправдали себя в условиях борьбы с армией Речи Посполитой, перешедшей к новым формам войсковой организации еще во времена Стефана Батория. Не очень удачный результат использования европейского военного опыта в годы Смоленской войны 1632–1634 гг. не изменил выбранного правительством курса, направленного на создание мощной регулярной армии. Процесс перестройки вооруженных сил России затянулся до конца XVII столетия. Первую половину этого века можно охарактеризовать как подготовительный этап формирования регулярной армии. Новые регименты — полки солдатского, драгунского и рейтарского строя — в этот период еще уступали в численном отношении старой поместно-земской армии. Большинство из них несло временную службу, солдат и рейтар собирали лишь на опасное летнее время, а осенью распускали по домам. Исключение составляли лишь поселенные солдаты и драгуны, набранные из числа дворцовых и черносошных крестьян ряда приграничных волостей. Ситуация начала изменяться лишь во второй половине XVII в., когда в ходе тяжелой войны с Речью Посполитой 1654–1667 гг. русскому командованию потребовалось укрепить армию за счет создания новых солдатский и рейтарских полков. Тогда началось меняться соотношение кавалерийских и пехотных частей, которые в итоге превратились в главную и решающую силу. Если в 1680 г. пехота составляла 49 %, а конница — 51 % русского войска, то во время Крымских походов в армии В. В Голицына военнослужащие пехотных полков уже составляли 53,7 %, а кавалерийских — 46,3 %.
Чтобы оценить значение изменений, происходивших на третьем этапе развития вооруженных сил Московского государства, историю русских войн этого периода следует рассмотреть, начиная с вторжения в октябре 1604 г. в русские пределы армии, пожалуй, самого знаменитого из московских самозванцев — Лжедмитрия I.
1. Московское государство в 1604–1610 гг. Военные действия против самозванцев и восставших казаков. Начало польско-литовской и шведской интервенции
В конце XVI в. на Русское государство обрушился ряд бедствий, ставших следствием жестокого правления Ивана Грозного и неудачной Ливонской войны. Русская земля была страшно разорена. Английского посла Джильса Флетчера, проехавшего в 1588–1589 гг. по России, поразила увиденная им картина: «…По дороге к Москве, между Вологдою и Ярославлем (на расстоянии двух девяностых верст, по их исчислению, немного более ста английских миль) встречается, по крайней мере, до пятидесяти деревень, иные в полмили, другие в целую милю длины, совершенно оставленные, так что в них нет ни одного жителя. То же можно видеть и во всех других частях государства, как рассказывают те, которые путешествовали в здешней стране более, нежели дозволили мне…».
Уходя от непосильных поборов, бросая разоренные города и опустошенные села, станы и деревни, русские люди бежали на окраины страны, превращаясь в вольных людей — казаков. Именно в эти годы заселялись степные пространства на юге страны, начиналось освоение Урала и Сибири. Правительство, обеспокоенное массовым бегством тяглого населения, отчего неуклонно сокращались поступавшие в казну подати, начало ограничивать личную свободу сельского населения. В 90-е годы XVI в. власти запретили («заповедали») переход крестьян от одного владельца к другому в Юрьев день (указ 1592/1593 г.) и установили пятилетний срок («урок») розыска и возврата беглых тяглецов на прежнее место (указ 1597 г.). Введением «заповедных» и «урочных лет» был сделан первый и решительный шаг к будущему закрепощению русского крестьянства.
Вскоре старые беды усугубились новыми испытаниями. Начало XVII в. ознаменовалось начавшимся в 1601 г. трехлетним голодом и массовым мором, погубившим до трети населения страны. В одной только Москве, куда в надежде на царскую милость толпами стекались жители соседних уездов, на 3 братских кладбищах («скудельницах») было захоронено более 127 тысяч умерших от голода 1601–1603 годов русских людей.
Повсеместно помещики, оказавшиеся не в состоянии кормить холопов и дворовых слуг, выгоняли их из своих усадеб. Обреченные на голодную смерть люди объединялись в разбойничьи отряды, грабившие и разорявшие целые округи. По самым приблизительным подсчетам это стихийное разбойничье движение охватило 19 западных, центральных и южных районов страны. В 1603 г. правительству пришлось направить войска для борьбы с одним из таких отрядов, насчитывавшим, по некоторым сведениям, до 500 человек. Предводителем его был повстанческий атаман Хлопко, превративший свой отряд в небольшое, но хорошо организованное войско. Действовало оно под Москвой на Смоленской, Волоколамской и Тверской дорогах. Недооценив боевые возможности холопьего войска, правительство послало против него сотню московских стрельцов во главе с окольничим Иваном Федоровичем Басмановым. В середине сентября 1603 г. между правительственным отрядом и повстанческим войском произошло настоящее сражение. Ватаги Хлопка были разбиты, но в бою погиб командовавший стрельцами воевода Басманов, его отряд понес тяжелые потери. С большим трудом правительственным силам удалось рассеять восставших холопов, а их раненого предводителя взяли в плен и повесили в Москве вместе с другими захваченными разбойниками. Эти казни, как отметил Р. Г. Скрынников, стали первыми массовыми экзекуциями со времени воцарения Бориса Годунова.
Все перечисленное самым отрицательным образом сказалось на авторитете Бориса Годунова, не имевшего в глазах современников того сакраментального значения, которой было у прежних «прирожденных» государей. В подобных условиях появление царей-самозванцев оказалось неизбежным. В стране началось СМУТНОЕ ВРЕМЯ — грандиозный кризис, потрясший до основания Московское государство и общество в начале XVII в.
В 1601 г. в Польше объявился человек, выдававший себя за царевича Дмитрия Ивановича, спасшегося от подосланных Борисом Годуновым убийц. В русскую историю этот самозванец вошел под именем Лжедмитрия I. По версии московских властей, им был беглый монах Григорий (Юрий) Богданович Отрепьев, в 1602 г. бежавший в Литву, где объявил себя чудесно спасшимся царевичем Дмитрием, сыном царя Ивана IV. Это предположение официальных лиц давно уже вызвало обоснованные сомнения. Даже современникам бросалась в глаза искушенность «беглого монаха» в военном деле, в тонкостях европейской политики. Интерес к этой проблеме усилило утверждение Конрада Буссова о том, что первым из знаменитых московских самозванцев был незаконнорожденный сын польского короля Стефана Батория: «Многие знатные люди, — писал Буссов, — сообщали, что он (Лжедмитрий I. — В. В.) будто бы был незаконным сыном покойного короля Польши Стефана Батория». Спустя почти 300 лет, на рубеже XIX–XX вв. версию Буссова принял польский исследователь Ф. Ф. Вержбовский, отметивший портретное сходство Стефана Батория и «названного Димитрия». Следует обратить внимание и на другой весьма примечательный факт, до сего дня не использованный сторонниками этой версии: во время рокоша краковского воеводы Миколая (Николая) Зебжидовского (1606–1609 гг.), участники этого шляхетского выступления, протестовавшие против планов установления в Речи Посполитой наследственной королевской власти, требовали свержения Сигизмунда III, предполагая возвести на польский престол Лжедмитрия I или князя Габора (Габриэля) Батория, в 1608–1613 гг. правившего в Трансильвании. Вряд ли простой московский монах-расстрига мог рассчитывать на столь пристальное внимание рокошан. Интересно упоминание «названного Димитрия» в одном ряду с Г. Баторием, представителем прославленного в польской истории рода.
Красивую гипотезу опроверг историк-иезуит П. Пирлинг, нашедший в архивах Ватикана письмо Лжедмитрия I папе Клименту VIII, написанное сразу после отречения самозванца от православия и перехода в католическую веру. Исследование документа, проведенное И. А. Бодуэном де Куртене и С. Л. Пташицким, позволило установить, что человек, переписавший набело написанное по-польски письмо, «не был ни малорусом, ни литвином, ни трансильванцем, что он не только проходил русскую школу, но что и в самом деле был великорусского происхождения». Эти выводы не объясняют, а еще более запутывают дело, так как бытовавшее у поляков стойкое убеждение в королевском происхождении Лжедмитрия I вряд ли можно объяснить ложными слухами. В то же время Жак Маржерет, командовавший ротой стрелков из охраны Лжедмитрия, сообщал в своих записках о небольших, но заметных ошибках, которые самозванец делал в произношении некоторых русских слов. Впрочем, Маржерет, считавший нового царя настоящим сыном Ивана Грозного, связывал эти ошибки с тем, что спасенный от подосланных Годуновым убийц, царевич был вывезен в Польшу еще ребенком и воспитывался вдали от родной земли.
Неслучайно С. Ф. Платонов так написал об этой загадке русской истории: «Нельзя считать, что самозванец был Отрепьев, но нельзя также утверждать, что Отрепьев им не мог быть: истина от нас пока скрыта». Скрытой она остается и по сегодняшний день. Как бы то ни было, самозванец, воспользовавшись тайной помощью польского короля Сигизмунда III, набрал небольшое войско (около 4 тысяч человек) и 13 октября 1604 г. перешел границу Московского государства, вскоре овладев первой крепостью — Монастыревским острогом. Многие русские люди уверовали в чудесное спасение царевича Дмитрия, встав под знаменами «законного государя» чтобы сражаться за его права с войсками Годунова. Пользуясь поддержкой населения южнорусских городов, Лжедмитрий I смог добиться значительных успехов — овладеть Черниговом и Путивлем, в лагерь самозванца бежал с казной, посланной Борисом Годуновым в северские города, дьяк Богдан Сутупов. Упорное сопротивление войскам Лжедмитрия оказал лишь Новгород-Северский, в котором укрепился воевода Петр Федорович Басманов. В ночь с 17 на 18 ноября 1604 г. гарнизону осажденной крепости удалось отразить штурм, предпринятый наемными отрядами самозванца, понесшими ощутимы потери. Однако территория, подконтрольная Лжедмитрию I, продолжала стремительно расширяться: в конце ноября его власть признали города Рыльск и Курск, Комарицкая волость, в начале декабря — город Кромы и Околенская волость. Встревоженный успехами самозванца, Борис Годунов усилил гарнизон ближайшего к восставшим волостям города Орла.
На помощь Басманову он направил большую армию под командованием князя Ф. И. Мстиславского, сосредоточившуюся в Брянске. Несмотря на численное превосходство правительственных войск — у Мстиславского было 25 336 служилых людей (с боевыми холопами, по-видимому, около 40 000), у Лжедмитрия I не более 15 000, инициатива принадлежала самозваному «царевичу». 21 декабря 1604 г. в сражении, произошедшем в урочище Узруй, недалеко от Новгорода-Северского, польские гусарские роты опрокинули правый фланг московской армии, а затем, обойдя центр русской позиции, атаковали ставку воеводы Мстиславского, который был ранен в голову, но спасен подоспевшими стрельцами. Участник битвы Жак Маржерет высоко оценил действия Лжедмитрия, вставшего во главе кавалерии, ударившей на русские полки: «Вступив в схватку, он повел три польских отряда в атаку на один из батальонов столь яростно, что сказанный батальон опрокинулся на правое крыло и также на основную армию в таком беспорядке и смятении, что вся армия, кроме левого крыла, смешалась и обратила врагам тыл». Управление войсками было нарушено, и московские полки поспешно отступили к своему обозу, стоявшему у леса. От окончательного разгрома рать Мстиславского спасла несогласованность действий польских командиров, не поддержавших атаку главных сил. В результате контрудара одного из стрелецких приказов поляки вынуждены были прекратить преследование отступающей и укрепившейся в своем обозе московской армии. Благодаря этому русские воеводы смогли избежать больших потерь. В войске Мстиславского, даже по преувеличенным польским данным, погибло не более 4 тыс. человек.
В январе 1605 г., получив подкрепление, русская армия снова перешла к активным действиям. Московской ратью, помимо оправлявшегося от ран Ф. И. Мстиславского, командовал князь Василий Иванович Шуйский. Доведя численность войск до 50 тысяч человек (по сильно завышенным польским сведениям, московская армия насчитывала 130 тыс. человек), русские воеводы выдвинулись к городу Севску, неподалеку от которого, в Чемлыжском острожке, находилось войско самозванца. 20 января полки Мстиславского и Шуйского заняли село Добрыничи (в 20 верстах от города Севска), где расположились лагерем.
В ночь с 20 на 21 января 23-тысячное польско-казацкое войско Лжедмитрия I выступило из Севска, чтобы, воспользовавшись преимуществом внезапного нападения, атаковать русскую рать. Однако эта попытка была пресечена бдительностью сторожевого охранения. На рассвете 21 января московские воеводы расположили свое войско перед Добрыничами, учитывая опасность фланговых ударов конницы, решивших исход сражения под Новгородом-Северским (на р. Узруй). Стоявшая в центре позиции стрелецкая пехота с фронта и флангов была прикрыта возами с сеном, между которыми установили 14 орудий. Конные полки разместились на флангах, чуть впереди основной позиции.
Атаку на русские полки возглавил сам Лжедмитрий. По свидетельству Георга Паерле он, «с обнаженным палашом в руках, на карем аргамаке, поскакал прямо в толпы врагов, в надежде увлечь за собою дружину». Вслед за своим предводителем поскакали 400 поляков и 2000 «москвитян». Первому удару польской и казачьей конницы способствовал успех — ей удалось обратить в бегство наемные конные роты капитанов Вальтера Розена и Жака Маржерета, стоявшие на правом фланге русской позиции, и потеснить полк Правой руки воеводы В. И. Шуйского.
Однако, когда поляки, развернувшись, попытались с фронта и правого фланга обрушиться на русскую пехоту, в полной мере проявилась предусмотрительность московских воевод, прикрывших стрелецкий строй возами с сеном и артиллерией. Польские роты были встречены сокрушительным ружейно-пушечным залповым огнем и обратились в бегство. Казацкая пехота Лжедмитрия I, лишившись конного прикрытия, была окружена и уничтожена. Остатки войска самозванца бежали к границе. От окончательного разгрома «названного Димитрия» спасла героическая оборона казачьего гарнизона небольшой крепости Кромы, под стенами которой надолго задержалось главное русское войско. Это позволило Лжедмитрию оправиться от поражения и пополнить свои войска, поредевшие в боях на Северщине. В конце января — начале февраля на сторону самозванца перешли «польские» города Белгород и Царев-Борисов, в марте — Елец и Ливны.
После неожиданной смерти Бориса Годунова (13 апреля 1605 г.) обстановка в стране резко изменилась. К осаждавшему Кромы войску послали новых воевод — князя Михаила Петровича Катырева-Ростовского, и Петра Федоровича Басманова. Обстановка неуверенности и в стране, и в военном лагере под Кромами способствовала возникновению разветвленного заговора в пользу «царевича Дмитрия», душой которого стал князь Василий Васильевич Голицын. Поворотным моментом в судьбе страны явилось предательство второго воеводы Петра Федоровича Басманова, примкнувшего к заговорщикам, главой которых был его сводный брат В. В. Голицын. 7 мая 1605 г. начался мятеж под Кромами. На сторону самозванца перешла часть стоявшего здесь войска: дворянские сотни из Рязани, Тулы, Каширы, Алексина, северских городов, немецкая рота капитана Вальтера Розена. Остальные, вместе с сохранившими верность Годуновым воеводами М. П. Катыревым-Ростовским, А. А. Телятевским, В. П. Морозовым, В. Б. Сукиным и М. Ф. Кашиным поспешно отошли к Москве, встревоженные слухами о приближении 40-тысячной армии Лжедмитрия.
Войска самозванца двинулись к Москве, где 1 июля 1605 г. вспыхнуло восстание, поднятое его эмиссарами Гаврилой Пушкиным и Наумом Плещеевым, зачитавшими сначала в подмосковном Красном Селе, а затем на Красной площади пространную грамоту «царевича Димитрия». Объявив народу о чудесном спасении и правах на изменнически похищенный престол он требовал, чтобы москвичи били ему челом, обещая всем «тишину, покой и благоденственное житье», а также значительное снижение податей. Щедрые посулы самозванца всколыхнули московский посад. Федор Борисович Годунов, унаследовавший царство после смерти отца, был сведен с престола и заключен под стражу на старом боярском дворе Годуновых. Участь свергнутого царя была предрешена. Из Серпухова, где стоял тогда с войском Лжедмитрий, прибыл дворянин М. А. Молчанов, который 10 июня с другими подручными самозванцами задушил Федора Борисовича и его мать царицу Марию Григорьевну. Официально народу объявили, что Годуновы умерли, приняв «зелье».
20 июня 1605 г. Лжедмитрий I торжественно вступил в Москву и занял царский трон. Правление самозванца было недолгим. При походе на Москву «царевич» сулил всем поддержавшим его небывалые милости. Став царем, он сдержал часть этих обещаний: даровал податные льготы южнорусским городам, одарил казаков, настоял на восстановлении в новой редакции Судебника права крестьянского выхода в Юрьев день (март 1606 г.). Но далеко не все прежние обязательства были выполнены, многие из них, отвечая интересам одних слоев русского общества, серьезно ущемляли права других.
Кроме того, повседневная деятельность царя и его ближайшего окружения, выказанное ими явное пренебрежение старорусскими обычаями вызывала резкое неприятие церкви, боярства и большинства посадских людей. Действительно, в глазах православного люда многие поступки государя выглядели не соответствующими традиционному царскому обиходу, даже нехристианскими. Вопреки русским обычаям Лжедмитрий I не спал после обеда, не соблюдал постов, ел запрещенную церковью пищу (жареную телятину), ходил в баню в воскресные дни, что осуждалось, как неподобающий поступок, вел разгульную и распутную жизнь. Особенно недовольны были москвичи, страдавшие от произвола казачьего и шляхетского окружения царя. Еще более накалила обстановку его женитьба на знатной полячке Марине Мнишек, дочери сандомирского воеводы Ежи (Юрия) Мнишка. С невестой-шляхтенкой и ее родственниками в Москву прибыла не свита, но целая армия (по русским сведениям «6000 избранного воинства», по польским — около 1000 телохранителей), наводнившая русскую столицу. Пышная свадьба «царя Дмитрия Ивановича и Марины Юрьевны состоялась 8 мая 1606 года. Вооруженную стражу новой царицы после бракосочетания не распустили, а разместили на дворах бояр, купцов и посадских людей, изгнав из них хозяев.
К этому времени в Москве уже был составлен заговор, во главе которого встал знатный князь Василий Иванович Шуйский. После смерти Бориса Годунова он оказался единственным московским боярином, не поехавшим навстречу Лжедмитрию. В июне 1605 г. он предпринял попытку свержения самозванца, был разоблачен, приговорен к казни, но затем помилован и отправлен в ссылку. Вернувшись в конце 1605 г. в Москву, Шуйский возглавил новый заговор, завершившийся гибелью самозванца. Восстание началось 17 мая 1606 г. Заговорщикам удалось ворваться во дворец и разоружить стражу Лжедмитрия. Все приближенные его разбежались. Один лишь Петр Басманов пытался защищать самозванца, но был убит. Царь попробовал бежать, но, выпрыгнув из окна дворца с высоты 20 локтей, сломал ногу и был убит — застрелен из пищали сыном боярским Григорием Валуевым. Труп самозванца волоком притащили на Красную площадь и бросили в грязь посреди рыночных рядов. Через три дня его тело закопали в поле за Серпуховскими воротами. Некоторое время спустя, боясь колдовской силы мертвого самозванца, — над местом погребения которого ночью горели странные голубые огни, его труп вырыли, сожгли на костре, пепел смешали с порохом и выстрелили из пушки в том направлении, откуда Лжедмитрий I пришел в Москву.
В день восстания 17 мая москвичи расправились не только с самозванцем, но и многими поляками, служившими в его войске и приехавшими на Русь в свите его невесты. Бояре с трудом смогли остановить эти стихийные расправы народа со своими обидчиками. Встревоженные действиями посадских людей власти поспешили с избранием нового государя, не дожидаясь созыва правильного Земского собора с участием выборных представителей всей земли. 19 мая 1606 г. собравшимся на Красной площади народом новым царем был «выкрикнут» главный герой произошедшего в столице переворота пятидесятичетырехлетний боярин Василий Иванович Шуйский.
Четыре года его правления стали временем тяжелейших потрясений и испытаний для русского народа. Прекратить начавшуюся при Борисе Годунове и Лжедмитрии I «междоусобную брань» в Московском государстве новый властитель не смог. В своих действиях, направленных на стабилизацию обстановки в стране, он пытался опереться на дворянство и посадские общества северных и центральных районов страны, наиболее пострадавших от социальных катаклизмов прошлых лет и поэтому заинтересованных в ужесточении политического режима в стране. В угоду их требованиям В. И. Шуйский еще более ограничил личную свободу крестьян, увеличив срок сыска беглых до 15 лет. Подобная политика царя дала прямо противоположный его ожиданиям результат, еще больше накалила обстановку в стране и привела к обострению противоречий между консервативным Севером и радикальным Югом, где даже помещики выступали противниками ограничения крестьянского выхода и продолжали укрывать беглых, селившихся на их землях.
Итогом противостояния стало возникновение на Юге страны мощного антправительственного движения. Еще во время майского восстания 1606 г. из Москвы в Путивль, а затем в Польшу бежал один из ближайших сподвижников погибшего Лжедмитрия I Михаил Андреевич Молчанов, прихвативший с собой одну из государственных печатей. После воцарения Василия Шуйского по многим русским городам были разосланы грамоты, скрепленные украденной печатью. В них утверждалось, что царь Дмитрий Иванович вновь чудесным образом спасся и вскоре вернется, чтобы покарать изменивших ему московских людей. Выглядели такие послания вполне достоверно, ведь в силу установившейся традиции в то время царские грамоты не скреплялись личной подписью государя, но в обязательном порядке заверялись его печатью.
Одну из таких грамот получил возвращавшийся из турецкого плена донской казак Иван Исаевич Болотников, бывший боевой холоп князя А. А. Телятевского. Проезжая через Польшу, в Самборе, в замке Мнишеков, его представили некоему лицу, назвавшемуся «царем Дмитрием Ивановичем», возможно, М. А. Молчанову. «Самборский самозванец» пожаловал Болотникову чин «большого воеводы», выдав ему 60 дукатов и саблю, и направил в Путивль к воеводе князю Григорию Петровичу Шаховскому, начавшему поднимать Северскую землю против царя Василия Шуйского.
Болотников и еще один самозванец — Лжепетр (беглый холоп Илейка Коровин, назвавшийся «царевичем Петром Федоровичем», мифическим сыном царя Федора Ивановича) оказались во главе одного из самых мощных в российской истории народных восстаний. В нем приняли участие не только крестьяне и холопы, но и многие служилые люди, отряды которых возглавили авторитетные в их среде вожди: П. П. Ляпунов, Г. Ф. Сумбулов и И. И. Пашков. Одержав победы над правительственными войсками под Кромами, Ельцом, потерпев неудачу в столкновении в устье реки Угры, но затем взяв реванш в бою на реке Лопасне, восставшие вышли к реке Пахре. Здесь после жаркого боя отряда Пашкова с войском М. В. Скопина-Шуйского, мятежники были остановлены. Отступив к Коломне, Пашков соединился с рязанским войском Г. Ф. Сунбулова и П. П. Ляпунова и овладел этой важной крепостью. Затем повстанческие отряды начали новое наступление на Москву. Встревоженный успехами мятежников Василий Шуйский направил против них армию под командованием Ф. И. Мстиславского и Д. И. Шуйского. 25 октября 1606 г. в 50 верстах от столицы, у села Троицкого, произошло большое сражение закончившееся тяжелейшим поражением московских «бояр и воевод». Взятых в плен 9 тыс. простых ратников Пашков распустил по домам, а знатных пленников отправил в Путивль. 28 октября 1606 г. войска Пашкова подошли к Москве, куда вскоре прибыл и Болотников, принявший на себя командование всей повстанческой армией. Основные позиции мятежников находились у села Коломенского и у деревни Заборье (у Серпуховских ворот), а рать Пашкова отошла к Николо-Угрешскому монастырю. Осада столицы длилась более месяца — до 2 декабря. Это был период наивысшего подъема восстания, охватившего тогда огромную территорию: под контролем мятежников находилось более 70 городов юга и центра России.
В критический момент борьбы московские власти проявили максимум решимости и организованности, тогда как действия повстанческих вождей оказались неэффективными. Искушенный в политических интригах Василий Шуйский и поддержавшие его церковные иерархи сумели убедить москвичей, в неизбежности жестокой мести за свержение Лжедмитрия I. Решимости столичного посада стоять до конца против мятежной рати не смогли поколебать ни проникающие в город вражеские лазутчики, ни распространяемые восставшими прокламации — «воровские листы», как называл их патриарх Гермоген.
Посадские люди, участвовавшие в начавшихся в повстанческом лагере у села Коломенского переговорах, также говорили с мятежниками твердо и убедительно. На все утверждения Болотникова о том, что он видел в Польше «царя Димитрия» москвичи отвечали: «Это несомненно, другой, мы того Димитрия убили». Подобная уверенность не могла не произвести определенного впечатления на соратников Болотникова, особенно из числа рязанских и тульских служилых людей. Вскоре монолитное антиправительственное движение окончательно распалось.
Воспользовавшись установившейся на период переговоров мирной передышкой, московское правительство сумело собрать войска. В столицу прибыли дворянские ополчения из Смоленска, Дорогобужа, Белой и Вязьмы. Армия Шуйского росла, армия Болотникова слабела — 15 ноября 1606 г. на сторону московского царя перешли дворянские отряды П. П. Ляпунова и Г. Ф. Сумбулова.
Решающее сражение под Москвой началось 30 ноября. Длившаяся с перерывами в течение трех дней, упорная битва завершилась лишь 2 декабря разгромом главных сил повстанческой армии. Решающую роль в поражении мятежников сыграло два фактора: во-первых, недюжинное полководческое дарование, выказанное молодым московским воеводой Михаилом Васильевичем Скопиным-Шуйским, во-вторых, переход на сторону правительственных войск отряда И. И. Пашкова.
После поражения остатки армии Болотникова отступили в Калугу, а затем в Тулу, под защиту крепких стен здешнего Кремля. Наступил последний этап восстания. 21 мая 1607 г. во главе большой армии на Тулу, «на свое государево и земское дело», выступил царь Василий Иванович. Четыре месяца отряды Болотникова и Лжепетра обороняли город. Лишь реализация смелого замысла сына боярского Ивана Кровкова, предложившего запрудить р. Упу и затопить Тулу, помогла сломить сопротивление повстанцев. 10 октября 1607 г. они сдались, выдав царю вождей восстания. Некоторые участники этого движения — И. М. Заруцкий, А. З. Просовецкий, многие рядовые повстанцы, уцелевшие после его разгрома — продолжали борьбу с правительством В. И. Шуйского в рядах польско-казачьего войска Лжедмитрия II.
Новый самозванец появился весной 1607 г. в неспокойной Северской земле в городе Стародубе. В его войско стали стекаться не только казаки (и в их числе уцелевшие болотниковцы), но и поляки, и литовцы, участвовавшие в подавленном властями Речи Посполитой «рокоше» против короля Сигизмунда III. В начале сентября 1607 г. собравшееся под знаменами Лжедмитрия II войско выступило в поход. Командовал его армией польский полковник Мацей Меховецкий, приведший к самозванцу отряд из 700 кавалеристов. 15 сентября Лжедмитрий II занял Почеп, 20 сентября — Брянск. После этого войско самозванца направилось к Карачеву, где соединилось с запорожским отрядом. 8 октября произошло первое сражение с русскими правительственными войсками, осаждавшими город Козельск. Командовавший ими воевода Василий Федорович Литвин-Мосальский был застигнут врасплох и вынужден был отступить, бросив обоз. В бою под Козельском в плен попал находившийся на московской службе литовец Матьяш Мизинов. Победа воодушевила сторонников самозванца и на его сторону перешли города Дедилов, Крапивна, Епифань и Белев. Заняв эти крепости, отряды Лжедмитрия II стали выдвигаться в направлении Тулы, где защищались Лжепетр и И. И. Болотников. Армия самозванца росла и к концу первого похода составила, по подсчетам И. С. Шепелева, 8 тыс. человек (3 тыс. русских и 5 тыс. поляков). Такой численности войска было явно недостаточно для серьезных операций, поэтому, узнав о падении Тулы и не представляя, куда двинется стоявшая там большая армия Шуйского, Лжедмитрий II прекратил наступление. Его авангарды, находившиеся уже у Епифани, отошли на соединение с главными силами. Затем самозванец очистил Белев и Козельск и ушел в Карачев. Тревога не покидала его, поэтому, оставив и этот город, он направился к северским крепостям. Но на пути в Трубчевск 22 октября в селе Лабушеве Комарицкой волости к нему пришли новые отряды польских и литовских рокошан под началом Валентина Валавского и Самуила Тышкевича. Получив подкрепление, Лжедмитрий II вернулся к Брянску, который оказался занятым и заново укрепленным правительственными войсками. 9 ноября началась осада города, на выручку которому пришли полки из Мещовска (кн. В. Ф. Литвин-Масальский) и Москвы (кн. И. С. Куракин). 15 ноября произошло ожесточенное сражение под Брянском. Форсировав Десну, русские воеводы атаковали противника, и хотя разбить его не смогли, но доставили в город продовольствие и боевые припасы. Потерпев неудачу, самозванец ушел на зимовку в Орел, где его армия продолжала пополняться литовскими и польскими шляхетскими дружинами. Зимой 1607/08 г. к Лжедмитрию II пришли полки А. Вишневецкого, С. Хруслинского, С. Тышкевича, В. Валавского и др. польских и литовских военачальников. Настоящее войско привел в Орел князь Роман Рожинский. Оно насчитывало 4 тыс. человек. По праву сильного Рожинский сверг М. Меховецкого и стал новым военным вождем армии Лжедмитрия II. Его войска пополнили и казаки. Зимой 1607/08 г. в Орел прибыло 5000 донских и 3000 запорожских казаков, приведенных атаманом И. М. Заруцким. К весне 1608 г. численность находившегося под командованием гетмана Рожинского войска достигла 27 тыс. человек.
После Тульской победы царь Василий Иванович недооценил нависшей над страной угрозы. Лишь в апреле 1608 г. он двинул против самозванца 40-тысячную армию под командованием князя Дмитрия Ивановича Шуйского. Решающее сражение произошло 30 апреля — 1 мая (10–11 мая) 1608 г. в 10 верстах от Болхова на реке Каменке Началось оно ударом авангарда армии Лжедмитрия II, состоявшего из шляхетских гусарских рот панов Рудского, Велегловского и казачьих сотен. Атака разбилась о встречный натиск полков русской дворянской конницы и наемных немецких рот. От поражения сторонников самозванца спасло прибытие главных сил. Полки Адама Рожинского (племянника главнокомандующего) и В. Валавского опрокинули русский Передовой полк князя Василия Васильевича Голицына. Однако развить этот успех противнику не удалось. На выручку разбитому Передовому полку пришел воевода Иван Сергеевич Куракин, один из лучших полководцев своего времени, в сражении под Болховым командовавший Сторожевым полком. Противник был остановлен, после чего измотанные маршем и трудным боем поляки прекратили свои атаки. Возобновилось сражение на рассвете следующего дня. Русские воеводы удачно разместили свое войско в укрепленном обозе, подступы к которому с фронта прикрывало большое болото. Лобовые атаки польско-казацкого войска закончились неудачей. Тогда, извещенный изменником Никитой Лихаревым о силах русского войска и расположении его полков, гетман Рожинский двинул свои резервы во фланг армии Д. И. Шуйского. Чтобы устрашить русских воевод, он приказал включить в этот отряд обозные телеги, укрепив на них боевые знамена. Встревоженный приближением нового неприятельского войска, Шуйский начал поспешно отводить «наряд» к Болхову. Почувствовав замешательство в действиях правительственных войск, противник перешел в решительное наступление и в нескольких местах прорвал фронт русских полков. Разгромленная армия Дмитрия Шуйского бежала. Поляки преследовали ее на протяжении 25 верст до расположенной за Болховом засеки. 2 мая началась осада Болхова, где оборонялся 5-тысячный русский гарнизон во главе с Федором Гедройцем, а 4 мая, после начала бомбардировки города осажденные сдались, признав самозванца своим государем и присоединившись к его армии.
После победы под Болховом путь к Москве был открыт и Лжедмитрий II, а точнее польские и литовские предводители его войска не замедлили воспользоваться открывшейся перед ними возможностью. Козельск и Калуга добровольно приняли «царя Димитрия», Борисов был оставлен своими жителями. Только под Можайском войско самозванца встретило первое сопротивление, но быстро овладело городом, по-видимому, с помощью захваченного в Болхове «наряда». Встревоженный сложившейся ситуацией, Василий Шуйский отстранил своего бесталанного брата от командования армией и, поставив во главе ее молодого полководца Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, направил ее навстречу самозванцу — к реке Незнань. Однако битвы не произошло. М. В. Скопин-Шуйский раскрыл в своих полках антиправительственный заговор, арестовав и отослав в Москву его главных участников:
кн. И. М. Катырева-Ростовского, кн. Ю. Н. Трубецкого и И. Ф. Троекурова. Озабоченный этим обстоятельством, царь срочно отозвал стоявшую на Незнани армию в столицу, решив обороняться под прикрытием ее крепких стен.
Самозванец вышел к Москве 24 июня 1608 г., однако овладеть городом так и не смог. Почти сразу же под стенами столицы начались бои. 25 июня Рожинский, внезапно атаковав царскую армию с фронта и обоих флангов на реке Ходынке, нанес ей ощутимое поражение. Хорошо укрепленный город упорно сопротивлялся, надеясь на помощь северорусских городов. Вместо царских палат в Кремле Лжедмитрию пришлось довольствоваться наскоро срубленными бревенчатыми хоромами в селе Тушино, расположенном в нескольких верстах к северо-западу от столицы в месте впадения в Москву-реку небольшой реки Сходни. Здесь же заседала его «Боярская дума», работали «приказы», отсюда его отряды уходили воевать и грабить непокорившиеся русские города и земли. В Тушино привезли к самозванцу отбитую у московского отряда жену Лжедмитрия I Марину Мнишек. Она на удивление быстро поладила с тушинским «царем» и публично признала его своим мужем.
Почти полтора года продолжалась осада Москвы «тушинцами». Между столицей и Тушинским станом установились странные отношения. Оба царя, Василий Шуйский и «названный Димитрий», не препятствовали боярам и приказным людям отъезжать к своему противнику, в свою очередь, стараясь щедрыми посулами и наградами переманить бояр и дьяков из вражеского лагеря. В поисках чинов, поместий и вотчин многие видные в государстве люди по нескольку раз переезжали из стольного града в «стольное» село и обратно, заслужив в народе меткое прозвище «тушинских перелетов».
Оказавшись в безвыходной ситуации, Василий Шуйский обратился за помощью к Швеции, находившейся тогда в состоянии перманентной войны с Речью Посполитой. 28 февраля 1609 г., по поручению кн. М. В. Скопина-Шуйского, его послы стольник и воевода С. В. Головин и дьяк С. З. Сыдавный-Васильев, подписали со шведскими представителями Выборгский договор. По этому соглашению Карл IX обязался направить в Россию наемное войско (первоначально 5 тыс. человек — 2 тыс. «конных збруйных» и 3 тыс. — «пеших добрых оружейников»), получив твердое обязательство Скопина передать шведам г. Корелу с уездом (Кексгольмскую область).
Вскоре численность вспомогательного шведского корпуса была доведена до 15 тыс. человек. Начальником его был назначен командовавший шведскими войсками в Финляндии генерал-лейтенант Якоб Делагарди. Расходы по содержанию выступавших в поход наемников легли на плечи московского правительства. Кавалеристам полагалось выплачивать 25 талеров (ефимков), пехотинцам — 12 талеров, «большим воеводам» — 5000 талеров, воеводам — 4000 талеров. Первые шведские отряды прибыли на русскую территорию (в Дудоровский погост) в начале марта, а в Новгород — 14 апреля 1609 г. Весной 1609 г. союзная армия, под общим командованием Скопина, начала успешные действия против тушинских отрядов, действовавших даже на Русском Севере. 2 мая перешел в наступление большой русско-шведский отряд Эверта Горна и Семена Васильевича Головина, 9 или 10 мая занявший Старую Руссу. 11 мая небольшой отряд тушинцев (300 человек) попытался вернуть этот город, но был разбит. Тогда же рать под командованием Никиты Васильевича Вышеславцева при поддержке местного населения выбила тушинцев из Ярославля. 15 мая 1609 г. произошло первое большое сражение у села Каменка под Торопцом. Союзное войско, в состав которого вошли шведский отряд Э. Горна и полки русских воевод Д. Чулкова и К. Чоглокова, разбило и обратило в бегство действовавшую в Новгородской земле армию польского шляхтича Кернозицкого. Противник оставил на поле боя все знамена, 5 медных и 4 железных орудия, множество других трофеев.
Использовав в качестве предлога заключение русско-шведского союза против «тушинцев», польский король Сигизмунд III, претендовавший на корону Швеции, узурпированную его младшим братом Карлом IX, объявил войну России. Поход против Московского государства был задуман польским королем еще до заключения между русскими и шведскими представителями Выборгского договора о помощи против тушинских войск. Еще в январе 1609 г. сенаторы дали Сигизмунду III согласие на подготовку интервенции в пределы Московского государства. 9 сентября 22-тысячная армия короля Сигизмунда III перешла русскую границу. 13 сентября был взят Красный, а 16 сентября началась осада Смоленска.
Польской интервенции против России придавала исключительное значение римская курия. Не случайно папа Павел V, по обычаю первых крестоносцев, благословил присланные в Рим перед началом похода меч и шлем польского короля.
Однако с ходу овладеть Смоленском королевской армии не удалось. Оборону крепости от врага возглавил воевода Михаил Борисович Шеин, сумевший задержать поляков под смоленскими стенами почти на два года. Тем временем армия Скопина и Делагарди вела успешное наступление, освобождая от тушинцев северные уезды. Командовавший польскими войсками на верхней Волге полковник Александр Зборовский потерпел ощутимые поражения под Торжком и Тверью и просил у Рожинского все новых подкреплений. Но Тушинский лагерь переживал трудные времена. Большая часть польских и казачьих отрядов ушла на север, чтобы остановить наступление войск Скопина и Делагаради, численность стоявшей под Москвой армии Рожинского заметно сократилась. Русское командование решило воспользоваться этим и атаковать противника. 5 июня 1609 г. произошла вторая битва на реке Ходынке, едва не закончившаяся поражением тушинских войск.
На этот раз московская армия вела наступление под прикрытием «гуляй-города». Поляки атаковали это подвижное укрепление и захватили его, но подверглись неожиданному удару дворянской конницы, в значительном числе сосредоточившейся на правом фланге. Понеся тяжелые потери, тушинцы бежали. От окончательного разгрома Рожинского спас Заруцкий, с несколькими сотнями казаков занявший удобную позицию на реке Химке и остановивший наступление русской конницы.
Тесня противника, войска Скопина-Шуйского все ближе и ближе подходили к осажденной врагом русской столице. С боями были освобождены Переяславль-Залесский, Александровская слобода. Под Дмитровом был разбит действовавший автономно от тушинской армии староста усвятский Ян Сапега. В начале марта 1610 г. польский воевода Вильчек сдал русским город Можайск, получив за это от Василия Шуйского награду в 100 руб.
С началом открытой польско-литовской интервенции часть служивших самозванцу шляхтичей ушла в королевский лагерь под Смоленск. Оставшиеся требовали от Лжедмитрия II обещанного им жалованья и держали его под строгим надзором. С трудом ускользнув от их караулов тушинский «царь» 27 декабря 1609 г., переодевшись в крестьянское платье, в навозных санях бежал в Калугу. Лишившись «вождя» подмосковный стан рассыпался. Воспользовавшись трудным положение врага, Скопин удвоил усилия и 12 марта 1610 г. вступил в Москву, восторженно встреченный ее жителями.
Ликвидировав тушинскую угрозу, Скопин-Шуйский стал готовить поход к осажденному поляками Смоленску. Однако 23 апреля 1610 г. молодой воевода неожиданно умер. Смерть его имела для страны катастрофические последствия. Рать, двинувшуюся на Смоленск, возглавил самый неудачливый из всех русских воевода — князь Дмитрий Иванович Шуйский. По польским данным, под его командованием находилось более 40 тыс. русских воинов и 8 тыс. наемников из вспомогательного шведского корпуса Я. Делагарди (по свидетельству Й. Будило, у русских под Клушино было 16 тыс., у шведского генерала — 7 тыс. человек; Н. Мархоцкий считает, что под общим командованием Д. И. Шуйского находилось 6–7 тыс. немцев и 20 тыс. «москвитян»). 24 июня 1610 г. у деревни Клушино, в 19 верстах от Гжатска, войска Шуйского были атакованы армией гетмана Станислава Жолкевского. В 5-часовом сражении сравнительно немногочисленная, почти не имеющая артиллерии, польская армия (11,5 тыс. кавалерии, 1 тыс. пехотинцев, 2 фальконета) разгромила численно превосходившее ее русско-шведское войско Д. И. Шуйского и Я. Делагарди. Одной из главных причин поражения стали фатальные ошибки русского командующего, расположившего пехотные части за полками дворянской конницы, но без прикрытия полевыми укреплениями. Свою роль сыграла и неожиданность польской атаки — Шуйский не успел подтянуть к месту начавшегося сражения имеющиеся у него 18 орудий. Однако, вопреки ожиданиям Жолкевского, первые удары польской гусарии не достигли своей цели. Только после 10 кавалерийских атак поляки прорвали линию русских войск. Опрокинутая противником московская кавалерия обратилась в бегство и потоптала свою пехоту. Сражение было окончательно проиграно после измены части наемников (французских и немецких полков) из состава шведского вспомогательного корпуса Я. Делагарди. В плен к полякам попали воевода В. И. Бутурлин и дьяк Яков Демидов. В числе павших был воевода Яков Барятинский.
Узнав о поражении главной армии, блокированная в Царевом Займище еще до Клушинской битвы другая часть русского войска (отряды Ф. А. Елецкого и Г. Л. Валуева, насчитывающие 8 тыс. человек) сложила оружие, перейдя на сторону поляков.
После Клушинского поражения Делагарди с небольшим отрядом (400 человек) ушел к Погорелому Городищу, а затем дальше на север. Там, получив подкрепление, он начал захват русских территорий, постепенно приближаясь к Новгороду. Шведский генерал действовал в полном соответствии с инструкцией, данной ему 30 июня 1609 г. Карлом IX. В этом документе король сообщал Делагарди, что в случае, если поляки станут одерживать победы «в войне с русскими, то ему надо всего ревностнее стараться об удержании Новгорода в своей власти — приятно ли то русским или нет». Овладев приграничной крепостью Ладогой (вскоре занявший город полковник Пьер Делавилль был выбит оттуда отрядом И. М. Салтыкова) и осадив Корелу (крепость была захвачена Ларсом Андерссоном 2 марта 1611 г.) и Орешек, войско Делагарди в начале июня 1611 г. подошло к Новгороду (со стороны Хутынского монастыря). Город был не готов к осаде. Произведенный воеводами осмотр городских укреплений показал их полную негодность. Во многих местах из-за отсутствия лестниц защитники не имели возможности взойти на крепостную стену. В этих условиях находившийся в городе многочисленный гарнизон (в Новгороде тогда было не менее 2 тыс. служилых людей) не смог бы оборонять крепость в случае неожиданной атаки противника. Немедленно были начаты ремонтные работы, благодаря которым положение частично удалось исправить и первый шведский приступ, произошедший 8 июля, был отбит. Только 16 июля 1611 г., с помощью изменника — Ивашки Шваля, дворового человека Ивана Лутохина, колонны штурмующих сумели через Чудинцевы ворота ворваться в Новгород.
После тяжелых боев на улицах городах и поспешного отступления за его пределы войск В. И. Бутурлина, новгородские власти в лице митрополита Исидора и воеводы Ивана Никитича Одоевского пошли на заключение сепаратного договора с Делагарди. Соглашение предусматривало сдачу крепости и признание права на русский престол одного из шведских принцев. В текст договора была включена следующая запись: «Этот договор и вышеупомянутые пункты будут нерушимо, с полной верностью и безо всякого злого умысла и обмана вечно соблюдаться могущественным моим королем, Карлом IX, королем Швеции и прочее, его наследниками и преемниками мужского пола, Короной Шведской и светлейшим сыном Его королевского величества, будущим государем и царем здешней области, и его наследниками мужского пола, по отношению к городу и княжеству Новгородскому, даже если владимирское и московское правительства, вопреки ожиданиям, не пожелают с ними согласиться». Это зафиксированное в договоре условие свидетельствовало о намерении шведской стороны, в случае отказа всероссийских властей призвать на московский престол шведского королевича, приступить к созданию марионеточного Новгородского государства, находящегося под шведским протекторатом. Так была создана реальная угроза отделения от Московского государства всей его северо-западной области.
2. Москва в плену. Организация земских освободительных ополчений
Политическая ситуация, сложившаяся в России в 1610 г., означала наступление нового этапа в истории Смутного времени. 17 июля после известия о гибели армии у села Клушино был сведен с престола и пострижен в монахи царь Василий Иванович Шуйский. К власти пришло правительство находившихся в то время в Москве семи бояр — князя Ф. И. Мстиславского, князя И. М. Воротынского, князя А. В. Трубецкого, князя А. В. Голицына, князя Б. М. Лыкова, И. Н. Романова и Ф. И. Шереметева. Новое правительство получило название «Семибоярщины» («болярское державство»). Изначально действия московских бояр были направлены на создание легитимного органа, способного управлять государством в условиях осуществленного группой заговорщиков в июле 1610 г. свержения царя В. И. Шуйского. Однако в обстановке чрезмерной политизации жизни в русской столице, к которой приближалась польская армия гетмана Станислава Жолкевского, очень скоро боярское правительство вынуждено было занять если не пропольскую, то все же достаточно конформистскую позицию.
Военно-политическое поражение и угроза повторения социального взрыва, подобного восстанию Болотникова и Лжепетра, принудили правящие московские круги пойти на прямой сговор с польско-литовскими интервентами, войско которых в августе 1610 г. подошло к Москве. Командовавший польской армией гетман С. Жолкевский поспешил воспользоваться произошедшими изменениями в русской столице, предложив московским боярам вступить с ним в переговоры. Кажущаяся безвыходность ситуации толкнула Ф. И. Мстиславского и его товарищей на ряд опрометчивых поступков. Первым шагом на пути, приведшем новое русское правительство к полной капитуляции перед поляками и их сторонниками, стало знаменитое постановление «Семибоярщины» не избирать царем представителей русских родов, следствием чего стало признание государем сына польского короля Сигизмунда III Владислава. Проводимая правительством «седми московских боляр» политика уступок и соглашений с поляками закономерно привела к сдаче Москвы: в ночь на 21 сентября 1610 г. в нее были введены войска гетмана Жолкевского. Как отмечал в своих мемуарах сам польский военачальник, «бояре опасались [мятежа] и желали, чтобы под защитою войска короля они могли быть безопасны от ярости народа». По словам А. Палицына, для них предпочтительней было «государичю (польскому королевичу Владиславу. — В. В.) служити, нежели от холопей своих побитыми быти и в вечной работе у них мучитися». С этого момента и в столице, и в стране возникает оппозиция политике московских олигархов. Широкая, хотя и вынужденная, опора на военную силу Польско-Литовского государства, на авторитет его верховной власти, требования, посланные смоленским воеводам Михаилу Борисовичу Шеину и князю Петру Ивановичу Горчакову продолжающий героически сопротивляться город полякам не создали и не могли создать «Семибоярщине» прочной опоры в русском обществе. Разочарованными оказались даже те, кто в августе 1610 г. поддержал компромиссное соглашение с поляками, надеясь на обещанное гетманом Жолкевским от имени короля сохранение государственного и национального суверенитета, гарантированного статьями трех русско-польских договоров: Смоленского, Царево-Займищенского и Московского. Полковник Александр Гонсевский, сменивший гетмана Станислава Жолкевского на посту командующего польскими войсками в русской столице, не склонен был считаться с договорами, подписанными его предшественником, так как они существенно ограничивали степень вмешательства польских властей в русские дела. Стремясь к полному подчинению Московского государства Речи Посполитой, он являлся проводником достаточно последовательной политики, определяемой польским королем. Из дошедшей до нас переписки Сигизмунда III с папой римским Павлом V и генеральным провинциалом Ордена иезуитов Клавдием Аквавивой видно, что сам король и его ближайшее окружение не собирались ограничивать свою власть в русских землях никакими условиями и обязательствами, что являлось нарушением прочно укоренившейся здесь политической традиции.
Разложение центрального аппарата власти, подпавшего с конца сентября 1610 г. под полный контроль польских ставленников, способствовало активизации местного земского и губного управления, игравшего все более важную роль в организации военного отпора интервентам. Роль земского самоуправления начала изменяться в 1606 г., во время восстания И. И. Болотникова, вызвавшего заметное оживление деятельности различных сословных групп на территории, охваченной антиправительственным повстанческим движением. Болотниковцы широко использовали в своей борьбе авторитет сословного и земского представительства. Именно в это время на местах начинают складываться всесословные органы местного управления — городовые и уездные советы. Необходимо отметить, что подчинялись на первых порах они исключительно военным руководителям восстания и прежде всего «большому воеводе царя Димитрия» Ивану Болотникову. Лишь позднее, в ноябре 1606 г. с приходом в Путивль отряда «царевича Петра Федоровича» в повстанческом лагере складываются органы власти, аналогичные правительственным. Р. Г. Скрынников, первым обративший внимание на это обстоятельство, связал его с отсутствием в болотниковской рати носителя титула царя или царевича, олицетворявшего в силу вековых русских традиций верховную власть в стране. С появлением в Путивле Лжепетра и его казачьего войска ситуация радикально изменилась, несмотря на явное самозванство этого «царевича». При нем создаются Боярская дума и Двор — необходимые политические институты того времени. Главой Боярской думы в Путивле, а затем и в Туле, становится боярин князь Андрей Андреевич Телятевский. О существовании при дворе «царевича Петра Федоровича» некоего подобия московской приказной администрации известно по документам более позднего времени. В 1613 г. во главе вновь созданного на Москве Казачьего приказа (Казачьего разряда) наряду с дворянином И. А. Колтовским, был поставлен дьяк Матвей Сомов, в назначении которого именно на эту должность сыграла его служба в 1607 г. у «царевича Петра». Несмотря на быстрое складывание в Путивле традиционной для Московского государства системы управления подконтрольной территорией, реальная власть в повстанческом войске оставалась в руках казачьей старшины и казачьего круга, а все важные решения принимались в повстанческом лагере на общем войсковом сходе. Таким именно образом решилась, в конце концов и судьба самого восстания — осажденные в Туле болотниковцы сдались правительственным войскам после решения войскового круга прекратить сопротивление и сложить оружие.
С земской (выборной) организацией было тесно связано повстанческое движение и в других местностях Русского государства. По сообщению Лобковского хронографа, осадившими Нижний Новгород в 1606 г. «ворами» начальствовали «за воеводы место Ивашко Борисов Доможиров нижегородец, да с ним выбраны два мордвина Варгадин да Москов».
В условиях развязанной Польшей и Литвой интервенции органы местного самоуправления еще больше упрочили свое положение. Общая задача освобождения страны укрепляла выявившуюся к 1611 г. тенденцию воссоединения земель, обособившихся во время Смуты. Земское освободительное движение зародилось и получило распространение на севере страны в 1608–1609 гг. Оно проявилось в отпоре наводнившим страну отрядам самого одиозного из самозванцев — Лжедмитрия II, ставшего марионеткой возглавлявших его войско литовских магнатов и в массовой поддержке населением освободительной рати двигавшегося к Москве князя М. В. Скопина-Шуйского.
Дальний родственник царя Василия Ивановича Шуйского, несмотря на молодость (в ноябре 1608 г. ему исполнилось всего 22 года), Михаил Скопин-Шуйский был хорошо известным всей стране воеводой. В конце 1608 г. его направили в Новгород — один из незанятых «тушинцами» больших русских городов. В его задачу входило заключение союзного соглашения со Швецией о военной помощи, формирования и обучения в северных и поморских городах новых войсковых контингентов, способных вытеснить противника из северорусских уездов, а затем прийти на помощь Москве. К этому времени в центре страны в распоряжении правительства не оставалось достаточных сил, чтобы противостоять агрессии. Военные успехи самозванца привели к тому, что территория, контролируемая правительством Василия Шуйского, уменьшилась до критического минимума. К маю 1609 г. (дата выступления М. В. Скопина-Шуйского с русскими и союзными шведскими войсками из Новгорода к Москве) Лжедмитрию II присягнули города Псков, Владимир, Тверь, Ярославль, Углич, Кострома, Ростов, Галич, Шуя, Кинешма, Белозерск, не говоря о южных уездах страны, служивших в Смутное время базой для любого антиправительственного движения. Преданные Москве воеводы оставались лишь в Смоленске, Новгороде, Коломне, Переяславле-Рязанском, Нижнем Новгороде, Саратове, Казани и малонаселенных тогда сибирских городках и острогах. Мужественно сопротивлялись «тушинцам» немногочисленные защитники Троице-Сергиева монастыря. В этой сложнейшей обстановке и пришлось действовать воеводе Скопину-Шуйскому, в полной мере проявившему блестящие дарования не только военного, но и государственного деятеля.
Находясь в Новгороде, Скопин-Шуйский через восставшие против «тушинцев» Вологду и Каргополь, поддерживал связь с северорусскими городами не только для организации ратных сил, но и для «устроения земли», управления отрезанными от Москвы войной поморскими и северо-волжскими уездами и волостями. Вынужденный действовать самостоятельно, воевода Скопин получил от правительства небывалый доселе объем полномочий, на что обратил внимание Г. В. Абрамович, отметивший, что, судя по распорядительной деятельности Скопина-Шуйского в вопросах земельных пожалований, права молодого воеводы были схожи с прерогативами царской власти. Новгород того времени стал северной русской столицей, заменив осажденную Москву как центр, организующий борьбу с отрядами Лжедмитрия II, а М. В. Скопин-Шуйский становится главным и весьма авторитетным представителем верховной власти в государстве. «Писания» Скопина приобрели силу царских указов, которым повиновались не только городовые миры, земские и губные старосты, но и государевы воеводы и наместники. Соглашаясь с Г. В. Абрамовичем по основному содержанию его выводов, необходимо подчеркнуть существенную ошибку историка: властные прерогативы Скопина ограничивались определенной территорией; он являлся представителем верховной власти на русском Севере и в Поморье. В Среднем и Нижнем Поволжье аналогичными полномочиями был наделен воевода Ф. И. Шереметев, в иных же городах и уездах подобную государеву службу выполняли другие уполномоченные царем лица.
В. И. Корецкий обратил внимание на происходившее в то время известное развитие форм участия населения северорусских городов в местном военном управлении. Когда в декабре 1608 г. к Устюжне Железопольской приблизился польский отряд, в городе не оказалось ни воеводы, ни ратных людей, ни надежных укреплений. Тогда горожане создали выборное управление, избрав три головы и городовой совет из 20 человек, в котором посадские и служилые люди получили равное представительство. Власть в городе перешла в руки этого совета. Деятельность его не прекратилась даже после прибытия в Устюжну воеводы А. П. Ртищева, отстоявшего город от осадивших его «тушинских» отрядов. Несмотря на эту победу, новый воевода смог приступить к исполнению своих обязанностей лишь после утверждения городовым советом его полномочий.
Тогда же в Сольвычегодске мирские органы создают «мужицкие отряды», вооружением и снабжением которых ведали знаменитые купцы и промышленники Строгановы.
Благодаря широкому подъему народной борьбы на Севере и в Верхневолжских городах, М. В. Скопину-Шуйскому удалось одержать ряд важных побед над «тушинцами», к ноябрю 1609 г. вытеснив их отряды из Верхнего Поволжья. В ходе дальнейших действий его войска освободили от осады Троице-Сергиев монастырь, а затем и Москву.
Схожие процессы шли и в других регионах страны. Несколько ранее восстания на Севере поднялись земские люди в Среднем Поволжье: в Балахне, Юрьевце Волжском, на Решме, в Гороховце, где собравшиеся ополчения и рати «вси вкупе соединились в Луху, и литву побиваху, а дворян воровских, поимав, и в Нижний отсылаху…». Как и в Устюжне Железо-польской, возглавили эти формирования не государевы воеводы, а выборные земские «начальники».
В специфических условиях Смутного времени земское освободительное движение приобретало различные организационные формы на землях, занятых крупными соединениями польско-литовских войск и в тех городах и уездах, власти и население которых выступали против пропольской политики московского правительства. Безусловно, фактор присутствия на значительной части русской территории отрядов иноземцев оказывал определяющее значение на характер и масштабы борьбы в этих местах с интервенцией, заставляя местных жителей шире использовать методы партизанской войны (тактику засад и налетов), сплачиваясь в отряды так называемых «шишей», военная организация которых напоминала казацкую. О действиях «шишей» против поляков сохранились любопытные сообщения в дневнике С. Маскевича, служившего в гарнизоне Кремля и принимавшего участие в походах интервентов за провиантом в Рогачево и на Волгу. «Москвитяне («шиши». — В. В.) нас стерегли, — писал Маскевич, — узнав через лазутчиков, что товарищи разъехались в коло, и что мы стоим без стражи, они нагрянули на нас среди белого дня, частию на конях, частию на лыжах…». Ниже он добавляет: «Едва отошли мы на милю или на две от гетманского лагеря, напали на нас шиши и без труда одержали победу: ибо находившиеся при возах наших москвитяне тотчас передались к своим; а другие загородили путь повозками…». В примечаниях к этому изданию «Дневника» Самуила Маскевича, написанных Н. Г. Устряловым, о «шишах» сказано следующее — «вольница, не признающая ничьего начальства, кроме своих атаманов». Это мнение нам представляется ошибочным. «Шишами» становились в основном крестьяне разоренных поляками русских сел и деревень, испытывающие вполне понятную ненависть ко всякому иноземцу. Организация же повстанческих сил, подобных казачьей, была отличительной особенностью всех народных движений XVII в.
Иначе складывалась обстановка в той части страны, где с самого начала власть правительства королевича Владислава носила чисто номинальный характер. В рязанских и замосковных городах началось формирование местных ратных сил, призванных освободить от поляков столицу Русского государства. Высшая форма проявления освободительного народного движения в Смутное время — земское ополчение. Осознание значительной частью населения страны необходимости ведения жестокой, бескомпромиссной борьбы с польской угрозой вылилось в мобилизацию имеющихся наличных средств и сил для отпора агрессии. Вместе с тем, отсутствие единого политического (правительственного) центра осложняло задачу. Обстановка требовала скорейшего слияния разрозненных очагов сопротивления натиску внешнего врага. К 1611 г. центр освободительной борьбы перемещается с севера страны в Рязанские земли. Значительное распространение получает практика прямых сношений между городами, не признавшими правительства королевича Владислава. Выражением этого стала посылка и пересылка прочетных грамот, авторы которых, изображая бедственное состояние Московского государства, призывали восставших против поляков города составить земское ополчение для скорейшего «очищения» от врага Москвы и всей Русской земли. На основе взаимных договоренностей там начали формироваться земские рати, в феврале следующего, 1611 года, двинувшиеся к Москве. Об организации власти в них, из-за крайней скудости дошедших до нас сведений, можно судить лишь с известной долей предположения. Во главе сформированных в различных городах и уездах местных ополчений стояли земские воеводы, при которых, видимо, существовали своего рода полковые канцелярии, ведавшие сбором денег и различных припасов для обеспечения ратных людей. Так, известно, что 29 февраля 1611 г. войсковой подьячий одного из местных ополчений, по-видимому, суздальского, Василий Луговинин получил с шуйского кабацкого целовальника деньги в «земскую казну»! С другой стороны, вполне вероятным представляется наличие во многих, если не во всех земских ратях органов, аналогичных «Совету всей земли», существовавшему в Рязанском ополчении задолго до его прихода к Москве (с 4 марта 1611 г.), о чем есть точное упоминание в одной из грамот П. П. Ляпунова.
В начале марта 1611 г. основные силы местных ополчений собрались в трех сборных пунктах: Рязани, Серпухове и Коломне. Наиболее организованным было Рязанское ополчение — настоящее войско, с многочисленной артиллерией («нарядом») и «гуляй-городом». Возглавлял его признанный вождь и воевода думный дворянин Прокопий Петрович Ляпунов. Он заключил союз с «боярами» из распавшегося лагеря Лжедмитрия II — Д. Т. Трубецким и И. М. Заруцким, послал посольство стряпчего И. И. Биркина в Нижний Новгород поднимать на борьбу с поляками жителей Среднего Поволжья, пытался нейтрализовать или привлечь на свою сторону гетмана Я. Сапегу, предводителя польских наемников в войске Лжедмитрия II. Кроме Рязанского ополчения, в которое влились отряды с Северской Украины, под Москву шли земские войска из Владимира, Нижнего Новгорода, Мурома, Ярославля, Переяславля-Залесского, Углича, Суздаля, Вологды, Галича, Костромы и Романова (Романова-Борисоглебска). К Владимирскому и Суздальскому ополчению присоединились отряды волжских казаков и черкасов (днепровских казаков), возвращавшихся из-под Пскова. Союзник П. П. Ляпунова — князь Д. Т. Трубецкой — привел к столице остатки «тушинского» войска из Калуги, атаман И. М. Заруцкий, пожалованный Лжедмитрием II боярским чином, — из Тулы.
Собирая все силы для освобождения занятой врагом русской столицы, Ляпунов стремился подготовить антипольское восстание в самой Москве, успех которого, в случае поддержки земскими полками, привел бы к очищению столицы от врага. В дневниковых записях поляка М. Стадницкого сохранилось упоминание о том, что, узнав о «мятеже» Ляпунова и его единомышленников, москвичи «стали искать поводов к ссоре с польским гарнизоном». О стихийном протесте московского люда, недовольного хозяйничаньем врага в родном городе, говорить не приходится. Об этом свидетельствует другое наблюдение того же мемуариста, прямо записавшего: «В столицу сходились из деревень и местечек люди, под предлогом искания защиты, тайно принося с собой оружие; приходили и солдаты Ляпунова, тайно переодевшись в городское платье; их никто не узнавал, так как они смешивались с городской чернью». Ясно, что подобная подготовка вооруженного выступления в занятом неприятельским гарнизоном городе требовала серьезной организаторской работы.
Городовые ополчения пришли к Москве в конце марта — начале апреля 1611 г. Первые же земские отряды прибыли в столицу 19 марта, приняв активное участие в начавшемся восстании против интервентов, подавленном ими с невероятной жестокостью[31]. 24–25 марта к Симонову монастырю с казаками и Суздальским ополчением подошел бывший «тушинский стольник» — атаман А. З. Просовецкий. Гонсевский бросил против него полки Зборовского и Струся, но русские укрылись в «гуляй-городе» и отбили все польские атаки.
Вслед за суздальским войском, прибыли отряды И. Ф. Еропкина и серпуховского воеводы Ф. К. Плещеева, а 27 марта 1611 г. «с большим и многочисленным войском» пришел из Рязани сам Прокопий Петрович Ляпунов. К захваченной врагом русской столице один за другим подходили отряды из верхневолжских городов. Сбор ратных сил под Москвой закончился 1 апреля 1611 г. Началась длительная и трудная осада хорошо укрепленного города.
В сложившемся под Москвой весной 1611 г. новом военно-политическом образовании, единство, необходимое для успешного ведения освободительной войны с поляками, на первых порах отсутствовало. У стен сожженной врагом столицы ополчения расположились в нескольких, враждебно настроенных по отношению друг к другу лагерях: у Яузских, Покровских, Сретенских, Тверских ворот Белого города и против Воронцовского поля. Следует признать, что разногласия в среде ополченцев были порождены социальной разнородностью самого освободительного движения. Важнейшим условием успешной борьбы с интервенцией являлось объединение земских сил, координация действий местных ополчений и отрядов, централизованное снабжение их необходимым довольствием и припасами, что требовало создания государственного аппарата политического и хозяйственного управления страной, способного взять на себя функции центрального правительства. Уже тогда это сознавали многие воеводы и атаманы, служилые люди и казаки. Мощным объединительным стимулом было общее стремление различных политических и социальных группировок земского освободительного движения к скорейшему освобождению «царственного града» Москвы от засевших в ней поляков и «русских воров-изменников». После занятия 7 апреля 1611 г. земскими отрядами Белого города в ополчении создается общий «Совет всей земли» — высший орган власти на освобожденной от интервентов территории, ставший единым руководящим центром всего освободительного движения в стране. Тогда же были избраны «начальники» земской рати — П. П. Ляпунов, кн. Д. Т. Трубецкой и И. М. Заруцкий. Прообраз «Совета» существовал в Рязанском ополчении еще до прихода его к Москве в начале марта 1611 г.
В конце июня 1611 г. произошла коренная реорганизация сложившейся в «таборах» (подмосковном лагере Первого ополчения) политической власти. Ратные люди и казаки, выступившие против участившихся случаев произвола ополченских властей, подали Ляпунову, Заруцкому и Трубецкому челобитную, в которой требовали от своих «начальников» детальной регламентации и упорядочения деятельности земского правительства, ополченского «Совета всей земли» и сложившейся в «таборах» приказной администрации. Выработанный на основе этих требований и одобренный 30 июня 1611 г. всем ополчением Приговор подтвердил и оформил сословно-представительную организацию власти и порядок управления страной. В Приговоре перечисляется круг лиц, принявших участие в разработке этого документа. В нем упоминаются: «царевичи» (татарские. — В. В.) и бояре, окольничие и чашники, стольники и дворяне, стряпчие и жильцы, приказные люди и дети боярские, князья и мурзы, атаманы и казаки, а также служилые и дворовые люди. Были учтены пожелания представителей 25 городов, участвовавших в деятельности подмосковного «Совета всей земли», в том числе таких важнейших, как Ярославль, Смоленск, Нижний Новгород, Ростов, Архангельск, Вологда и др. Л. В. Черепнин высказал предположение о том, что данное представительство было выделено из состава участников Первого ополчения. Подобное объяснение нам представляется ошибочным — в число упоминаемых 25 городов, чьи выборные участвовали в деятельности подмосковного «Совета всей земли», не вошли представители Рязани, Углича и Суздаля — городов, пославших свои ополчения к Москве уже в марте-апреле 1611 г. Некоторые сомнения возможны лишь в отношении Суздальской рати — посланное из этого города ополчение состояло, по-видимому, в большинстве своем из большого казачьего отряда братьев Просовецких. Наоборот, в отношении Рязани, выславшей к Москве большое земское войско во главе с одним из главных ополченских воевод — П. П. Ляпуновым, сомневаться не приходится, так как в случае формирования общеземского представительного органа по принципу, предположенному Л. В. Черепниным, представители Рязани не могли не войти в его состав в весьма внушительном числе. Это объяснение, на наш взгляд, указывает на действительное наличие в «Совете всей земли» Первого ополчения выборных «делегатов», всех упоминаемых в земском Приговоре городов.
Текст Приговора 30 июня 1611 г. состоит из преамбулы и 24 статей, важнейшими из которых считаются те, которые определяли государственное устройство России и регулировали поземельные отношения — определявшие правовой статус служилых людей, владевших вотчинами и поместьями. Исследователи, изучавшие текст принятого «Советом всей земли» Приговора, справедливо отмечали, что документ был выработан прежде всего в интересах провинциального, городового дворянства, чьи представители оказались в большинстве на соборных заседаниях, происходивших в подмосковном лагере ополчения в июне 1611 г. и несшего основное бремя в борьбе с вражеским нашествием.
Большинство статей Приговора касались вопроса о землевладении и размерах земельных пожалований служилым людям. Социальная неоднородность движения, существенные расхождения в целях и задачах освободительной борьбы, разъединявшие ополчение, диктовали необходимость выработки компромиссного решения этой проблемы, способного удовлетворить притязания всех собравшихся в земском лагере под Москвой ополченцев: бывших «тушинцев», непоколебимых сторонников Василия Шуйского и тех, кто, подобно И. М. Заруцкому, недавно еще служил польскому королю Сигизмунду III. Таким компромиссом в решении вопроса о земельных пожалованиях стало правовое закрепление принципа руководства нормами, сложившимися «при прежних прирожденных государех». Тем самым, законными признавались любые земельные пожалования (по мнению ряда историков права, даже польского правительства), если они не нарушали сложившуюся норму верстания служилых людей.
С 30 июня 1611 г. во главе ополчения встало реорганизованное на основе Приговора временное земское правительство — своеобразный триумвират П. П. Ляпунова, И. М. Заруцкого и Д. Т. Трубецкого, избранных «начальниками» еще в апреле 1611 г. Однако права и привилегии триумвиров были существенно ограничены статьями Приговора. «Бояре и воеводы», обязанные «будучи в правительстве, земскими и всякими ратными делами промышляти», в своих действиях контролировались избравшим их «Советом всей земли». При общем стремлении ратников Первого ополчения восстановить разрушенную врагом русскую государственность в таком именно виде, «как было при прежних российских прирожденных государех», условия и обстоятельства Смутного времени вынуждали составителей земского Приговора в ряде случаев существенно изменять сложившиеся в Московском государстве традиции взаимоотношения власти и соборного большинства. Так, «избранных всею землею для всяких земских и ратных дел в правительство» вождей ополчения, в случае обнаружения их несоответствия своему высокому положению «Совету всей земли», было «вольно… переменити и в то место выбрати иных… хто будет болию к земскому делу пригодится».
В Приговоре детально оговаривалось устройство центрального административного аппарата. В ополчении были организованы Разрядный, Поместный, Земский и ряд других приказов (Большой Приход, Дворец, четверти, Разбойный приказ), деятельность которых также контролировалась «Советом всей земли». Приговором предусматривались определенные изменения в сложившемся к этому времени местном управлении. С «приставства» из городов, дворовых сел и черных волостей снимались бывшие там атаманы и казаки, вместо которых назначались «дворяне добрые». На основании этой статьи Приговора большинство исследователей делало вывод о всемерном и сознательном ослаблении дворянским большинством ополчения позиций своих весьма ненадежных соратников по освободительной борьбе. Между тем, в стороне осталось важное обстоятельство, проливающее свет на истинную подоплеку продекларированного в Приговоре смещения атаманов и казаков с «приставства» — замене подлежали не только они, но и все годные к ратной службе воеводы-дворяне (см. ст. 15 Приговора: «А которые дворяне и дети боярские посланные по городом в воеводы и на всякие посылки в збор, а на службе им быти мочно, и тех из городов и из посылок переменить и велети им быти в полки тот час, а на их место послать дворян сверстных и раненых, которым на службе быти не мочно»).
С 1604 г. в Русском государстве происходит значительное расширение территории, находящейся в воеводском управлении. Новая система местного управления появляется в России во второй половине XVI в., наряду с введением в уездах и волостях Московского государства губных и земских учреждений. Однако первоначально воеводы посылались лишь в пограничные уезды, где необходимо было усиление военно-административной власти, напрямую подчиненной правительству. Во внутренние же уезды воевод начали назначать именно в Смутное время, в связи с резким обострением социальной борьбы в стране и началом польско-литовской, а затем и шведской интервенции. В эти годы рассылка по городам воевод стала практиковаться все шире. В царствование Михаила Федоровича Романова была составлена особая «Роспись воеводам в тех городах, где прежде были судьи и губные старосты», в которой подробно перечислялись города и уезды, перешедшие под контроль правительственных эмиссаров — городовых воевод. Будучи специальными представителями московского правительства на местах, они сосредоточили в своих руках административные, судебные, полицейские функции, отчасти подчинив себе деятельность губных старост, ведавших делами, связанными с разбоями, убийствами, грабежами и воровством. Наблюдая этот процесс со стороны, без учета конкретно-исторической обстановки, сложившейся в стране в начале XVII в., можно было бы сделать вывод о дальнейшей и весьма значительной централизации местного управления, о существенном ослаблении системы земского и губного самоуправления, ограничении и сведении на нет их политической деятельности. Тем не менее в начале XVII в. учреждение в стране воеводского управления свидетельствовало скорее не об усилении контрольных функций государства в местном управлении, а о реальном их ослаблении. Нельзя переоценивать роль городовых воевод в организации власти на местах, — в Смутное время они зачастую лишь номинально возглавляли управление в том или ином городе и уезде. Часто воеводы входили в общесословные городовые советы (как в Нижнем Новгороде) или дублировали деятельность органов местного общесословного управления, подтверждением чему служит сложившаяся в Курмыше практика одновременной посылки идентичных по содержанию отписок воеводе и «дворянам и детям боярским, и всяким служилым людям, и земским старостам, и целовальникам, и всем посадским людям, и волостным крестьянам». В таких условиях курмышане смогли запретить новоназначенному в их город воеводе Жедринскому «без земского совета» въезжать в Курмыш. Характерен и отмеченный выше факт нахождения во многих городах «на приставстве» казачьих атаманов и даже простых казаков. Известное решение «Совета всей земли» Первого ополчения о повсеместной замене местных начальников негодными к ратной службе «дворянами добрыми» не выполнялось.
Пытаясь усилить контроль над казачеством, земские воеводы вынуждены были заботиться о притоке новых людей в свои полки. Даже Ляпунов, испытывая большую нужду в ратниках, продолжал пополнять ряды ополченцев за счет холопов и крепостных крестьян. В июне 1611 г. он писал в Казань: «А которые боярские люди крепостные и старинные и те бы шли безо всякого сумленья и боязни, всем им воля и жалованье будет, как и иным казакам».
Приговор 30 июня 1611 г., несомненно, сыграл важную роль в упрочении объединительной тенденции в освободительном движении, однако после его принятия в подмосковном лагере продолжали сохраняться серьезные противоречия. Особое недовольство в «таборах» вызывали антиказацкие мероприятия Прокопия Ляпунова и внешнеполитическая ориентация ополченского правительства на Швецию, с которой велись переговоры о возможном избрании на российский престол одного из шведских принцев — Густава-Адольфа или Карла-Филиппа. Компромиссное соглашение, заключенное между различными группировками движения в июне 1611 г., воплотившее объединительные тенденции освободительной борьбы, на практике оказалось недолговечным. В конце июля произошло открытое столкновение конфликтующих сторон, в котором у Ляпунова не оказалось надежной опоры. Назревавшим в ополченской (точнее, казачьей) среде социальным взрывом не преминули воспользоваться осажденные в Кремле и Китай-городе поляки. Им удалось спровоцировать радикально настроенную часть «таборов» на открытое выступление против Ляпунова. Гонсевский переправил казакам сфабрикованные в Москве грамоты, в которых от имени главного земского воеводы местные власти призывались к истреблению «злого народа» (казаков). Вызванный 22 июля в казачий круг, вождь ополчения был убит (зарублен казачьим атаманом С. Карамышевым), репрессиям подверглись и некоторые его сторонники.
Несмотря на последовавший после этих событий отъезд из подмосковного лагеря части служилых людей замосковных городов, авторитет «Совета всей земли» Первого ополчения продолжал сохраняться на всей освобожденной от интервентов территории вплоть до 2 марта 1612 г. (т. е. до дня присяги ополченцев из «таборов» объявившемуся в Пскове новому самозванцу — Лжедмитрию III). Продолжал функционировать созданный в июне 1611 г. аппарат центрального управления. Современники отмечали, что «Разряд и Поместный приказ, и Печатной, и иные приказы под Москвою были и в Поместном приказе и в иных приказах сидели дьяки и подьячие, и с волостей на казаков кормы сбирали». С течением времени происходит увеличение числа подмосковных приказов. В июле 1611 г. ядринскому воеводе М. И. Соловцову предписывалось ссылаться «о всяких делех» с думным дьяком Другим Тимофеевичем Рындиным и дьяком Алексеем Шапиловым, сидевшими в приказе Казанского и Мещерского дворца. В ноябре 1611 г. (в публикации ошибочно 1612 г.) в грамоте «бояр и воевод» Д. Т. Трубецкого и И. М. Заруцкого пронскому воеводе Р. П. Федорову указывалось, чтобы выборные поручные записи, взятые с ямских охотников, он «прислал бы еси в полки к нам к Москве и велел отдати в Ямском приказе диаку Филиппу Ларионову». Продолжалось верстание в «таборах» служилых людей поместными, в том числе четвертными окладами, подтверждались ополченскими властями пропавшие жалованные грамоты на вотчины, данные за службу прежними государями, в том числе царем Василием Ивановичем Шуйским — непримиримым врагом бывших «тушинцев», ставших теперь главными воеводами земской рати. «По боярскому приговору» в «таборах» выдавались жалованные грамоты монастырям. Однако во всех официальных документах, земские власти обязательно подчеркивали временный характер своих полномочий, опечатывая данные в «таборах» жалованные грамоты желтой восковой печатью. При этом в тексте делалась специальная приписка: «А как на Московское государство Бог даст государя и тогды велит государь ему (П. Ф. Кикину. — В. В.) на ту его вотчину по книгам и по дачам дати вотчинную жалованную грамоту за красною печатью».
Приказная администрация занимала особое положение в Первом ополчении. Число дьяков, находившихся в земском лагере под Москвой, достигало 25–30 человек; из них 6 были думными дьяками. Их роль в сложившейся в «таборах» политической организации отнюдь не сводилась к деятельности в ополченских приказах; дьяки принимали активнейшее участие в выработке правительственного курса подмосковного «Совета всей земли». При этом следует учесть, что в Нижегородском ополчении К. Минина и Д. М. Пожарского приказных дельцов оказалось гораздо меньше, а их политическое влияние было ничтожно. Даже после гибели Ляпунова Первое ополчение и его руководители получали полное признание и поддержку Троице-Сергиевской обители — весьма авторитетного в русском обществе вдохновителя борьбы с польскими интервентами и католической опасностью. Однако, нельзя не отметить и того, что после 22 июля роль и значение ополченского «Совета всей земли» изменяется. Он, не теряет статуса верховного распорядительного органа, но в практической деятельности решающее значение отводится теперь «приговору бояр», а не «приговору всей земли». В ополчении и в «Совете всей земли» неизмеримо усиливаются позиции И. М. Заруцкого. Ни в одном из исследований, посвященных политической истории России эпохи Смутного времени, не отмечен очень важный и примечательный факт: в сентябре 1611 г. шенкурские тиуны рассылали по станам наказную память о выборе заказных старост по единоличному «указу государя нашего боярина Ивана Мартыновича [Заруцкого]». Падение авторитета подмосковного правительственного центра, а с ним и влияния «боярина» Ивана Заруцкого произошло после организации Нижегородского ополчения, вожди которого провозгласили его одним из главных «заводчиков казачьего воровства», обличая старого болотниковца и «тушинца» в рассылаемых по стране грамотах.
Вышесказанное подтверждает правоту русских историков, оспаривавших утверждение о произошедшем в конце июля развале центральной власти, сложившейся в Первом ополчении под Москвой после 30 июня 1611 г. Вместе с тем, нельзя отрицать и того очевидного факта, что произошедшее в земском лагере 22 июля открытое выступление радикально настроенного по отношению к действиям Ляпунова казачества привело к неминуемому расколу столь разнородного по своему составу освободительного движения. В нем зарождается и крепнет оппозиционное течение, с подозрением относящееся к «казачьему воровству». Зажиточная часть посадского населения северорусских и поволжских городов, разоренное Смутой дворянство воспринимали перемены, произошедшие в земском лагере после гибели Прокопия Ляпунова, именно как новое «воровство» вчерашних болотниковцев и «тушинцев». Возникшим во многих городах и уездах недоверием к казакам не преминули воспользоваться находившиеся в Москве интервенты и русские изменники. В рассылаемых по стране грамотах (в Кострому, Ярославль, Переяславль-Залесский) они натравливали посадских людей на казаков, запугивали горожан новой вспышкой междоусобной войны. Вот как изображали происходившие в «таборах» события служившие полякам московские думцы: «… которой был большой завотца Прокофей Ляпунов, от которого большая крестьянская кровь началась литися и Московское государство до конца пустошитися, и того те воры, которые с ним были в том воровском заводе, Ивашка Заруцкой с товарыщи убили, и тело его держали собакам на снеденье на площеди 3 дни; и вы видите, за его к государю (королевичу Владиславу. — В. В.) крестное преступленье и за зачатие невинные крестьянские крови какову месть ему Бог воздал по его делом от его же воровских товарыщей, и совет их всуе стал. И ныне князь Дмитрей Трубетцкой да Иван Заруцкой с товарыщи стоят под Москвою на большое крестьянское кровопролитье, и Московскому государству и городом всем на конечное разоренье, а не на покой крестьянской, и беспрестани ездя по городом от них ис табор испод Москвы, казаки грабят и розбивают и невинную кровь крестьянскую проливают…» Определенную роль в падении авторитета подмосковного правительства на части российской территории, помимо «казачьего воровства» и подстрекательств московских изменников, сыграла бесплодность двухгодичной осады Москвы отрядами Первого ополчения. Затягивание же борьбы с интервенцией чревато было гибельными последствиями для страны и всего освободительного движения. Недовольные таким развитием событий земские люди во всех неудачах винили руководителей «таборов» и искали выход в создании нового земского ополчения, вожди которого, подобно погибшему Прокопию Ляпунову, могли держать под контролем подмосковное казачество — политически нестабильную силу, от участия или неучастия которой в освободительной борьбе зависел, в немалой степени, успех земского дела под стенами Москвы.
Новый этап в истории освободительной борьбы русского народа с польско-литовской интервенцией в начале XVII в. был связан с начавшейся в октябре-ноябре 1611 г. организацией в Нижнем Новгороде нового (Второго) ополчения, с деятельностью его знаменитых выборных вождей: воеводы князя Дмитрия Михайловича Пожарского и земского старосты Кузьмы Минина, бывшего начальником «в то время судных дел во братии своей рекше посадских людей в Нижнем Новеграде».
В конце XVI — начале XVII в. Нижний Новгород являлся одним из крупнейших городов Русского государства. Лишь Старая Русса, Москва, Псков, Казань и Смоленск, в годы, предшествовавшие «Великому московскому разорению», давали казне больше таможенных пошлин, чем Нижний Новгород, не подвергавшийся к тому же в Смутное время прямому разграблению, подобно другим, в том числе и перечисленным выше русским городам. Значительным было в этом поволжском городе и влияние нижегородского посада, возглавили который земские старосты и целовальники, избиравшиеся 1 сентября сроком на один год и ведавшие всем мирским хозяйством и управлением, собиравшие государственные подати и различные казенные пошлины. Однако с 1608 г. самоуправление в Нижнем Новгороде, равно как и во многих других русских городах, не ограничивалось посадским. Осенью этого года там создали общесословный орган местного управления — городовой совет. Неоспоримое свидетельство (первое упоминание) о существовании совета приводится в отписке архимандрита нижегородского Вознесенского монастыря Иоиля игумену Луховской пустыни Ионе: «Да ноября же в 21 день писали мы, я архимандрит Иоиль, игумены и протопопы, и попы и диаконы всего освященного собору и церковного причета, и воеводы князь Александр Ондреевич Репнин, Ондрей Семенович Алябьев, диак Василий Семенов, и дворяне и дети боярские, и старосты и целовальники, и все земские люди, и литва, и немцы, и всякие иноземцы, и стрелцы, с нижегородцом с посадским человеком с Петрушкою Макаровым с Шишкою, чтобы хрестьянская неповинная кровь не лилась, а были бы балахоньцы («заворовавшие» по терминологии того времени жители Балахны. — В. В.) и всякие люди, по прежнему во единой мысли с нижегородцы…». Подробное перечисление представителей нижегородского населения, наряду с местными воеводами принявшими участие в составлении цитированной грамоты, и позволяет сделать вывод о создании в городе общесословного совета, ибо подобное представительство в масштабах государства признается неоспоримым свидетельством созыва земского собора.
Решения Нижегородского городового совета были обязательны для всех горожан, в том числе и для входивших в его состав местных воевод, действия которых строго контролировались земскими людьми. Осенью 1611 г. совет (в документах зачастую именовавшийся как «нижегородские власти») собирался на воеводском дворе. В это время в него входили архимандрит Печерского монастыря Феодосий, спасский протопоп Савва, «да иные попы», стряпчий И. И. Биркин, дьяк В. Юдин, нижегородские «дворяне и дети боярские, и головы, и старосты, от них же и Кузьма Минин».
Нижний Новгород был одним из 50 русских городов, принявших участие в Первом ополчении. Для координации военных действий против интервентов («доброго совету») в начале февраля 1611 г., в Нижний прибыли посланные П. П. Ляпуновым его личные представители — стряпчий И. И. Биркин, в 1612 г. бывший вторым воеводою Нижегородского ополчения) и дьяк С. Пустошкин. В марте 1611 г. под Москву в составе земской рати пришел большой отряд из Нижнего Новгорода. Представители этого города подписали Приговор 30 июня 1611 г., участвовали в работе «Совета всей земли» Первого ополчения. После гибели Ляпунова под казачьими саблями началась новая страница во взаимоотношениях нижегородцев с вождями подмосковных «таборов». Но лишь после присяги, принесенной ополченцами Трубецкого и Заруцкого Лжедмитрию III (2 марта 1612 г.), произошел окончательный их отход от скомпрометировавших себя этим поступком «бояр и воевод» Первого ополчения.
Изменения, произошедшие в земском освободительном движении после смерти П. П. Ляпунова и кажущееся бездействие отрядов Трубецкого, Заруцкого и Просовецкого под стенами Москвы, привели к образованию осенью 1611 г. в Нижнем Новгороде независимого организационно-политического центра борьбы с интервенцией. Сначала ряд поволжских, а затем и многие северорусские города приняли участие в формировании нового земского ополчения, противопоставив его безуспешно осаждавшим Москву казакам и ополченцам из «таборов». Отказавшись от сотрудничества с продолжавшим существовать под Москвой правительственным центром, Нижегородский городовой совет, тем не менее, взял курс на создание политической организации, тождественной существовавшей в Первом ополчении в 1611 г. В феврале 1612 г. в Нижнем Новгороде, при формирующемся новом ополчении уже существовал и действовал свой Нижегородский «Совет всей земли», делопроизводством которого заведовал бывший нижегородский дьяк Василий Юдин. Различия же между ополчениями предопределены были, прежде всего, социальной неоднородностью самого освободительного движения, распавшегося впоследствии на два самостоятельных течения.
Подготовительный период в истории Нижегородского ополчения, начало которого совпадает со знаменитой речью-призывом Кузьмы Минина к землякам (сентябрь 1611 г.), закончился в ноябре 1611 г. К этому времени был начат сбор денежных средств с населения, подтвержденный приговором «всего града за руками», было избрано руководство ополчения: «стольник и воевода» князь Д. М. Пожарский, «выборный от всей земли человек» К. Минин, к этому времени сложивший с себя обязанности нижегородского земского старосты, второй воевода И. И. Биркин, дьяк В. Юдин. Тогда же пришли в Нижний Новгород отряды служилых людей из захваченных поляками Смоленска, Дорогобужа и Вязьмы, которые вместе с нижегородскими стрельцами и служилыми людьми составили костяк нового земского ополчения. У иногородних купцов был произведен заем, давший ополченской казне 5206 рублей.
На втором этапе формирования ополчения в ноябре 1611 — феврале 1612 г. в Нижнем Новгороде провели верстание служилых людей, присоединившихся к земской рати. Разделенные воеводами на несколько статей, они получили денежное жалованье соответственно 50, 45 и 40 рублей. К февралю 1612 г. в Нижнем Новгороде создан был, как это уже отмечалось выше, свой войсковой «Совет всей земли». Закончился второй этап организации нового ополчения в феврале 1612 г. после получения известия о занятии Ярославля казачьими отрядами, посланными на север Заруцким. Немедленно на верхнюю Волгу выступили передовые нижегородские отряды. 5–10 марта 1612 г. (дата, к сожалению, устанавливается лишь приблизительно) к Ярославлю выступили главные силы земской рати.
Этот крупный верхневолжский город стал местом окончательного сосредоточения сил ополчения Пожарского и Минина. Отбив Ярославль, находившийся на пересечении важнейших торговых путей, нижегородцы получили доступ к крайне необходимым им экономическим ресурсам земель, мало или совсем не затронутых военными действиями. Но вступление отрядов Нижегородского ополчения в этот регион привело их к открытой конфронтации с уже действовавшими там казаками из стана Трубецкого и Заруцкого. Преодолеть сопротивление сторонников Первого ополчения, старавшихся не допустить появления иной, не подконтрольной «таборам» военно-политической организации, грозившей отторгнуть значительную территорию, снабжавшую подмосковные полки, нижегородские вожди могли, заручившись поддержкой местных земских сил. Для этого требовалось создать орган народного представительства, более авторитетный, чем в «таборах», подобный существовавшему под Москвой до 22 июля 1611 г. После вступления в Ярославль руководители Второго ополчения начали реорганизацию Нижегородского войскового (ополченского) «Совета всей земли» и учреждение органов центрального государственного управления — приказов. От имени князя Пожарского по городам, поддержавшим почин Нижнего Новгорода, разослали грамоты, призывавшие органы местного самоуправления прислать в Ярославль «изо всяких людей человека по два, и с ними совет свой отписать, за своими руками».
При созванном в Ярославле «Совете всей земли», как и в земском лагере под Москвой, создаются органы центрального административного управления — приказы. Важнейшими из них являлись: Разрядный (дьяки А. Вареев и М. Данилов), Поместный (Г. Мартемьянов и Ф. Лихачев), Дворец (С. Головин), Дворцовый (Большой Дворец — Н. Емельянов и П. Насонов), Монастырский (судья Т. Витовтов и дьяк Н. Дмитриев), Галицкая и Новгородская четь (В. Юдин, затем А. Иванов). Учреждением приказного типа стал созданный при ярославских ополченских властях Денежный двор. П. Г. Любомиров высказал в свое время интересное предположение о существовании в Ярославле Посольского приказа, дьяком которого он называет С. Романчукова, возглавившего летом 1612 г. переговоры с Джекобом Шоу (Яковом Шавом) — предводителем отряда воинов-наемников, просившихся в русскую службу. Тем не менее документального подтверждения о существовании в Ярославле такого приказа нет. Тот факт, что с конца 1612 г. С. Романчуков числился в общегосударственном Посольском приказе, может свидетельствовать лишь об имеющемся у этого дьяка достаточном опыте работы в учреждении подобного типа. Возможно, раньше он действительно состоял при дипломатическом ведомстве, функционировавшем при Ярославском «Совете всей земли», но, скорее всего все же вел посольские дела в составе другого земского приказа.
Ополченские власти предприняли попытку наладить работу органов местного управления. Во время «Ярославского стояния» земского войска были назначены воеводы в Устюжну, Белоозеро, Владимир, Касимов, Клин, Тверь, Кострому, Ростов, Суздаль, Переяславль, Тобольск и другие города Московского государства. Они должны были, помимо прочего, привести в порядок расстроенную в предшествующие годы военную организацию государства. С целью восстановления финансовой системы в это же время, по распоряжению ярославского правительства, местная администрация провела новые дозоры и составлены новые платежные книги. Власти Нижегородского ополчения возобновили начатые еще П. П. Ляпуновым переговоры о призвании на российский престол брата шведского короля принца Карла-Филиппа, признанного в те годы государем в оккупированной шведами Новгородской земле, но так и не прибывшего туда. В июльских грамотах (отписках) руководителей Второго ополчения в Новгород указывалось достаточно категорично: «… и мы того приговору (приговора «Совета всей земли» Первого ополчения об избрании шведского принца на российский престол. — В. В.) держимся…».
В самом Ярославле, действуя через местную Земскую избу, власти ополчения обложили население города чрезвычайным налогом, подобным собранному в Нижнем Новгороде и ряде других поволжских городов, собирали продовольствие, фураж и другие припасы, необходимые для насущных нужд земской рати. В примкнувших к движению уездах формировались и обучались новые отряды и местные ополчения.
Вражда и соперничество двух ополчений и двух правительственных центров особенно обострилась весной — летом 1612 г. Стремясь максимально расширить территорию, подконтрольную ярославскому «Совету всей земли», правительство Пожарского и Минина сделало ставку на военный разгром действовавших в Замосковье отрядов Первого ополчения, на скорейшее вытеснение их из этого района. Сужение сферы влияния подмосковного правительства, тревожившие подмосковные «таборы» известия об антиказачьих настроениях руководителей нового, формировавшегося тогда в Нижнем Новгороде ополчения, реальная угроза прорыва блокады Москвы поляками, а затем и тяжелые поражения, нанесенные ярославскими ратями казачьим отрядам Просовецкого и Толстого в Верхнем Поволжье и Замосковье вызвали серьезный социально-политический кризис в той части освободительного движения, которую возглавляли Д. Т. Трубецкой и И. М. Заруцкий. Воспользовавшись благоприятным моментом, в «таборах» под Москвой активизировали свою деятельность сторонники объявившегося 23 марта 1611 г. в Ивангороде, а затем принятого псковичами нового самозванца — Лжедмитрия III. Во главе заговорщиков встали И. В. Плещеев, князь Г. П. Шаховской и И. В. Засекин. 2 марта 1612 г. они организовали в подмосковном стане присягу псковскому самозванцу, принудив вождей ополчения согласиться с решением казачьего круга. Следствием произошедших в начале марта 1612 г. перемен явилось крайнее размежевание сил, как в самих «таборах», так и в стране. Многие служилые люди и даже казаки покинули ополчение, часть из них ушла в Ярославль.
Перспектива подчинения подмосковного ополченского правительства воцарившемуся в далеком Пскове новому самозванному государю не устраивала его главных «начальников». Присягой Лжедмитрию III остались недовольными сторонники не только Д. Т. Трубецкого, но и И. М. Заруцкого. Честолюбивые планы последнего были связаны с другим претендентом на вакантный российский престол — Иваном Дмитриевичем, годовалым сыном Лжедмитрия II и Марины Мнишек. Оба соправителя, втайне друг от друга, занялись организацией выступления против псковского самозванца. Князь Трубецкой, воспользовавшись посредничеством властей Троице-Сергиева монастыря, начал секретные переговоры с ярославским правительством. Послы князя, братья Пушкины, от имени своего предводителя предложили Пожарскому и Минину объединиться для совместной борьбы с интервентами и с «врагами, которые нынеча завели смуту».
И. М. Заруцкий на примирение с ярославцами рассчитывать не мог, а, возможно, и не хотел. Его отрицательное отношение к событиям 2 марта объяснялось иными причинами: бывший казачий атаман, а ныне земский «боярин и воевода», поддерживал кандидатуру малолетнего «царевича» Ивана Дмитриевича. Воцарение «воренка» возвело бы Заруцкого, вступившего в интимную связь с «паньей Мариною», в ранг полновластного правителя Московского государства. Интрига приехавшего из Пскова атамана Герасима Попова создала реальную угрозу этим честолюбивым замыслам. Заруцкий, использовав все свое немалое влияние на казаков, сделал ставку на устранение воскресшего в третий раз «царя Димитрия». Вместе с посольством И. Плещеева и К. Бегичева в Псков отправились наиболее доверенные сторонники Заруцкого, принявшие активное участие в организованном местным воеводой князем И. Ф. Хованским свержении самозванца: «… собравшись с народом, того самозванца, поимав и связав, к Москве скована отвезли, где его и повесили, а его сообщников по тюрмам посадили».
Устранив опасность, угрожавшую их интересам и устремлениям, Трубецкой и Заруцкий попытались нормализовать отношения с руководителями Нижегородского ополчения, стоявшего в Ярославле. В этот верхневолжский город из-под Москвы было отправлено большое посольство К. Н. Чеглокова и дьяка А. Витовтова, в которое входили также атаманы А. Коломна, И. Немов, С. Ташлыков и Б. Власьев «с товарищами». Послы прибыли в Ярославль 6 июня 1612 г. и привезли от Д. Т. Трубецкого и И. М. Заруцкого «повинную грамоту за своими руками», в которой «бояре и воеводы» Первого ополчения писали, что они от псковского «вора» отстали, так как это «прямой вор, не тот, который был в Тушине и в Калуге». В той же грамоте руководители подмосковного ополчения заявляли, что желают быть с нижегородцами «во всемирном совете и соединенье». В русских источниках сообщения о реакции ярославских ополченских властей на мирные предложения Трубецкого и Заруцкого не сохранилось. Однако в одном из писем Я. П. Делагарди сообщал шведскому королю, что ему и боярину И. Н. Одоевскому из Ярославля прислали грамоту, в которой новгородские власти извещались о приезде к Д. М. Пожарскому из-под Москвы казачьих атаманов, просивших нижегородцев о скорейшем объединении ратных сил. Пожарский выдвинул следующие непременные условия возможного объединения двух ополчений: выдача ярославцам «воренка» (сына Лжедмитрия II Ивана Дмитриевича); приведение подмосковных ополченцев и казаков к присяге (кресту), содержавшей обязательство быть в единении с нижегородцами; объявление об их «пожелании» вместе с приверженцами Пожарского и «Новгородским государством» избрать царем и великим князем шведского принца Карла-Филиппа. Последний пункт условий являлся основным и важнейшим. Переговоры об избрании шведского принца были начаты руководителями Второго ополчения вскоре после прибытия земской рати в Ярославль. В Новгород выехало соборное посольство С. Татищева, вместе с которым отправлено было «со всех городов ото всех чинов по человеку» — свидетельство исключительной важности, которую придавали в Ярославле этой дипломатической миссии.
Выдвинутые князем Пожарским условия объединения земских сил в июле 1612 г. не были приняты руководителями Первого ополчения, противостояние ополчений и ополченских правительств продолжалось. Вместе с тем ярославские власти не могли игнорировать призывы прибывших из «таборов» дворян и казаков «идти к Москве не мешкая». К русской столице приближались отряды гетмана Ходкевича, имевшего намерение разгромить последних защитников Руси поодиночке и снять затянувшуюся осаду Москвы, выручив державшийся там польский гарнизон. Четырехмесячное пребывание Нижегородского ополчения в Ярославле подошло к концу. 27 июля 1612 г. с основными силами земского войска Дмитрий Михайлович Пожарский выступил к Москве.
С приближением отрядов Нижегородского ополчения к Москве в «таборах» возобладала группировка князя Д. Т. Трубецкого, выступавшая за скорейшее примирение с ярославскими земскими воеводами. Оказавшись в меньшинстве, Заруцкий со своими приверженцами покинул «таборы» и ушел к Коломне. В лагере Первого ополчения остались в основном те, кто надеялся на достижение взаимоприемлемого компромисса с ярославцами. Но и на этот раз руководители Второго ополчения наотрез отказались от соединения с отрядами Трубецкого, расположив свои войска у Арбатских ворот Белого города.
Между ополчениями сразу же начались раздоры и вражда. Ратники и казаки Трубецкого, которые, по словам современника, — «вси от гладу изнемогающе», неприязненно встретили сытых и хорошо экипированных дворян и казаков Пожарского. Возникшая рознь грозила обернуться катастрофой для всего освободительного движения и всей страны, на защиту которой поднялись воистину «последние люди» Русской земли. Ни Первое, ни Второе ополчения не могли в одиночку противостоять регулярной польской армии гетмана Ходкевича, стремившегося доставить продовольствие голодающему гарнизону Кремля и Китай-города и разбить войска Пожарского и Трубецкого. В развернувшемся 22 и 24 августа 1613 г. сражении у стен Москвы победа русского оружия достигнута была в результате совместных, хотя и не скоординированных общим командованием действий ратников Подмосковного и Нижегородского ополчений. Решающую роль в битве сыграл неожиданный для поляков, надеявшихся на противостояние двух земских ополчений, удар «нагих и гладных» казаков Трубецкого, отбросивших наемные отряды Ходкевича от стен Кремля и Китай-города.
Поспешное отступление остатков разбитой польско-литовской армии, не сумевшей восполнить запасы продовольствия и фуража, в чем так нуждался осажденный в Кремле и Китай-городе гарнизон, предопределило исход осады Москвы.
3. Освобождение Москвы и воссоздание русской государственности. Военные действия против шведов и поляков В 1613–1618 гг.
Наметившееся в конце августа во время боев с поляками Ходкевича сближение двух ополчений завершилось их объединением лишь в октябре 1612 г. До этого момента земские ратные воеводы, по точному выражению летописца, «в несоветии быти». Преодолев, мешавшую успеху земского дела преграду, Трубецкой и Д. М. Пожарский в разосланных по городам в октябре 1612 г. грамотах Д. Т. извещали местные власти о «прекращении между ними всех распрей, о единодушном намерении их вместе с выборным человеком Кузьмой Мининым освободить государство от врагов». Факт примирения земских вождей зафиксирован подписями В. Бутурлина, Д. Головина, кн. А. Сицкого, кн. В. Туренина, И. И. Шереметева, кн. В. Т. Долгорукова, Н. Плещеева, И. Зыбина, М. Дмитриева, Л. Новокшенова, Б. Блудова, М. Бутурлина, Ф. Плещеева, И. В Измайлова, Д. Микулина, М. Плещеева, И. Ефанова И. Козлов, а П. Соковнина. По-видимому, это произошло на переговорах, в которых участвовали представители сторон, уполномоченные начальниками двух ратей, иначе трудно понять отсутствие на этой посланной в Белоозеро грамоте сообщения о примирении Д. М. Пожарского и Д. Т. Трубецкого подписей самих ополченских «начальников». В образовавшемся из двух полков освободительном подмосковном войске воссоздавались общеземские, фактически общегосударственные органы власти — центральное приказное управление. Было образовано коалиционное правительство с участием «начальников» и приказных дельцов обоих лагерей. Первое ополчение представляли в нем: князь Д. Т. Трубецкой, думный дьяк С. З. Сыдавный-Васильев, дьяки И. Третьяков, Н. Новокшенов, М. Поздеев. От Нижегородского ополчения в Земское правительство вошли: князь Д. М. Пожарский, «выборный человек» К. Минин, князь Д. М. Черкасский, В. И. Бутурлин, И. И. Шереметев, И. В. Измайлов.
Во внешней политике новое Земское временное правительство продолжало ориентироваться на Швецию, связывая с кандидатурой шведского принца решение династического вопроса. Непременными условиями окончательного принятия на Москве Карла-Филиппа (младшего брата нового шведского короля Густава-Адольфа) руководители ополчения считали его скорейшее прибытие в Новгород и избрание государем на Земском соборе. «А как королевич князь Карло Филипп Карлович придет в Великий Новгород: и мы тогды со всеми государствы Российского царствия совет учиня, пошлем к королевичю Карлу Филиппу Карлусовичю послов, с полным договором (!) о государственных и о земских делех». В связи с последним условием отметим, что с 1584 г. все русские цари (за исключением первого из самозванцев — Лжедмитрия I), в том числе и сын Ивана Грозного Федор Иванович, не «выкрикнутый», но «прирожденный государь», избирались на московский престол не иначе как Земским собором — волей «всей земли».
Прошведская ориентация руководителей войскового правительства сказывалась и позднее, во время работы Земского избирательного собора 1613 г. Объяснялось это, на наш взгляд, не только стремлением Д. Т. Трубецкого и Д. М. Пожарского приобрести поддержку соседней северной державы, давно уже враждебной Польско-Литовскому государству, но и сугубо внутренними причинами — глубоким убеждением вождей земского дела в том, что избрание новым государем кого-то из московских великих бояр приведет лишь к углублению кризиса, к «умножению вражды», к «конечному разорению» и гибели государства.
Объединение двух ополченских армий в октябре 1612 г. позволило земским воеводам добиться решающего перелома в ходе освободительной борьбы. 26 октября русским войскам сдался польский гарнизон Кремля, а на следующий день отряды ополчения вступили в Москву. Вопрос о будущем политическом устройстве Русского государства должен был решиться на Земском соборе, о созыве которого объявили руководители Земского правительства в ноябре 1612 г.
Несмотря на разгром лучшей польской армии гетмана К. Ходкевича и освобождение Москвы от поляков, — в столице и в стране в целом продолжала сохраняться напряженная обстановка. Значительные территории Московского государства оставались во власти интервентов, военные действия не прекращались во многих даже центральных, удаленных от пограничных рубежей уездах. В конце ноября — начале декабря 1612 г. подошедший к Москве с новой армией польский король Сигизмунд III предпринял попытку штурмом овладеть освобожденной русской столицей, отойдя от стен разрушенного и выжженого города после неудачного приступа к городу.
Сохранялась в ополчении и известная социальная напряженность — незаживающий след междоусобий первых лет XVII века и тесно связанного с ним противостояния в среде участников антипольского освободительного движения 1610–1612 гг. Летописец отмечал, что «в то время паки воздвижеся и бы[ст]ь во всей России мятеж велик и нестроение злейши первого. Боляре же не ведущие, что сотворити за не множество их зело и в самовластии блудяху». Заключенный в октябре 1612 г. компромисс не устранил противоречий, разъединявших разнородные группировки освободительного движения. Существенно осложняло ситуацию и то, что после одержанных под Москвой побед в общественно-политической жизни Московского государства многократно возросло значение казачества, наиболее радикальной силы русского общества того времени. В этих условиях перед Земским правительством и руководителями ополчения со всей остротой встал вопрос о будущем Московского государства, о скорейшем «устроении» земли.
Восстановление государственной власти мыслилось правительством Трубецкого, Пожарского и Минина в привычной для людей XVII столетия форме монархического правления. Поэтому основной задачей созываемого в Москве Земского собора становилось избрание («обирание» — по терминологии того времени) нового русского царя. Необходимость скорейшего решения династического вопроса осознавалась всеми политическими группировками освободительного движения. Неслучайно в своих грамотах «начальники» ополчения писали: «И приходили к нам, к Дмитрею Трубецкому, да к Дмитрею Пожарскому бояре и окольничие, и чашники, и стольники, и дворяне большие, и стряпчие, и жильцы, и дворяне из городов и всяких чинов люди, и говорили и с нами советовали, чтоб нам всем сослатца во все городы с вами воеводами и всякими людьми от мала и до велика и обрати б на Владимерское и на Московское государство и на все великие государства Российского царствия государя и царя, и великого князя, ково нам государя Бог даст». Организацией и созывом Земского избирательного собора ведал, как сейчас точно установлено, особый «Общий великий соборный совет», определивший в ходе своих заседаний порядок выборов представителей-участников собора, число выборных лиц, круг их полномочий.
В отличие от предшествовавших земских советов, Избирательный собор 1613 г., как неоднократно отмечалось и подчеркивалось исследователями, был беспрецедентно широк по своему социальному составу. В его работе принимали участие представители высшего и уездного, черного и белого духовенства, московского и городового дворянства, казаков, посадских людей и черносошных крестьян («уездных людей»). Число собравшихся в Москве «советных людей», по некоторым сведениям, превышало 800 человек. Они представляли не менее 58 городов, хотя в избирательной грамоте упомянуто лишь о 277 таких представителях, а подписали ее всего 238 участников «обирания» Михаила Федоровича.
Первоначальную дату начала работы Собора — 6 декабря 1612 г. (осенний Николин день) из-за опоздания и неявки многих земских представителей пришлось отложить на месяц. Свою деятельность Земский избирательный собор начал в праздник Крещения — 6 января 1613 г. Соборные заседания происходили в обстановке обострившегося ожесточенного соперничества оформившихся в русском обществе за годы десятилетней Смуты политических группировок, стремившихся упрочить свое положение избранием собственного претендента на царский престол. «Сниидошася изо всех градов власти и бояре, — записал летописец, — митрополиты и архиепископы, епископы и архимариты и всяких чинов людие и начаша избирати государя. Кайждо хотяще по своей мысли, той того, а ин иного. И многоволнение бысть…».
Участники собора выдвинули более десяти претендентов на российский престол. Среди них были: польский королевич Владислав, шведский принц Карл-Филипп, «воренок» (Иван Дмитриевич — сын Лжедмитрия II и Марины Мнишек) и ряд русских князей и бояр, не все из которых соглашались на свое избрание и в ряде случаев вставали на сторону других кандидатов. В разных источниках в числе кандидатов называются: Федор Иванович Мстиславский, Иван Михайлович Воротынский, Федор Иванович Шереметев, Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, Дмитрий Мамстрюкович и Иван Борисович Черкасские, Иван Васильевич Голицын, Иван Никитич и Михаил Федорович Романовы, Петр Иванович Пронский и Дмитрий Михайлович Пожарский. Неверным и упрощенным представляется нам предположение И. О. Тюменцева о том, что претендентами на российский престол были выдвинуты на пропорциональной основе как участники боярского правительства («Семибоярщины»), так и руководители земского освободительного движения 1611–1612 гг. В эту упрощенную схему не укладывается хорошо известное по источникам существование немногочисленных, но деятельных и убежденных сторонников польского и шведского королевичей, а также калужского «воренка». Сомнительным выглядит вывод И. О. Тюменцева о противостояния двух группировок — стихийно сложившегося (?) «романовского кружка» и сторонников князя Д. Т. Трубецкого, в котором исследователь без должного, на наш взгляд, основания видит основного соперника будущего государя в борьбе за престол.
Общие заседания собравшихся в Москве представителей «земли» происходили в Успенском соборе Кремля, а предварительные заседания проводились по сословиям: в отдельных палатах собирались духовенство, бояре, служилые, посадские и уездные люди. Необходимым условием решения любого обсуждавшегося вопроса являлось достижение единогласия. Только после этого принятое решение могло быть вынесено на рассмотрение всего собора.
Как отмечалось выше, в Москве в тот период самой влиятельной общественной силой становится казачество. Это объяснялось как численным превосходством казаков, связанным с массовым отъездом из освобожденной столицы служилых людей, так и сохранением у них многих черт войсковой казачьей организации, сложившейся в «таборах». Противники казачества группировались вокруг той части Земского собора, которая вместе с его руководителями склонялась к кандидатуре шведского принца Карла-Филиппа. В этой связи уместно будет отметить, что, вплоть до избрания царем Михаила Федоровича Романова, вся полнота власти в государстве принадлежала ополченским «боярам и воеводам» — временному Земскому правительству, возглавляемому Д. Т. Трубецким и Д. М. Пожарским. Об этом достаточно образно писал архиепископ Елассонский Арсений: «После уничтожения поляков и освобождения великой России и Москвы, два великих боярина князья, — князь Димитрий Тимофеевич Трубецкой и князь Димитрий Михайлович Пожарский, взяли бразды правления в свои руки. Весь народ московский и все находившиеся в великой России архиереи, иереи, бояре и начальствующие, правящие народом в преподобии и правде, подчинились им». Взятый в плен поляками 27 ноября 1612 г. сын боярский Иван Философов в расспросе говорил об этом же, добавляя к числу московских правителей К. Минина: «А делает всякие дела князь Дмитрей Трубецкой, да князь Дмитрей Пожарской, да Куземка Минин». Поддержка, оказанная кандидатуре шведского королевича Карла-Филиппа авторитетными в казачьей и в земской среде лицами, в то время — руководителями внешней и внутренней политики Русского государства, казалось, могла обеспечить ему реальное, решающее преимущество перед другими кандидатами. Однако казаки, московские люди и поддерживавшие их участники Земского собора выступили против подобных планов, настояв на принятии решения об избрании царем одного из русских князей или бояр. Из-за непримиримых противоречий между соперничавшими группировками избирательная деятельность собора зашла в тупик.
В этих условиях среди оставшихся в Москве служилых людей и казаков возникает движение, направленное против соборного руководства, отвергнувшего компромиссные варианты решения династического вопроса. Организационным центром движения стало московское подворье Троице-Сергиева монастыря, а его деятельным вдохновителем — келарь этой обители Авраамий Палицын, лицо весьма влиятельное среди ополченцев и москвичей. Упоминание о происходивших на монастырском подворье совещаниях сохранилось в одном из русских хронографов третьей редакции: «И приходили на подворье Троицкого монастыря к келарю старцу Авраамию Палицыну многие дворяне и дети боярские, и гости многие разных городов, и атаманы, и казаки и открывают ему совет свой и благоизволение, принесоша ж и писание о избрании царском». На них решено было провозгласить царем 16-летнего Михаила Федоровича Романова-Юрьева, сына плененного поляками ростовского митрополита Филарета, тесно связанного в прошлом и с антигодуновской оппозицией, и с «тушинцами».
К романовской партии примкнули многие бояре и приказные дельцы: князь И. В. Голицын, И. Н. Романов, князь Б. М. Лыков, князь И. Б. Черкасский, Б. М. Салтыков, М. Г. Салтыков, думный дьяк С. З. Сыдавный-Васильев, дьяки И. Третьяков и Г. Мартемьянов. Сына ростовского митрополита поддержало высшее православное духовенство — Освященный собор. Против планов сторонников дома Романовых выступила сильная правительственная партия, влияния которой на развитие событий недооценивать нельзя. К ней принадлежали: князь Д. Т. Трубецкой, князь Д. М. Пожарский, князь Ф. И. Мстиславский (в прошлом глава «Семибоярщины»), князь И. С. Куракин (знаменитый воевода, но известный полонофил) и некоторые другие князья и бояре. Находившийся в Новгороде шведский полководец Я. П. Делагарди, внимательно и заинтересованно следивший за деятельностью Земского собора и весьма бурно протекавшей избирательной кампанией в Москве, отмечал драматический характер происходивших в русской столице событий, где вопрос царского избрания решался при деятельном участии народных масс — московских «простых людей» и казаков. В одном из посланных в Швецию донесений Делагарди писал, что они «князя Трубецкого и князя Пожарского в их домах осадили и принудили их согласиться на свое избрание великого князя».
О происходивших в те дни в Москве событиях говорится также в «Листе земских людей Новгорода Великого к королевичу Карлу Филиппу»: «… Но мы можем признать, что в Московском государстве воры одолели добрых людей; мы также узнали, что в Московском государстве казаки без согласия бояр, воевод и дворян, и лучших людей всех чинов, своим воровством поставили государем Московского государства Михаила Романова».
На фоне этих драматических событий 21 февраля 1613 г. Земский избирательный собор, уступая энергичному нажиму снизу, провозгласил царем и великим князем Михаила Федоровича Романова-Юрьева, после освобождения Москвы от поляков проживавшего с матерью в Костромском Ипатьевском монастыре. Согласно сложившейся в Смутное время традиции, новому российскому государю пришлось согласиться с известным ограничением своих прав и привилегий, в том числе и в военной области. Так, первый царь из дома Романовых обязался следовать традиционным формам управления государством: не вводить новых законов без согласия Боярской думы и Земского собора, охранять права русской православной церкви и не помнить «ни о какой частной вражде», а также «ни войны, ни мира с соседями одному и по собственному усмотрению не предпринимать».
Новоизбранному московскому государю досталось тяжелое наследие десятилетней Смуты, войны и интервенции. Безусловно, этим объясняется и компромиссность политики молодого российского государя, правительство которого стремилось привлечь к себе не только бывших участников земского освободительного движения, но и недавних «тушинцев», и даже тех, кто был в милости у Сигизмунда III и Александра Гонсевского. Летописец специально подчеркивал, что «и московских боляр, и всяких чинов людей, которые сидели в Москве в осаде с литовскими людми и которые были в Литве у Короля и в Тушине, и в Колуге при воре лживом Дмитреи и тех государь всех для своего царского венца пожаловал наипаче свыше первого по их достоинству честию и пожитком. И совокупись вся земля русская ему государю служити». Ярким примером подобного использования в правительственной деятельности скомпрометировавших себя в Смутное время русских людей является возвращение к своим обязанностям думного дьяка И. Т. Грамотина, верой и правдой служившего польскому королю Сигизмунду III и в одной из грамот об избрании царем Михаила Федоровича Романова прямо названного изменником. Спустя несколько месяцев он получает полное прощение, долгие годы затем возглавляя Посольский и Новгородский приказы.
Разорение и упадок хозяйства, сложность социально-классовых противоречий, когда разбойничали и грабили даже служилые люди из земских полков, о чем сохранились точные документальные свидетельства, связанная с этим общая слабость политической системы вынуждали правительство избранного «всею землею» царя опираться на авторитет Земских соборов и сложившуюся практику местного губного и земского самоуправления, обращаться к выработанным в Смутное время формам организации взаимодействия правительственной власти и власти на местах. Эффективность подобного взаимодействия отчетливо проявилась во время Московского похода польского королевича Владислава (1617–1618 гг.), войску которого удалось прорваться к русской столицы. Во время этого нашествия снова были парализованы основные, подконтрольные правительству, механизмы управления страной. По городам вновь послали бояр и воевод «с товарыщи»: в Ярославль — боярина и воеводу князя И. Б. Черкасского, дьяка М. Данилова, стольника и воеводу князя Г. В. Тюфякина; в Нижний Новгород боярина и воеводу князя Б. М. Лыкова, второго воеводу И. А. Колтовского, стольника и воеводу князя Ф. А. Елецкого, дьяка Д. Образцова. Они ссылались с местными властями и выборными людьми, собирая силы для организации отпора врагу.
Восстановление разрушенного в годы Смутного лихолетья государственного управления, несмотря на благоприятное разрешение в феврале 1613 г. династического вопроса, было затруднено продолжающейся интервенцией со стороны Польско-Литовского государства и Швеции. После освобождения Москвы и избрания на российский престол Михаила Федоровича Романова последовала еще большая эскалация военного конфликта с этими государствами, которых считали себя обманутыми в надеждах на подчинение Московской Руси.
Продолжающаяся война требовала восстановления военной организации страны, больших финансовых и материальных издержек со стороны нового правительства. Вскоре после воцарения М. Ф. Романова была осуществлена массовая рассылка воевод по городам (в 1614–1615 гг. воеводы были назначены в 120 городов, включая и города Центральной России, где раньше их не было). Все они получили письменные наказы, согласно которым, вместе с назначенными им в помощь осадными и стрелецкими головами, должны были осмотреть и исправить укрепления своих крепостей, переписать военное имущество и годных к военной службе ратных людей, собрать тех из них, которые «в разорение» разбежались из своих городов, сформировав из них новые воинские подразделения.
Для обеспечения регулярной выплаты денежного жалованья военнослужащим правительству пришлось пойти на введение чрезвычайных налогов — сбора с населения т. н. «пятой деньги». Санкцию на это давали остававшиеся в Москве участники действующего на постоянной основе Земского собора 1613–1615 гг. Уже в 1614 г. избранные «всей землей» люди принимают приговор о сборе в стране «пятой деньги» (первой «пятины»); в 1615 г. — о сборе второй «пятины». Материальное обеспечение находящихся на государевой службе ратных людей было особой заботой следующего Собора (1616–1618 гг.). С этой целью в марте 1616 г. соборные люди принимают решение о сборе третьей «пятины» (в отличие от чрезвычайных сборов 1614 и 1615 гг. взимавшейся уже не представителями центральной власти, а выборными с мест — тем самым правительство пыталось избегнуть злоупотреблений, совершаемых приезжими сборщиками; с этой же целью в каждом уезде заранее определялась подлежащая сбору сумма денег), в июне 1617 г. — четвертой, а в апреле 1617 г. — пятой, хотя в царской грамоте в Тотьму от 11 апреля 1617 г. не было ссылок на соборное решение, а указывалось лишь на боярский приговор. Чрезвычайные налоги собирались и впоследствии. Именно с помощью этих мероприятий правительству удалось сравнительно быстро восстановить почти полностью разрушенную в Смутное время военную организацию государства.
После освобождения Москвы, несмотря на тяжелое состояние русского войска, русское правительство попыталось освободить захваченные врагом западные города, используя имевшиеся в его распоряжении земские ополченские и казачьи войска. Первоначально военные действия складывались для русского оружия удачно. На северо-западе страны в июне 1613 г. отряд князя С. В. Прозоровского и Л. А. Вельяминова освободил Тихвин. Но предпринятое в конце 1613 — начале 1614 г. русским войском под командованием Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и Даниила Ивановича Мезецкого наступление на Новгород закончилось тяжелым поражением под селом Бронницы, расположенным в 30 верстах от Новгорода на реке Мсте. Подошедшее сюда в апреле 1614 г. войско Трубецкого устроило рядом с Бронницами, в месте впадения в р. Мста речки Глушница, острожек, другое такое же укрепление было воздвигнуто за Мстой. Московская рать, составленная в основном из ополченцев, в полной мере унаследовала достоинства и главные недостатки земской рати: прежде всего слабую дисциплину, настороженность в отношениях между дворянами и казаками и порочную практику удовлетворения своих потребностей в припасах за счет местного населения («Бяше же у них в рати нестроение великое и грабеж от казаков и ото всяких людей»). «Нестроением» в русском войске не замедлил воспользоваться Делагарди. 14 июля 1614 г. шведы атаковали полки Трубецкого, разбили их и блокировали русский лагерь, в котором вскоре начался голод. Узнав о поражении, царь Михаил Федорович велел Трубецкому отступить к Торжку. При прорыве из окружения русские понесли большие потери. Среди попавших в плен оказались казачьи атаманы Чаадай Степанов, Данила Мальцев, Степан Беляев, Семен Балака. После поражения под Бронницами русские гарнизоны оставили города Старую Руссу и Порхов.
Воодушевленные победой шведы 10 сентября 1614 г. взяли Гдов и предприняли ряд попыток взять Псков, осаду которого возглавил сам шведский король Густав II Адольф. В составе шведского войска в военных действиях участвовали отряды новгородских дворян: Никиты Калитина (при шведах находившегося на воеводстве в г. Ямбурге) и И. А. Мещерского (получившего назначение воеводой в Порхов). Во время псковской осады 1615 г. при короле находились также С. Муравьев, И. И. Одоевский (сын новгородского воеводы) и другие русские служилые люди.
В центральной части России моментом наивысшей опасности для очень слабого в военном и экономическом отношении Московского государства стала осень 1618 г., когда польское войско, ведомое королевичем Владиславом и гетманом Карлом Ходкевичем, подошло к Москве, вновь заняв село Тушино, некогда бывшее резиденцией Лжедмитрия II. Однако ни шведам короля Густава-Адольфа под Псковом, ни полякам Владислава и Ходкевича под Москвой не удалось достичь поставленных целей. Разбитые на приступах, интервенты вынуждены были отвести свои войска, понесшие большие потери, и начать переговоры о мире, в котором Московское государство нуждалось гораздо больше своих противников. Заключенные с огромными для России территориальными потерями — Столбовский мир со Швецией и Деулинское перемирие с Речью Посполитой — дали Московскому государству столь необходимую ему мирную передышку для восстановления разрушенной и опустошенной страшной междоусобицей страны.
По Столбовскому миру, подписанному 27 февраля 1617 года в деревне Столбово, недалеко от города Тихвина, Швеция возвратила Московскому государству захваченные ее войсками, начиная с 1610 г., города Новгород, Старую Руссу, Порхов, Ладогу, Гдов и Сумерскую волость. Однако русское правительство вынуждено было пойти на значительные уступки, признав переход к Швеции Карелии и Ижорской земли с городами Корелой, Ям-городом, Копорьем, Орешком и Ивангородом. Проживавшие в на этих территориях русские люди, кроме крестьян и приходских священников, получили право в течении двух недель покинуть родные места и переехать на земли, оставшиеся за Московским государством. Кроме того, представлявшие Россию послы — суздальский наместник князь Даниил Иванович Мезецкий и шацкий наместник Алексей Иванович Зюзин — обязались выплатить Густаву II Адольфу 20 тысяч рублей «доброй ходовой, не фальшивой монетой».
Деулинское перемирие было подписано 1 декабря 1618 года в селе Деулино, недалеко от Троице-Сергиева монастыря, осажденного тогда войском польского королевича Владислава. Представители Польши и России условились прекратить военные действия и заключили перемирие сроком на 14,5 лет. Русские послы наместник псковский боярин Федор Иванович Шереметев, наместник суздальский боярин Даниил Иванович Мезецкий, наместник калужский окольничий Артемий Васильевич Измайлов и дьяки Иван Болотников и Матвей Сомов вынуждены были согласиться на уступку Речи Посполитой смоленских и черниговских земель с городами: Смоленском, Белой, Дорогобужем, Рославлем, Монастыревском, Моровском, Черниговым, Стародубом, Поповой горой, Новгород-Северским, Почепом, Трубчевском, Серпейском, Невелем, Себежем, Красным, и Велижской волостью. Москве возвращались захваченные поляками города Вязьма, Козельск, Мещовск, Мосальск и село Борисово в Можайском уезде. К 25 февраля 1619 г. их должны были передать русским властям. Королевич Владислав, ссылаясь на свое избрание москвичами в августе 1610 года русским государем, продолжал именовать себя царским титулом и претендовать на российский престол. Деулинское перемирие 1618 г. сделало возможным возвращение из польского плена отца нового русского царя Михаила Федоровича Романова ростовского митрополита Филарета, вскоре после этого ставшего патриархом. Освобождены были прославившийся героической обороной Смоленска боярин Михаил Борисович Шеин, а также все русские «вязни» (пленники), содержавшиеся в Полоцке, Дорогобуже, Белой «и на иных ближних городех и в государских пулках и у пулковников и в которых-нибудь литовских пулках». Всех их, согласно условиям договора, следовало отпустить «без всякое хитрости к Москве, и корм и подводы им дать». Русские власти в ответ должны были отпустить всех польских пленных.
4. Смоленская война 1632–1634 гг.
В исторической науке события Смоленской войны, как правило, соотносятся с Тридцатилетней войной 1618–1648 гг. — первым масштабным всеевропейским вооруженным конфликтом. Однако, при очевидном антипольском, а в итоге и антигабсбургском курсе Московского государства, включение России в группировку стран, борющихся с Католической лигой и Империей Габсбургов, стало бы большой и серьезной ошибкой. Русское правительство, используя благоприятную международную обстановку, стремилось решить свои территориальные проблемы, порожденные крайне неудачным исходом войны с Польско-Литовским государством в начале XVII в., по завершении которой согласно условиям Деулинского перемирия 1618 г., Россия потеряла Смоленскую и Северскую земли. Совпадение дат заключения русско-польского соглашения в селе Деулино и начала Тридцатилетней войны примечательно. Империя, нанося удар по протестантским государствам Германии, теперь могла рассчитывать на значительно упрочившую свои позиции Речь Посполитую, ставшую своеобразным форпостом католического мира против серьезно ослабленного в Смутное время Московского государства, значительно окрепшей в военном отношении Швеции и все еще грозной Турции. Союзнические отношения между державой Габсбургов и Польско-Литовским государством были оформлены в 1621 г. договором о взаимопомощи, подписанном соответственно императором Фердинандом II и польским королем Сигизмундом III.
К началу 1630-х гг. Россия смогла оправиться от удара, нанесенного ей в начале XVII в. интервентами, что стало неприятным сюрпризом для руководителей мощного объединения католических государств, полагавших, что в момент решительного столкновения с коалицией протестантских стран и Францией, ослабленная прошлыми поражениями Россия окажется вне начавшейся в Европе большой войны. С целью нейтрализации быстро крепнувшего Московского государства, финансовая стабилизация которого была достигнута благодаря жестко контролируемой царской монополии на продажу хлеба и других важнейших экспортных товаров, Империя на долгие годы отказалась от помощи одного из первейших и надежных своих союзников — Польско-Литовского государства, действия которого были связаны нависшей над его восточными границами русской угрозой.
Для антигабсбургской коалиции, и прежде всего для Швеции, произошедшее быстрое государственное возрождение России и нескрываемая враждебность, выказанная ее правительством к Польше, открывали заманчивые перспективы для использования русской финансовой и военной поддержки. Ожидания и расчеты шведского короля Густава II Адольфа, стремившегося втянуть Московское государство в орбиту своей политики, вполне оправдались. Несмотря на заключение им 26 сентября 1629 г. Альтмаркского перемирия с Польшей, оставившего Россию, по сути, наедине с Речью Посполитой, правительство Михаила Федоровича и Филарета Никитича продолжило согласованную ранее со Швецией подготовку к войне с Польско-Литовским государством. Москва не скрывала намерения вернуть Смоленщину и Черниговщину, а при успешном развитии событий отвоевать белорусские и украинские земли. Свою роль сыграла не только не оправдавшаяся надежда на турецкую помощь, но и обещание военно-технического содействия со стороны Швеции. Об этом недвусмысленно говорили в Москве представители Стокгольма Жак Руссель, Иоганн Меллер и Антон Мониер, разъяснившие русским властям причины прекращения польско-шведской войны, начатой еще при его отце Карле IX в 1598 г. Шведские дипломаты, оправдывая действия своего короля, ссылались на необходимость начала военных действий против войск союзной Польше Католической лиги, теснившей слабые армии немецких протестантов. Определенная помощь России была действительно оказана. Необходимо отметить факт передачи шведами, по прямому распоряжению Густава II Адольфа, секретной технологии отливки легких (полевых) пушек, использование которых в военных действиях давало в то время шведам решающее преимущество перед вражескими армиями. В январе 1630 г. в Москву приехал пушечный мастер Юлиус Коет, наладивший производство артиллерийских орудий нового образца. В 1632 г. под техническим руководством другого посланца шведского короля Андрея Виниуса основаны тульский и каширский оружейные заводы. Впрочем, содействие Густава II Адольфа в техническом переоснащении русской армии и пополнении ее нанятыми в Германии военными специалистами, было щедро оплачено поставками русского хлеба. Швеция, испытывавшая серьезные финансовые трудности, могла содержать огромную армию, насчитывавшую в 1632 г. 147 тысяч человек, лишь за счет французских субсидий и хлебных спекуляций русским зерном, перепродававшимся затем в Голландии. За шесть лет (1628–1633 гг.) санкционированный властями вывоз из России дешевого хлеба принес королевской казне чистого дохода 2 408 788 рейхсталеров. На это обстоятельство первым из исследователей обратил внимание К. И. Якубов, позднее его расчеты были подтверждены Б. Ф. Поршневым.
Приведенные факты свидетельствуют о том, что Россия, не участвуя в Тридцатилетней войне, поддерживала те воюющие государства, на помощь которых она могла рассчитывать в предстоящей борьбе с Речью Посполитой. Отсутствие формального договора о взаимодействии русских, шведских и турецких войск спасло Польшу от неминуемого разгрома. В решающий момент военного столкновения Московское царство оказалось один на один с Польско-Литовским государством, еще в 1628 г. проинформированном французским правительством о начатой в России подготовке к войне с поляками. Благодаря своевременному предупреждению, Речь Посполитая спешно заключила мир со Швецией и сумела подготовиться к отражению русской атаки на Смоленск.
Подготовка к войне потребовала от московского правительства чрезвычайных усилий и огромных денежных затрат. Основное внимание было уделено улучшению организации и вооружения русской армии. К 1630 г. общая численность московского войска достигла 92 555 человек. Однако использовать в военных операциях командование могло менее четверти всех наличных боевых сил. Из названного числа ратных людей на городовой службе находилось около 72 тыс. человек. Оставшихся 20 тыс. человек полковой службы не хватало даже для обороны границ. Необходимость реорганизации вооруженных сил была очевидной.
В начале 1630 г. в города Ярославль, Кострому, Углич, Вологду, Великий Новгород прибыли распоряжения о наборе на государеву службу оставшихся беспоместными детей боярских, которым предписывалось быть в «ратном наученье» в Москве у нанятых за границей «кормовых немцев» — Александра Лесли и Франца Цецнера. Предполагалось сформировать два полка «солдатского строя», по 1000 человек в каждом. Всем записавшимся в солдаты детям боярским было обещано «для их бедности» жалованье в размере 5 рублей на человека в год и кормовые деньги по алтыну в день. Каждый из них получал казенную пищаль, порох и свинец. Этим царским указом было положено начало созданию в России полков «нового строя».
Как видно из текста грамоты костромскому воеводе князю Петру Федоровичу Волконскому, первоначально власти планировали укомплектовать новые полки лишь беспоместными служилыми людьми, неспособными из-за бедности нести полковую службу «со своим городом», сформировав таким образом в дополнение к дворянской коннице дворянскую пехоту нового строя. Весьма показательно, что дворяне-солдаты не лишались сословных прав и продолжали числиться в Разрядном приказе «в списках… с их братьею в детех боярских с городы по прежнему».
Однако попытка сформировать солдатские полки лишь из обедневших служилых людей «по отечеству» не удалась. Общее число записавшихся в солдатскую службу детей боярских не превышало 60 человек. Власти вынуждены были допустить также к записи в солдаты вольных людей недворянского происхождения: казаков, татар и их родственников. К декабрю 1631 г. в полках А. Лесли и Ф. Цецнера числилось уже 3323 человека. Каждый полк делился на 8 рот во главе с полковником, полковым большим поручиком (подполковником), майором (сторожеставцем) и пятью капитанами. Под началом ротных капитанов находились: поручик, прапорщик, три сержанта (пятидесятника), квартирмейстер (окольничий), каптенармус (дозорщик над ружьем), шесть капралов (есаулов), лекарь, подъячий, два толмача, три барабанщика и 200 рядовых солдат, из них 120 пищальников (мушкетеров) и 80 копейщиков.
Призывом русских служилых людей дело не ограничилось. В 1630 г. в Россию начинают пребывать нанятые при шведском посредничестве иностранные офицеры и солдаты. Их принимали в Великом Новгороде князь Василий Романович Барятинской, Ефим Самарин и дьяк Никифор Спиридонов.
В начале 1632 г., незадолго до начала русско-польской войны, число солдатских полков было увеличено до шести. Четыре таких регимента, полностью укомплектованные офицерами и рядовыми, приняли участие в походе на Смоленск; пятый и шестой были направлены в армию М. Б. Шеина в июне 1633 г.
Успешный опыт создания пехотных солдатских полков московское правительство распространило и на конницу. С середины 1632 г. началось формирование первого рейтарского полка, первоначальная численность которого была определена в 2000 человек.
Служба в кавалерии являлась более привычной и почетной для служилых людей и, в отличии от солдатских полков, в новый рейтарский полк охотно записывались обедневшие дворяне, неспособные собраться в поход собственными силами. К декабрю 1632 г. в нем состоял на довольствии 1721 рядовой рейтар из дворян и детей боярских. Командование решило увеличить численность полка до 2400 человек, сформировав в рейтарской части особую драгунскую роту. Процессу быстрого комплектования полка способствовали два обстоятельства. Привлекательность рейтарской службы объяснялась, помимо вышеуказанной причины, более щедрой ее оплатой — рядовые рейтары получали ежемесячно по 3 рубля денежного жалованья и по 2 рубля на содержание строевых коней.
Рейтарский полк состоял из 14 рот во главе с ротмистрами и полковыми командирами. Во время Смоленской войны правительство сформировало драгунский полк, два солдатских полка и отдельную солдатскую роту. Эти части были укомплектованы даточными людьми, взятыми с монастырей и поместий, владельцы которых сами не могли выступить в поход (отставных дворян и детей боярских, вдов служилых людей, недорослей). На войну брали по одному конному человеку с 300 четвертей земли «добрых и оружных», сроком на один год или до тех пор «пока Смоленск не очистят».
Драгунский полк состоял из 1600 человек (в том числе 1440 рядовых драгун), разделенных на 12 рот, по 120 рядовых в каждой. Драгуны получали из казны лошадей, оружие, денежное довольствие по 4 рубля в год на одежду и седло, и месячный корм. Вооружение драгун состояло из пищали (или мушкета) и пики. Полк имел артиллерию в составе 12 малых пушек с пушкарями и боезапасом 24 ядра на пушку.
Таким образом, за три с половиной года до войны и во время ее правительство сформировало 10 полков нового строя, общей численностью до 17 тыс. человек; из которых к началу войны были готовы 6 солдатских полков (9000 человек). Не довольствуясь первым опытом формирования полков нового строя, московские власти приняли решение использовать в предстоящей войне с Польшей войска, нанятые за границей. Набор 4 полков ландскнехтов был осуществлен уже упоминавшимся выше полковником шведской службы Александром Лесли, направленным в Россию лично Густавом II Адольфом. Получив в русской армии чин «старшего полковника», соответствующий тогда чину генерала, Лесли отправился в протестантские княжества Германии, где набрал около 5 тыс. солдат и переправил их в Россию. Попытка использовать в войне с поляками европейский военный опыт закончилась неудачей. Видимо сказалось обстоятельство, вскрытое А. В. Бородиным, автором рецензии на нашумевшую в свое время монографию Е. Д. Сташевского, посвященную организации и состоянию русской армии в годы Смоленской войны. Исследователь пришел к выводу, что «момент для найма оказался неблагоприятным, так как он совпадал с самым разгаром Тридцатилетней войны, когда спрос на ландскнехтов непрерывно увеличивался, так что Лесли с трудом удалось нанять четыре полка, отличавшихся не только плохими военными качествами навербованных банд, но и своею национальною разношерстностью….». Впрочем, в 1632 г. московское правительство считало сформированные из иноземцев и русских людей части вполне боеспособными. Полагаясь на их выучку и надеясь на поддержку своих военных усилий со стороны Швеции и Турции, оно вступило в решительное вооруженное противоборство с Польско-Литовским государством. Русская военная активность вызвала горячее одобрение у короля Густава. Более реалистично смотрел на состояние московского войска шведский резидент И. Меллер, накануне войны отметивший в своем донесении королю, написанном в июле — августе 1632 г., что Россия к этой войне еще не готова.
Событием, ускорившим начало военных действий, стала кончина польского короля Сигизмунда III, последовавшая 30 апреля 1632 г. Стремясь использовать сложившуюся ситуацию, русское правительство пошло на демонстративное нарушение условий Деулинского перемирия, заключенного 1 декабря 1618 г. сроком на 14,5 лет. (Формально действие его заканчивалось 1 июня 1633 г.). Решение властей о начале войны с Польшей до истечения перемирных лет поддержал Земский собор, состоявшийся в Москве в июне 1632 г. Военных планов русского правительства не изменило даже произошедшее в те же июньские дни неожиданное нападение крымских татар на южные «украины» Русского государства. Примечательно, что хан Джанибек-Гирей нарушил строжайший запрет своего сюзерена турецкого султана Мурада IV, заинтересованного в сохранении добрососедских и даже союзнических отношений с Россией. Сделанный А. А. Новосельцевым анализ причин этого первого за многие годы большого похода крымцев, не объясняет главного — избранного татарскими и ногайскими мурзами направления своего удара. Исследователь связывал нападение на русские земли с неудачным походом Джанибек-Гирея и Кантемир-мурзы на польские владения на правобережной Украине, состоявшимся в 1629 г. С нашей точки зрения, подобное объяснение лишь запутывает проблему — в условиях разгоравшегося между Москвой и Варшавой конфликта Джанибек-Гирей, наоборот, получил шанс отыграться за упомянутое тяжелое поражение. Тот факт, что вместо польских пределов вся мощь крымских атак обрушилась на русскую границу, ослабленную уходом донских казаков и лучших воинских контингентов в армию М. Б. Шеина, вынуждает более пристально рассмотреть сообщения о происходивших тогда польско-крымских контактах. Ранее считалось, что первое обращение «литовских» властей о помощи против «московитов» было получено (и благосклонно принято) Джанибек-Гиреем лишь ранней осенью 1632 г. Однако в показаниях взятых во время этого набега татарских «языков» содержится любопытное упоминание о том, что еще весной 1632 г. «приехал в Казлев (Гезлев. — В. В.) рекою Днестром в судне из Литвы литвин, да с ним крымский татарин, который был взят в полон тому года с три, а привез де тот литвин к крымскому царю грамоты, а говорят де, что тот литвин прислан из Литвы к царю о мире, а они де, после того литвина приезда в Крым, пошли на Русь в войну месяц спустя».
Татарское нападение задержало выступление главных русских сил к Смоленску. Только 3 августа 1632 г. передовые части армии, верховное командование которой было вручено боярину Михаилу Борисовичу Шеину и окольничему Артемию Васильевичу Измайлову, выступили в поход. Разрядным делопроизводством при больших воеводах ведали дьяки Александр Дуров и Дмитрий Карпов.
9 августа Москву покинули главные силы армии М. Б. Шеина, двинувшиеся к приграничному Можайску, где было продолжено комплектование походного войска. Из-за сохраняющейся военной опасности на южных границах сбор полков затягивался, поэтому воеводы вынуждены были задержаться в Можайске до начала осени. Лишь 10 сентября Шеин получил долгожданный указ с повелением начать военные действия против Польши. Несмотря на осеннее ненастье, задержавшее продвижение обозов и артиллерии, поход русской армии начался успешно. В октябре-декабре 1632 г. русскими войсками были заняты Кричев, Серпейск, Дорогобуж, Белая, Рославль, Трубчевск, Стародуб, Почеп, Новгород-Северский, Батурин, Невель, Себеж, Красный и некоторые другие города.
5 декабря 1632 года русское командование начало наступление на Смоленск. К тому времени численность армии Шеина достигла 32 тыс. человек. Ей были приданы 151 орудие и 7 «верховых» пушек-мортир, при которых состояло 184 пушкаря. В числе этих орудий были огромные пищали «Инрог» (стрелявшая ядром весом в 1 пуд 30 гривенок), «Пасынок» (1 пуд 15 гривенок), «Волк» (1 пуд), две «верховые» пушки, вес ядра которых достигал 2 пудов, и несколько мортир, стрелявших ядрами в 2 пуда и меньше. Однако транспортировка «стенобитного наряда» затянулась на долгие месяцы. «Великие» пушки были доставлены к армии лишь в марте 1633 г.
Осада Смоленска началась 17 сентября 1632 г. Русские не торопились штурмовать первоклассную крепость, но окружили город, «поделав сильные блокгаузы, острожки, рвы, перекопы, шанцы и проч.».
Смоленский гарнизон насчитывал, по сообщению перебежчика («выезжего немчина») поручика Ричарда Стивенса, 2090 человек. Оборону города возглавил подвоеводье капитан Самойло Соколинский, помощником его был поручик Якуб Воеводский. Осажденные имели достаточные запасы продовольствия и испытывали нужду лишь в боеприпасах.
В направленном в Москву донесении воеводы, со слов Р. Стивенса, сообщали: «А зельем де в Смоленску незапасно, только ныне в Смоленску пушечного и ручного зелья 90 бочек, и те бочки небольшие, потому де и стрельбы из города живет мало, что поблюдают зелья». Однако, несмотря на это затруднение, о котором стало известно русским властям, полякам удалось продержаться в осажденном городе 8 месяцев, дождавшись подхода к Смоленску польской армии во главе с избранным 13 ноября 1632 г. королем Владиславом IV.
Мощную крепость, укрепленную в свое время лучшими военными инженерами, можно было взять лишь долгой правильной осадой. Время года, избранное русским командованием для начала военных действий под Смоленском, не способствовало их благополучному завершению. С началом осеннего ненастья полевые армии отводились на зимние квартиры. Редкие отступления от этого правила при отсутствии регулярного снабжения войск заканчивались обычно тяжелыми поражениями отрядов и армий, действовавших на вражеской территории вдали от основных своих баз. Осада Смоленска подтвердила эту истину… Зимние месяцы 1632–1633 гг. русские ограничивались блокадой крепости и лишь в ночь на Рождество Христово «стали в первый раз пробовать счастья», атаковав крепость со стороны «Сарлового» (Сигизмундова —?) укрепления. По-видимому, при недостатке осадной техники, ставка была сделана на внезапность атаки, но противник был настороже и осаждающие прекратили штурм. Только в марте 1633 г. из Москвы доставили осадную артиллерию и начали бомбардировку города. Орудийным огнем и минами, подведенными под стены Смоленска, была разрушена часть городских укреплений. Тем не менее осажденные успели сделать насыпной вал за разрушенными участками стены и отбить два русских приступа, произошедшие 26 мая и 10 июня 1633 г. Неудачные штурмы крепости парализовали армию Шеина, войска которого более не предпринимали активных действий под Смоленском.
Активность русских сил сдерживала группировка литовских войск под командованием Александра Гонсевского и Христофора Радзивилла, расквартированная в 40 верстах от Смоленска под селами Красным и Баево. Несмотря на малочисленность находившихся в их распоряжении отрядов (по польским сведениям в войске гетмана Х. Радзивилла было всего 4580 человек), литовцы постоянно тревожили русскую армию, 17 марта 1633 г. им удалось перебросить в Смоленск подкрепление (сначала 500 человек, а затем еще 400 с поручиком гетманским паном Меделянским) и необходимые припасы, поддержав боеспособность защищавшего город польского гарнизона. Вопреки настойчивым требованиям воеводы Передового полка окольничего князя Семена Васильевича Прозоровского атаковать войско гетмана, «покамест он нам в силу», главнокомандующий Шеин занял выжидательную, пассивную позицию, предоставив инициативу противнику. В итоге это привело его армию к поражению.
Военные действия не ограничились операциями на смоленском направлении. Русские воеводы попытались атаковать противника и на других направлениях, поляки и литовцы наносили ответные удары.
Передовые неприятельские отряды приходили в Себежский уезд и под Путивль уже в конце декабря 1632 — начале январе 1633 г. Эти авангарды были сравнительно легко отражены. Особенно тяжелые потери понес пришедший в себежские места отряд пана Корсака (200 чел.). Он был настигнут и разбит русскими стрельцами и конными казаками на реке Орлее в 20 верстах от Себежа. В бою погиб и сам Корсак. В конце января 1633 г. под Себежем был разбит еще один литовский отряд, которым командовали полковник Комар и ротмистры Кирик и Озерицкий. По их следам русскую границу перешли более значительные силы. 27 февраля 1632 г. Путивль штурмовал 5-тысячный отряд полковника А. Пясочинского, но возглавлявшие оборону города воеводы князь Андрей Федорович Мосальский и Андрей Усов отразили вражеское нападение. Устроив вылазку, русские воины сражались «с теми литовскими людьми <…> во весь день и, Божиею милостию, а государя <…> счастием, польских и литовских людей побили, а в языцех взяли 32 человека». В марте 1633 г. 2-тысячный отряд полковника Волка напал на Стародуб, но не смог овладеть хорошо укрепленным городом и отступил. В апреле противник также безуспешно штурмовал Новгород-Северский, в мае — Путивль. Но в июне 1633 г. на южную русскую границу обрушилось 5-тысячное запорожское войско полковника Яцка (Якова) Острянина. Казаки взяли и разорили город Валуйки, а затем осадили Белгород. Противнику удалось захватить острог, но 22 июля 1633 г. при штурме Белгорода черкасы понесли тяжелые потери (только убитыми 400 человек) и вынуждены были отступить. Совершенно неожиданной для противника стала вылазка, организованная защитниками Разуменских ворот. Оборонявшийся здесь отряд под командованием стрелецкого и казачьего головы Варфоломея Хитрого, численностью 214 человек (24 станичных головы, 86 дворян и полковых детей боярских, 28 станичных детей боярских, 9 стрельцов, 63 донских и два верстанных казака, а также стрелецкий сотник и подьячий съезжей избы Потап Степанов), внезапно атаковал запорожцев. Белгородцы не только разрушили установленные под стенами крепости туры, щиты, приметы и лестницы, но и уничтожили 78 казаков, остальных обратив в бегство, а одного из них взяв в плен.
На северо-западном (псковском) участке фронта русские войска продолжали атаковать литовское пограничье. В конце мая 1633 г. войско Петра Лукомского и Семена Мякинина ходило из Великих Лук на Полоцк. 2 июня оно овладело полоцким острогом, но затем вынуждено было отступить, так как подвоеводье Я. Лисовский с оставшимися у него «немногими» людьми смог удержаться во внутреннем замке. Однако Полоцк был страшно разорен. Как доносил в Москву луцкий воевода Петр Александрович Репнин его подчиненные в этом походе «многих полских и литовских людей побили и ротмистра гайдутцкого убили и острог и в остроге посады и за Полотою рекою посады ж выжгли и высекли без остатков. И многие де литовские люди во дворех заперлись и погорели и в Двине многие потонули. И наряд и знамена и барабаны и языки литовские поимали». На обратном пути войско П. Лукомского и С. Мякинина довершили разорение Полоцкого повета. Летом 1633 г. другие русские отряды совершили нападение на велижские, усвятские и витебские места.
События лета — начала осени 1633 г. стали переломными в ходе военных действий. Определенное воздействие на утрату Россией стратегической инициативы оказало новое нападение крымцев. В мае-июне 1633 г. большое татарское войско царевича Мубарек-Гирея, «по накупке» польского короля, вторглось в южнорусские уезды. Прорвавшись через Оку, крымские и ногайские отряды дошли до Каширы, опустошив значительные территории Московского, Серпуховского, Тарусского, Рязанского, Пронского и других уездов.
Очевидно, что польско-литовские, запорожские и татарские атаки на южнорусские города и псковское пограничье призваны были отвлечь внимание московского командования от Смоленска и, по-видимому, достигли своей цели.
В августе 1633 г. начался поход нового польского короля Владислава IV, стремившегося одним ударом решить исход войны. 9 мая гнезнинский епископ освятил королевскую рапиру и знамя. В тот же день польская армия выступила из Варшавы на помощь Смоленску. 25 августа его 15-тысячное войско подошло к осажденному городу. В этой ситуации Шеин занял выжидательную позицию, что и предопределило поражение его армии. Бездействие русских воевод было отмечено даже в польских документах. Автор «Дневника о войне царя Михаила Федоровича с польским королевичем Владиславом 1632–1634 гг.» писал, что при приближении польской армии «неприятель смотрел на это и ни разу не выстрелил и не двинулся из своих острожков». Воспользовавшись пассивностью русского командования, Владислав в тот же день «ударил на передовые неприятельские острожки и <…> вытеснил неприятеля из острожка, защищавшего мост, перекинутый через Днепр». Окончательно судьбу кампании решило сражение у Покровской горы 11–13 сентября. Оно завершилось поражением русской армии, блокированной в своем лагере под Смоленском. Узнав о тяжелом положении Шеина, из Москвы были срочно направлены подкрепления: рать князя Василия Ахамашуковича Черкасского и князя Ефима Федоровича Мышецкого, состоявшая в основном из даточных людей. Однако соединиться с главной армией резервные войска не смогли — к этому времени «король под Смоленским острошки поимал и в город прошол». Полки Черкасского и Мышецкого вынуждены были стать в Дорогобуже, в спешно построенном острожке на реке Пнева.
Королевское войско, подошедшее к местам боев в августе 1633 г., окружило русский лагерь под Смоленском линией своих укреплений. Позже оно было усилено приходом 20-тысячной запорожской армии под командованием гетмана Тимофея Арандоренко. Полякам и запорожцам не удалось с ходу разбить стоявшую под городом армию Шеина, однако она оказалась полностью блокированной поляками. В течении четырех месяцев, будучи отрезанными от своих баз снабжения, русские войска отбивали атаки королевских войск. 15 февраля 1634 года, не имея никакой связи с Москвой, под нажимом немцев-полковников, М. Б. Шеин вынужден был согласиться начать переговоры с поляками об условиях «почетной» капитуляции. По условиям заключенного между русскими воеводами и гетманом Христофором (Криштофом) Радзивиллом договора, подписанного в королевском лагере 21 февраля 1634 г., русские войска с личным оружием, но без артиллерии, запасов и снаряжения, беспрепятственно отступили к границе. Самым тяжелым условием соглашения стало вынужденное согласие Шеина выдать полякам всех перешедших на его сторону перебежчиков. В дальнейшем именно этот пункт договора, заключенного главным русским воеводой без согласия Москвы, сыграл решающую роль в его судьбе.[32]
О потерях армии Шеина, свидетельствуют следующие данные: численность ушедших с ним из-под Смоленска воинов равнялась 8056 человек, оставшихся на излечении в русском лагере больных и раненых воинов оказалось 2004 человека. По условиям соглашения, после излечения они должны были вернуться в Россию. Из 2140 иностранных солдат, остававшихся в составе русского войска, около половины тогда же перешло на службу к полякам.
Тяжелое положение главной русской армии под Смоленском вынудило московское правительство срочно приступить к формированию резервной рати, во главе которой были поставлены известные военачальники князь Д. М. Черкасский и князь Д. М. Пожарский. Костяк войска составил государев «двор» и отряды городовых дворян, спешно переброшенные в Можайск. Однако в боях с поляками эта армия не участвовала. По-видимому, правительство просто побоялось лишиться своей последней защиты. Русские войска на других участках фронта также были скованы наступлением значительных сил неприятельской армии. Так, в январе 1634 г. под Себеж пришли полковники Лузгиня и Муравицкий, имевшие под своей командой 2300 гусар и черкас. По сообщению языков, противник собирался продолжить наступление в направлении Опочки, Великих Лук и Невля. Действительно, в начале весны 1634 г. отряды полковника Муравицкого приходили под Великие Луки. 29 марта русские войска атаковали неприятеля. Бой продолжался «с утра до раннего вечера». Потерпев поражение, «польские и литовские люди бежали». Преследовали их на протяжении 5 верст. После этой неудачи полковник Муравицкий прорвался в Невельский уезд, был настигнут там, «бою не дал» и ушел «за рубеж к Озерищам». В мае невельский воевода Никифор Плещеев посылал свои отряды на Озерище. В бою под этим городом литовцы потерпели поражение, укрылись в городе, победители захватили «стада конские и всякую животину» и «отогнали» их на свою сторону.
Ситуация на западном направлении также стабилизировалась. После победы под Смоленском главная польская армия попыталась двинуться на территорию Московского государства, но была остановлена героической защитой гарнизона города-крепости Белая, численностью немногим более 1000 человек. Поляки попытались взорвать укрепления Белой с помощью подземной мины, однако горокопы не смогли точно проложить галерею и при взрыве фугаса, нисколько не повредившего крепостных сооружений, погибло 100 польских пехотинцев. Вслед за этим, во время вылазки русским удалось ранить самого короля. Всего в боях под городом противник потерял не менее 4 тыс. человек. Неожиданная неудача королевских войск, сказавшаяся на военной славе короля Владислава, вынудила польское правительство прекратить военные действия и начать мирные переговоры с Россией.
В феврале из Москвы под Смоленск был направлен гонец Артемий Агибалов с предложением «съехотца о миру и полониками розменитца на обе стороны». Польская сторона достаточно благосклонно встретила русские предложения. Вместе с Артемием Агибаловым в Москву был направлен пан Миколай Воронец (Вороновский). В ходе предварительных консультаций стороны договорились начать переговоры, на которых Московское государство представляли боярин Федор Иванович Шереметев, окольничий князь Алексей Михайлович Львов, окольничий Степан Матвеевич Проестев и дьяки Григорий Нечаев и Василий Сергеев. Первые посольские съезды произошли в начале весны 1634 г., к началу июня польским и русским представителям удалось согласовать наиболее спорные условия будущего договора.
4 июня 1634 года между представителями Московского государства и польскими комиссарами — коронным канцлером Якубом Задзиком (Жадзиком) и литовским гетманом Христофором Радзивиллом — был подписан Поляновский мир. Согласно условиям этого соглашения, заключенного в селе Семлево на пограничной реке Поляновке (между Вязьмою и Дорогобужем), России возвращался город Серпейск с небольшой округой, границы которой были определены на межевом съезде 1637 г. Поляки обязались передать Москве крестоцеловальную запись русских бояр избранному в 1610 году царем польскому королевичу Владиславу, ставшему теперь королем Речи Посполитой. Нуждаясь в деньгах, он за 20 тысяч рублей отказался от титула «государя всея Руси». Уступая настойчивым требованиям русских послов, поляки согласились вернуть в Россию тело плененного и замученного ими московского царя Василия Ивановича Шуйского.
5. Военные действия на южных «украйнах» Московского государства в 1630–1640-х гг
После произошедшего в 1618–1630-х гг. непродолжительного спада напряженности в отношениях Москвы и Крыма, когда силы ханства были отвлечены участием в экспедициях Турции против Польско-Литовского государства, южнорусская граница вновь стала объектом ожесточенных крымских и ногайских нападений. Между тем, затишье на степных «украйнах» усыпило бдительность московского правительства, усилия которого были направлены на подготовку военной кампании против Речи Посполитой, с целью возвращения потерянных в годы Смутного времени смоленских и северских земель. Издавна существовавшая на юге система оборонительных укреплений (Большая засечная черта; чаще именуемая просто «Черта») оказалась разрушенной во время татарских нашествий 1607–1617 гг. К сожалению, правительство не использовало наступившей затем мирной передышки для восстановления засек и других укреплений вдоль южных границ. Эпизодическое восстановление отдельных участков Черты, происходившее, как правило, после внезапных набегов татарских охотников за полоном, серьезно улучшить оборону границы не могло. До середины 30-х гг. XVII в. на крымской «украйне» не было поставлено ни одного нового «жилого» города, для немногочисленных отрядов, выступавших в конце весны в степь строились лишь небольшие «стоялые» остроги. Происходило сокращение числа высылавшихся в степь сторож, маршруты их следования ограничивались ближними подступами к русской границе. Восстановление Белгородской крепости, сожженной черкасами под командованием князя Лыки Лубенского в 1612 г. произошло в 1613 г., когда татарские и ногайские отряды продолжали разорять русские уезды и укрепление границы считалось одним из первостепенных дел. В 1630 г. была отремонтирована и усилена Белгородская крепость, благодаря чему ее гарнизон в июне 1633 г. смог отразить нападение 5-тысячного черкасского войска полковника Якова Острянина, взявшего и уничтожившего до этого город Валуйку. Служилых людей на южном рубеже не хватало. Многие из находящихся здесь крепостей подверглись в Смутное время разорению и запустели. В Туле в 1616 г. находилось всего 50 стрельцов, в Калуге их не осталось вовсе. Чтобы укрепить оборону этих крупных крепостей, правительству пришлось срочно направлять туда московских стрельцов (300 в Калугу и 200 в Тулу). В 1622 г. власти пытались вернуть «всяких жилецких людей, стрельцов и казаков, пушкарей и затинщиков» в Ряжск, покинутый своими защитниками после нападения Лисовского еще при царе Василии Шуйском.
Первые татарские и ногайские атаки, начавшиеся в апреле 1631 г., показали слабость обороны русской степной границы. Еще более опасным стало крымское нападение, совершенное летом 1632 г., вопреки воле султана Мурада IV, в 1627 г. заключившего с Россией направленный против Польши союз. Серьезность положения усугублялась уходом значительной части донского, яицкого и терского казачества в Смоленский поход. В конце апреля — начале мая передовые татарские отряды вступили в русские пределы сразу с трех направлений — Калмиусским, Изюмским и Муравским шляхами. Основное крымское войско мурз Салмаша и Девлет-Гази, под командой которых находилось 20 тыс. человек, в июле 1632 г. перешло реку Северский Донец и начало воевать Ливенский, Карачевский, Курский, Елецкий, Белгородский, Оскольский, Орловский, Мценский, Донковский, Сапожковский, Веневский, Воронежский, Лебедянский, Пронский, Михайловский, Ряжский, Каширский, Печерниковский уезды и Верхоценскую волость. Бои с татарскими отрядами шли под Новосилем, Мценском, Лебедянью и другими русскими городами. Противник настолько осмелел, что, вопреки обычной тактике обхода русских крепостей, в конце августа 1632 г. попытался овладеть городом Лебедянью. По донесению местного воеводы Ивана Скорнякова-Писарева, «Августа ж в 28 д[ень] <…> пришли воинские люди татарове к Лебедяни и розделясь со всех сторон, человек с тысячу, и приступали к посаду и бой был со второго часа и до вечерни <…> татар от посада отбили, и посада и слобод жечь не дали; и на том бою взяли татарина жива, а иных татар перебили и переранили, и бежь, которые бежали из Елецкого и из Лебедянского уездов к городу к Лебедяни многих людей отбили ж».
В 1633 г. татарское нападение повторилось по несомненной «накупке» польского короля, впоследствии приславшего в Крым обещанные им «за московскую войну» 20 телег богатой казны. Польский король имел все основания для столь щедрого дара крымскому хану. Летом 1633 г. 30-тысячное татарское войско под предводительством сына хана Джанибек-Гирея «царевича» Мубарек-Гирея Изюмским шляхом вышло к Ливнам (17 июля 1633 г. «в полдни») и, опустошив пограничные волости, разделилось на «загоны». Как и в прошлом году эти отряды осмеливались нападать даже на посады и пригородные слободы находившихся на их пути городов-крепостей. 1 августа 1633 г. 2-тысячный татарский отряд пытался захватить посады города Пронска и был отбит только после тяжелого многочасового боя. «Комуник» Мубарек-Гирея еще 24 июля вышел под Серпуховом к Оке. В этот день между высланным из города отрядом и татарами произошел жестокий бой в селе Березне за 3 версты от Серпухова. 22 июля войско крымского царевича подошло к Туле Его отряды «к слободам тульским приступали и хотели жечь». Высланные из города ратные люди вступили с татарами в бой «на лугу у Червленой горы». Туляне отбросили противника от города «и слободы уберегли и жечь не дали». Местами отряды Мубарек-Гирея даже «перелезли» реку Оку и достигли окраин Московского уезда. Татарские «загоны» прошли через рязанские, каширские, коломенские, пронские, зарайские, серпуховские, тарусские, оболенские, калужские, алексинские, воротынские, болховские, белевские и ливенские места. Только в этих уездах было захвачено ок. 6 тыс. полоняников. Отряды противника воевали и другие южнорусские уезды и волости, но сведений о захваченном в этих землях «полоне» не сохранилось.
Обстановка на границе оставалась напряженной и в последующие годы, что вынуждало правительство и местных воевод принимать чрезвычайные меры по организации обороны южных городов. В 1635–1636 гг. здесь начались крупные работы, которые должны были обеспечить надежную защиту страны от новых татарских нашествий. Но эпизодическая починка отдельных сегментов южных засек не смогла исправить ситуацию. Тогда, в апреле-августе 1638 г., организовав широкое строительство, правительство восстанавливает Большую засечную черту, прикрывавшую ближние подступы к Оке и состоявшую из 12 линий-засек: Шацкой, Ряжских, Рязанских, Каширских, Веневской Веркушинской или Княжей, Тульских, Крапивенских, Одоевских, Лихвинских, Перемышльской, Белевских, Козельских.
Еще раньше начала работ по реконструкции старой линии обороны, в 1635 г. развернулось строительство укреплений Белгородской засечной черты, выдвинутой на юг и состоявшей из 5 больших земляных валов по 30–35 верст каждый (Карповско-Белгородский, Яблоновский, Новоскольский, Усманский, Козловский) и более 20 малых валов. Работы здесь велись до 1653 г. Линия новых укреплений протянулась от реки Ворсклы до реки Челновой почти на 800 верст. В 1647 г. в Среднем Поволжье начинается строительство Корсунской, Атемарской, Потишской, Инсарской и Засурской засеки, позднее составивших Симбирскую черту, строительство которой завершилось в 1654 г.
Продолжающиеся набеги татар, а также новое крепостное и засечное строительство потребовало более надежного прикрытия границы войсками, особенно в местах проведения работ. Иначе могла повториться история со строительством жилого острога на реке Короче, уничтоженного татарами в сентябре 1637 г.
Была заметно увеличена численность «украинных полков» — с 5 тыс. человек в 1631 г. до 12 тыс. (по другим сведениям, до 13 тыс.) в 1635 г. и 17 тыс. в 1636 г. Эта мера сразу улучшила обстановку на южной границе. Задуманный в 1636 г. большой татарский набег оказался сорванным. Крымские и ногайские отряды были встречены войсками, прикрывавшими строительство городов Тамбова, Козлова, Верхнего и Нижнего Ломова, и поспешно отступили в степь.
Отвлекали татар возобновившиеся нападения запорожских и донских казаков на ногайские улусы и азовские места. В августе 1634 г. запорожцы осадили Азов, а в октябре под этой крепостью действовали объединившиеся донские и запорожские отряды, штурмовавшие городские укрепления и едва не овладевшие ими. Однако захваченная казаками наугольная башня обвалилась, засыпав проход в город. При этом был ранен казачий атаман Епиха Радилов. Приближение к Азову ногайских отрядов вынудило казаков снять осаду и отступить.
Весной 1635 г. 2 казачьих флотилии разорили окрестности Керчи и захватили в Азовском море 4 турецких купеческих корабля, сожгли город Кают в Турции и благополучно вернулись обратно. Была установлена почти полная блокада Азова. В степи стояли конные казачьи заставы, в устье Дона находились донские и запорожские струги, стерегущие движения вражеских кораблей.
Попытку овладеть Азовом казаки повторили в 1637 г. На этот раз они действовали большими силами и гораздо удачнее. Воспользовавшись начавшейся войной между Турцией и Персией, а также уходом войска крымского хана в поход на Молдавию (в составе этой орды ушли в набег ногаи, улусы которых прикрывали ближние подступы к Азову), казаки задумали напасть на турецкую крепость. 9 апреля 1637 г. в Монастырском городке собрался войсковой круг, На нем было решено «идти посечь басурман, взять Азов и утвердить в нем веру православную». 20 апреля в поход на Азов выступило войско под командованием походного атамана Михаила Ивановича Татаринова. В его составе было 4 тыс. запорожских казаков атамана Петра Матьяша, которым за участие в этом набеге была обещана половина будущей добычи.
21 апреля 1637 г. крепость была осаждена. Взятие Азова отвечало интересам Русского государства, и из Москвы с дворянином Степаном Чириковым в помощь казакам очень своевременно была прислана денежная и хлебная казна, а также большие запасы пороха. На 49 стругах на Дон доставили порох, ядра, 2 тыс. рублей, 400 четвертей сухарей, толокна, круп, 16 бочек вина, 40 поставов сукна, 100 пудов пороха, 50 пудов селитры, 40 пудов серы, 100 пудов свинца и 4200 пушечных ядер, к 84 бывшим у казаков пушкам-пищалям.
Воодушевленные поддержкой донцы начали вести осадные работы, сделав подкоп под стены крепости. Подземные работы возглавил запорожский казак Иван Арадов. На рассвете 18 июня 1637 г. в результате взрыва пороховой мины крепостная стена была взорвана и через образовавшийся в ней большой пролом (ок. 10 саженей) казаки ворвались в город. Тяжелые уличные бои продолжались еще три дня. В ходе штурма донцы и запорожцы потеряли более тысячи человек убитыми и около 2 тысяч ранеными. 4-тысячный турецкий гарнизон был уничтожен (за исключением укрепившихся в одной из башен последних защитников города, оборонявшихся там почти две недели и только потом заключивших с казаками соглашение, по которому их выпустили в Крым). При штурме Азова истреблению подверглась и большая часть его жителей, промышлявших торговлей русскими пленниками. В руки победителей попали большие трофеи, в том числе вся азовская крепостная артиллерия — на стенах и башнях захваченного города находилось 200 больших и малых орудий.
Победа казаков не осталась незамеченной. Первыми о ней узнали в Москве — 15 июля 1637 г. с донесением туда отправилась легкая станица атамана Потапа Петрова, давшего русскому правительству подробный отчет о последних событиях на Дону. В 1638 г. в Азов русским правительством было прислано царское знамя, «зелейная» и свинцовая казна — 300 пудов пороху и 200 пудов свинца, большие хлебные запасы. Поставки продовольствия и боеприпасов продолжались и в дальнейшем, увеличиваясь год от года. Воеводы южнорусских городов получили приказ не препятствовать отправке жителей своих уездов на помощь казакам в Азов. Помощь людьми была своевременна — большая часть запорожцев ушла в Приднепровье, где разгоралось восстание под руководством Я. Острянина, К. Скидана и Д. Гуни.
В Стамбуле, несомненно, догадывались о причастности русского правительства к захвату Азова. В отместку за оскорбительную для султана победу казаков хан Бегадыр-Гирей, по воле «турского царя», в начале осени 1637 г. послал в большой набег на Русь «царевича» Сафат-Гирея.
Весной 1638 г. крымский хан попытался урегулировать проблему Азова дипломатическим путем и направил на Дон своего парламентера ногайского мурзу Салтана Аксак Кальмаметева. 19 апреля посол прибыл к Азову и потребовал возвращения города Турции. Ответ казаков хорошо передает ту гордость, которую они испытывали от своей победы, плодов которой донцы не собирались уступать без большой войны: «Дотоле у нас казаки место искивали в камышах. Подо всякою камышинкою жило по казаку, а ныне де нам Бог дал такой город с каменными палатами, да с чердаками, а вы де велите его покинуть. Нам еще де, прося у Бога милости, хотим прибавить к себе город Темрюк, да Табань, да и Керчь, да либо де нам даст Бог и Кафу вашу».
В 1638 г. году бои шли и на Азовском море, где действовал турецкий флот Пиал-паши, которому удалось разгромить несколько казачьих флотилий, пытавшихся прорваться в Черное море. Самое страшное поражение потерпели донцы в сражении в Адахунском лимане под Анапой. Однако подошедшие к устью Дона османские корабли ограничились лишь морской блокадой Азова. Главные силы турецкой армии по-прежнему участвовали в войне с Персией, а крымский хан не решался осаждать и штурмовать большую каменную крепость, в которой сумели укрепиться страшные для татар казаки.
Овладев Азовом, донцы приступили к восстановительным работам, стараясь не столько возобновить старые укрепления, сколько еще более усилить их. Превратив город в свою базу, казаки уже в следующем, 1640 г. направили в море к крымским берегам флотилию из 37 стругов, которая была встречена большим османским флотом, насчитывавшим 80 галер — «каторг» и 100 малых судов — «ушкулов». Бои между казачьими и турецкими кораблями шли три недели (!). Казаки повредили 5 галер противника, но, преследуемые турецкими кораблями, вынуждены были высадиться на берег и по суше возвратиться в Азов.
Намерение турок любой ценой вернуть себе Азовскую крепость не являлось тайной для донских атаманов. Об этом сообщали взятые в плен «языки». Ожидая прихода неприятельской армии, казаки продолжали укреплять свою новую столицу, готовили воинские припасы и провиант. Им вновь помогло русское правительство, накануне вражеского нападения направившее в Азов 4 тыс. четвертей ржаной муки, 350 четвертей овсяной крупы, 350 четвертей толокна, 300 четвертей сухарей и большую денежную казну (8 тыс. рублей). Помимо малых пищалей в крепости находилось 7 больших пушек, для которых еще в 1639 г. из Москвы было доставлено 350 железных ядер.
В конце 1640 — начале 1641 г. обстановка в Приазовье начала сгущаться. Закончив войну с Ираном, новый султан Ибрагим I решил нанести мощный удар по донским казакам. Повинуясь его приказу, войско крымского хана Бегадыр-Гирея в начале января 1641 г. начало нападать на стоявшие под Азовом казачьи отряды. В пятидневном сражении донцы были разбиты, после чего противнику удалось прервать сообщение донцов с Воронежем, откуда к ним поступали хлебные запасы. По этой причине в 1640 и 1641 гг. на Дон не было прислано царского «зелейного» и «хлебного» жалованья. В канун вражеского нашествия казакам удалось переправить лишь денежную казну — 6000 руб. в 1640 г. и 8000 руб. в 1641 г.
Крымская блокада Азова предшествовала большому походу турецкой армии и флота. Весной 1641 г. султан Ибрагим направил к устью Дона флот, состоявший из 70 «каторг» и 90 «ушкулов» (по другим, по-видимому, преувеличенным сведениям у противника было 100 галер, 80 больших и 90 малых «ушкулов) и 30-тысячную турецкую армию Дели-Гуссейн-паши». Подошедшая туда 40-тысячная крымская орда участия в осаде не принимала. Лишь на минных работах были задействованы крымские сеймены (стрельцы). Почти все они погибли при взрыве осажденными турецких подземных работ.
Осада началась 7 июня 1641 г. и продолжалась почти 4 месяца. Укрепления Азова обстреливало 129 больших «проломных» пушек, стрелявших ядрами весом не менее пуда, и 32 «верховые» пушки (мортиры), на случай вылазки осаждающие установили в своих траншеях 674 небольших орудия, скрепленных между собою цепями. Казаки под командованием атамана Осипа Петрова и Наума Васильева (5367 мужчин и 800 женщин) отбили 24 приступа врага. Во время первого штурма осажденные использовали заранее установленные на вероятном направлении атак противника пороховые мины, с помощью которых был взорван Топраков город (Земляной город) — предместье Азова. Турки попытались подвести к стенам крепости земляной вал, подобный тому, с помощью которого они незадолго до этого взяли Багдад. Но и эти работы были взорваны осажденными. Неудачей закончилась и многодневная бомбардировка Азова. Казаки достаточно легко перенесли продолжавшийся 16 суток обстрел крепости из тяжелых орудий, отсидевшись «в четвертом земляном городе и в земляных избах». Встревоженный неудачным ходом осады и большими потерями своей армии Дели-Гуссейн-паша направил султану послание с просьбой прекратить осаду и отвести войска, чтобы лучше подготовиться к новому нападению. Начать его турецкий командующий предлагал следующей весной. Однако Ибрагим отверг его доводы и прислал военачальнику краткий ответ с решительным приказом: «Паша, возьми Азов или отдай свою голову». Все же в ночь с 25 на 26 сентября 1641 г. Дели-Гуссейн-паша был вынужден нарушить повеление султана и снять осаду, продолжавшуюся 93 дня. В боях и на штурмах его войска понесли тяжелые потери: погибло 15 тыс. турецких пехотинцев, 3 тыс. моряков, 7 тыс. татар. Но и казакам победа досталась дорогой ценой — около половины их (3 тыс. человек) погибла, а почти все оставшиеся в живых были ранены.
Отстояв Азов, казаки предложили правительству царя Михаила Федоровича принять город под свою власть и прислать в него воевод и войско. Для изучения обстановки на месте в Азов послали дворянина Афанасия Желябужского и подьячего Арефия (Арефу) Башмакова, которые на месте тщательно изучили обстановку и доложили о ней царю и боярам после своего возвращения 8 марта 1642 г. Доставленные сведения были неблагоприятными — выяснилось, что большая часть азовских укреплений разрушена, из 11 башен осталось только 3 и то поврежденные. По этой причине Желябужскому даже не удалось изготовить «чертеж» Азова, о чем они сообщили по возвращении в Москву. Тогда же царем Михаилом и его советниками были получены явно встревожившие их вести из Турции, в которых сообщалось о решимости султана любой ценой добиваться возвращения захваченной казаками крепости. Правительству пришлось срочно пересматривать решение Земского собора, состоявшегося в январе 1642 г. в Москве, на котором большинство участников высказались за присоединение Азова к Русскому государству, даже ценой неизбежной войны с Турцией. (Предложение казаков оказалось очень привлекательным для многих представителей служилого сословия, но финансовое положение страны оставалось сложным, поэтому правительство решило не принимать Азова и уговорить донцов вернуть город турецкому султану). 30 апреля 1642 г. на Дон выехал дворянин Михаил Засецкий с царской грамотой казакам, в которой им предлагалось уйти из Азовской крепости. 28 мая грамота была прочитана на войсковом круге и принята собравшимися донцами. Вскоре после решения круга в начале лета 1642 г. казаки ушли из Азова на Махин остров, взорвав его укрепления и увезя с собой в качестве трофеев крепостные ворота и городские весы.
Турки, восстановившие укрепления Азова, попытались нанести ответный удар по донским казакам и весной 1643 г. напали на их поселения. Вверх по Дону двинулась большая армия во главе с Реджеп-агой, усиленная таборами янычар. 22 апреля в результате неожиданной атаки был захвачен городок Маныч, затем — Черкасск и Монастырский городок. Однако нападение на Раздоры, где находились вывезенные из Азова пушки, оказалось неудачным. Казаки отбили турецкий штурм. Противник, понесший большие потери, был вынужден отступить, но военные действия на Дону продолжались и позднее. В 1644 г. были разгромлены городки Голубые и Кагальник; в 1645 г. нападению подверглись верховые казачьи поселения. В результате турецкой агрессии на Дону казаки заявили московскому правительству о своем решении отступить на Яик. Чтобы не допустить такого развития событий, чреватого ослаблением обороны южных границ. Русское командование вынуждено было оказать срочную военную помощь донскому казачеству.
В годы «Азовского сидения» казаков крымские набеги на Русь почти прекратились. Воспользовавшись этим обстоятельством, московское правительство продолжало укреплять южную границу. В 1635–1637 гг. помимо упоминавшихся выше Тамбова, Козлова, Верхнего и Нижнего Ломова здесь строятся города Чернавск, Усерд, Яблонов, Ефремов, Талицкий острог, на старом «Орловском городище» восстанавливается город Орел, уничтоженный в 1611 г. во время «литовского разорения». В 1638 г. на реке Короче строится Корочинский острог, первоначально именовавшийся «Красным городом». Еще более упрочило оборону крымской «украины» возведение в 1639 г. на Северском Донце небольшой русской крепости Чугуев. Новый город, будучи расположен южнее Белгорода, оказался вне системы засечных укреплений, занимая исключительно важное положение на степной границе Московского государства между «Царевой дорогой» (Изюмским шляхом, вдоль которого двигались основные волны татарских нападений в 1630-е гг.) и Муравским шляхом, где татары стали действовать в 1640-е гг.
Служба на степном пограничье была неспокойной. Неслучайно в 1640 г. присланные в Чугуев командиры московских стрелецких сотен жаловались на то, что их заставляют «ночным временем» обходить выставленные по острогу заставами «сторожи», вспоминая, что они «де и в Литве по сторожам не хаживали». Порядки, сложившиеся в далеком «украинном городе», стали для них обременительней походной службы во время Смоленской войны 1632–1634 гг. Впрочем, такую строгость в организации службы можно объяснить сложностью положения на границе. Строительство новых крепостей на речных «перелазах» не могло остановить татар, которые лишь в крайнем случае штурмовали русские города и пригородные укрепления. Поэтому, чтобы остановить противника, строящаяся Белгородская черта представляла собой сплошную линию укреплений — валов, рвов и надолбов, вдоль которых планировалось устроить небольшие земляные острожки. Из-за большого объема работ строительство новой Черты затягивалось и в сентябре 1637 г. 40-тысячное войско царевича Сафат-Гирея, с тяжелыми боями, но все же прорвалось через пограничную линию, построенную под городом Яблоновом на Изюмской «сакме». Были разорены Ливенский, Орловский, Карачевский, Болховский, Кромский, Новосильский уезды и Комарицкая волость. Татарские «загоны» захватили 2281 полоняника.
В последующие годы татары, внимание которых было отвлечено войной с казаками под Азовом, совершили несколько небольших разведывательных рейдов, стараясь нащупать самое слабое звено в русской обороне. Однако укрепления на границе год от года становились все надежнее. Укрепив рубеж на Изюмской сакме, московские градодельцы начали строить крепости на Муравском шляхе. В 1640 г. начинается строительство городов Хотмышска и Вольного, в 1641–1642 гг. неподалеку от них возводится Лосицкий острог, в 1642 г. на Дону под Воронежем на месте села Костенки заложен город Костенск. В 1644 г. на Калмиусском шляхе, на впадающей в Тихую Сосну реке Ольшанке, строится крепость Ольшанск, а в 1644 г.
на Муравской сакме, на Карповском сторожевье в верховьях р. Восклы — город Карпов.
Почти сразу же после ухода казаков из Азова возобновляются крымские набеги на русские земли. Особенно большой размах принявшие в 1644–1645 гг.
В июле-сентябре 1644 г. татарские отряды, численностью ок. 40 тыс. человек, воевали сопредельные территории Московского государства и Речи Посполитой. На русском участке границы противник сумел прорваться в Тамбовский, Курский, Новгород-Северский, Рыльский, Севский и Карачевский уезды и Комарицкую волость.
В 1645 г. основной удар татары нанесли зимой. Пришедшим на Русь 30-тысячным крымским войском командовал царевич Гази-Гирей. Использовав фактор внезапности, 18 декабря его отряды прорвались через границу в Рыльский и Курский уезды. Застигнутое врасплох местное население не успело уйти в остроги и противник захватил там большой «полон». Получив сообщение о татарском вторжении, навстречу противнику с отрядом в 1500 воинов выступил воевода князь Семен Романович Пожарский. Он разгромил несколько крымских «загонов», а затем в сражении у села Городенки 28 декабря. разбил атаковавшие его крымские войска, «отполонив» 2700 человек. Отступившие после этого поражения в степь татары все же смогли увести с собой 6200–6300 полоняников.
Обнаруженные противником слабые места в системе пограничных укреплений были быстро исправлены и дополнены постройкой новых городов: Усмань — 1645, Валки — 1646, Орлов — 1646, Коротояк — 1647, Царев Алексеев (Новый Оскол) — 1647, Верхсосенск, — 1647, Сокольск — 1647, Добрый — 1647, Белоколодск — 1648, Болховой — 1648, Урыв — 1648 и Обоянь — 1649 гг. Они оказались связанными между собой и ранее построенными городами и острогами сплошными линиями валов и надолбов. Таким образом, весь русский рубеж был превращен в сплошную крепость. Попытки татар прорваться через границу, предпринятые в последующие годы закончились неудачей. Их последний большой набег произошел в 1647 г. Пришедшее к русской границе 10-тысячное войско Караш-мурзы 11 июля 1647 г. было разбито в верховьях реки Тихой Сосны. Уходя от преследования, раненый Караш-мурза бежал «с невеликими людьми».
Впоследствии крымские отряды, оказались вовлеченными в шедшую на Украине освободительную войну и вместе с казаками Богдана Хмельницкого начали совершать нападения на приднепровские земли, оставив в покое московские «украйны».
В победе над татарской агрессией немалую роль сыграло изменение мест ежегодной расстановки полков на южной границе. До 1637 г. они ставились по традиционной схеме в городах Одоеве — Крапивне — Туле — Дедилове — Мценске, примерно там же, где «Большой разряд» стоял в 1599 г. и при Годунове, — на значительном расстоянии от новых границ страны, отодвинувшихся к этому времени далеко на юг. В 1638–1645 гг. места размещения полков несколько меняются, но они остаются еще в пределах старой границы (Одоев — Крапивна — Тула — Венев — Мценск). Лишь в 1646 г. происходит настоящий перелом в ходе обеспечения войскового прикрытия новых южных рубежей. Полки оказались выдвинуты на линию Белгород — Карпов — Яблонов; в 1648 г. вместо Карпова Передовой полк направили в Царев Алексеев (Новый Оскол).
С целью предупреждения нападений степняков на свои границы, где достраивались новые крепости, русское правительство организовало первый за многие годы поход на Крым и ногайские улусы. Во главе экспедиции поставили воеводу князя Семена Романовича Пожарского. Решение о походе было принято в январе 1646 г., о чем сообщили донским казакам, которым предстояло принять в нем активное участие. На помощь к ним двинулся воронежский воевода Ждан Васильевич Кондырев и его помощники дворянин Михаил Шишкин и подьячий Кирилл Афиногенов. По царскому указу они набрали в украинных городах 3 тыс. решивших показачиться вольных людей и выступили с ними на Дон. Каждый из добровольцев получил щедрое жалованье: имевшие пищаль — 5 руб. 50 коп., безоружные — 4 руб. и казенную пищаль. Вместе с Ж. В. Кондыревым на Дон казакам направили царское жалованье: 5 тыс. руб., 100 поставов сукна, 3 тыс. четвертей «хлебных запасов», 300 ведер вина, 200 пудов пороха «ручного», 100 пудов пороха пушечного, 200 пудов свинца, 10 тыс. аршин холста на паруса и материалы «на судовые поделки».
Местом сосредоточения войска стал Черкасский городок. Шедший из Астрахани с отрядами больших ногаев и юртовских татар князь С. Р. Пожарский достиг Черкасска в середине июня. В его войске насчитывалось 1700 русских воинов, в том числе 700 конных астраханских стрельцов, а также 2350 ногайских и юртовских татар под командованием Султан-мурзы Аксакова. Соединившись с донскими казаками и отрядом Кондырева, а также с отрядами горских черкас, гребенских и терских казаков, воевода Пожарский пошел на Азов. Русская конница разорила улусы азовских татар и малых ногаев, а донские казаки и ратные люди из отряда Кондырева, выйдя на стругах в море, захватили 2 турецких корабля (с артиллерией, грузом пшеницы и давленного винограда), а 3 «каторги» потопили.
6 июля 1646 г. на азовской стороне Дона произошло большое сражение, в ходе которого было разбито пришедшее на помощь Азову войско крымского царевича Ният-Гирея, насчитывавшее 6500 воинов. Потерпев поражение, противник поспешно отступил к реке Кагальнику, но казаки преследовали его и там. От окончательного разгрома татар спасло прибытие 10-тысячного азовского войска, после чего казачьи сотни вышли из боя.
Воодушевленные этой победой, русские воеводы решили совершить нападение на Крым, но из-за начавшейся на море бури вернулись назад. Азовский гарнизон пытался преградить казачьим стругам обратную дорогу, установив на берегу Дона «тарасы», а за ними пушки. Река оказалась под перекрестным огнем, однако казаки высадились на берег и атаковали противника. Разгромив оборонявшиеся здесь турецкие отряды, они благополучно прорвались в донские казачьи городки.
В целом поход 1646 г. показал возросшую силу русского войска, его способность вести полномасштабные боевые действия вдали от своих границ.
Турецкое правительство, считая главным виновником похода 1646 г. донских казаков, решило начать большое наступление на казачьи юрты. В 1647 г. на них двинулась армия азовского бея Мустафы, действовавшего решительно и смело. События на Дону приняли настолько опасный для казаков оборот, что русское правительство вынуждено было откликнуться на обращение донских атаманов. В мае 1648 г. на помощь им были направлены регулярные войска под командованием дворянина А. Т. Лазарева (1000 солдат и драгун). При этом московские власти едва ли не впервые нарушили постоянно декларируемый перед османским правительством нейтралитет в казачьих делах. Решительный демарш Москвы вынудил противника остановить удачно начатую войну. Узнав о прибытии на Дон русских солдат, турецкое командование, готовившее новое наступление на Черкасск, не принимая боя, отвело свои войска обратно в Азов. Весной 1649 г. Мустафа, узнавший об отъезде Лазарева в Москву (вскоре вернувшегося на Дон), предпринял новое наступление на Черкасск, вновь против него выходили русские солдаты, и вновь, прервав поход, турки были вынуждены отступить.
Вспыхнувшее весной 1648 г. антипольское восстание на Украине радикальным образом изменило ситуацию на южной границе России. Ее основные противники — Речь Посполитая и Крымское ханство — оказались втянутыми в длительную и тяжелую войну между собой. Полученная Москвой мирная передышка позволила ей завершить создание системы оборонительных рубежей и приступить к осуществлению серии мероприятий, направленных на подготовку новой войны с Польско-Литовским государством. В ходе начавшегося в 1654 г. вооруженного конфликта с Речью Посполитой Россия не только вернула себе потерянные в Смутное время смоленские и черниговские земли, но и добилась присоединения к своим владениям территории Левобережной Украины и части Киевского воеводства с самим городом Киевом.
В годы Смутного времени внутренние усобицы и выступления социальных низов ослабили Московское государство и русскую разрядную армию. Политическая и социальная история XVII столетия полна компромиссов, на которые приходилось идти правительству, дабы удержать под контролем собственные войска. Необходимость надежного устройства вооруженных сил стала особенно актуальной в условиях частых военных поражений того периода. Разгром лучших войск и потеря важнейших крепостей на западных и северо-западных рубежах, разрушение засек на южных границах вынуждали московское правительство приступить к поиску новых путей развития вооруженных сил страны. К сожалению, в начале XVII в. из-за трагического развития событий, все осуществлявшиеся тогда мероприятия не получили своего завершения. Среди наиболее значительных попыток реформировать русскую армию следует назвать действия М. В. Скопина-Шуйского, в 1609 г. с помощью шведского «маршалка» Х. Сомме обучившего свои войска «полевым упражнениям по бельгийскому обычаю». Падение Василия Шуйского и капитуляция временного боярского правительства («Семибоярщины») не только уничтожили эти зачатки новой армии, но и разрушили традиционную систему военной организации государства. Для спасения гибнущей под натиском интервентов страны всесословные земские советы, почти повсеместно возникшие на территории, остававшейся вне зоны польской и шведской оккупации, взяли на себя дело формирования и снабжения военных отрядов. Командовали ими выборные воеводы, отличившиеся в боевых действиях против интервентов и их русских пособников. Впоследствии эти отряды слились в мощные ополчения, сумевшие освободить Москву и основную территорию страны от наводнивших ее вражеских войск.
Казалось бы, успешные действия земских вооруженных сил, их приверженность традиционным для России устоям и ценностям, должны были побудить правительство Михаила Романова к использованию важнейших элементов ополченской военной организации при создании новой армии. По понятным причинам этого не произошло. Привлечение к участию в борьбе с внешним и внутренним врагом народных ополчений носило чрезвычайный, вынужденный характер. Правительство во все времена с большой настороженностью относилось к факту существования в стране земских вооруженных сил, особенно опасных в моменты частых народных возмущений, приобретших значительный размах в XVII в. Поставив отряды самообороны под контроль воевод, власти отчасти смогли обезопасить себя. Ведь в мощных восстаниях «Бунташного века» участвовали не только казаки, крестьяне, вооруженные посадские люди, но и стрелецкие, и даже солдатские полки.
Предельно обострившееся в годы Смутного времени противостояние Земли и Власти в деле организации вооруженных сил влекло за собой стремление правительства, с одной стороны, до конца использовать потенциал земских ополчений, с другой — поставить их под жесткий контроль своих воевод и сформировать регулярные части, способные подавить любое выступление вооруженного народа. На протяжении всего XVII столетия земские отряды играли важную роль в организации обороны страны. Но, обращаясь в случае необходимости за содействием к вооруженному народу, власти все же отдавали предпочтение разрядным войскам, стараясь усилить их выучку и оснащение различными видами военной техники. Использование европейского опыта в связи с этим стало вполне закономерным. Рассчитывая получить надежную в социальном плане армию, власти шли на любые материальные издержки, усиливая размеры государственных податей. Первые полки нового строя создавались на время ведения военных действий, но с 40-х гг. XVII в. для обороны рубежей стали использоваться поселенные солдатские и драгунские полки из черносошных и дворцовых крестьян. Важным стимулом ускорить перестройку русских вооруженных сил стала подготовка к войне с Речью Посполитой, начатой в 1654 г. Постепенно полки солдатского, рейтарского и драгунского строя стали ядром вооруженных сил Московского государства, но даже во второй половине XVII в. правительство использовало местные ополчения и отряды уездных людей в боевых действиях на западных и южных границах. В случае частых неприятельских вторжений для борьбы с ними продолжали использоваться все наличные силы: солдатские и рейтарские полки, поместная конница, стрелецкие и казачьи части, находящиеся в постоянной военной готовности отряды посадских и уездных людей, вооруженные не только холодным, но и огнестрельным оружием.
Первым испытанием для полков иноземного строя стала Смоленская война 1632–1634 гг., однако прямого столкновения с армией Речи Посполитой, перешедшей к новым формам войсковой организации еще во времена Стефана Батория, русские войска не выдержали. Однако эта неудача не изменила выбранного правительством курса, направленного на создание мощной регулярной армии.
Борьбу Московского государства с Речью Посполитой в годы Смоленской войны серьезно осложняли татарские нападения. Для отражения их в 1630–1640-х гг. на крымской «украйне» восстанавливаются старые и строятся новые засечные укрепления, охрана оборонительных черт усиливается присылкой солдат, московских и городовых стрельцов и пушкарей. Ближе к опасным степным местам ставятся дворянские полки прикрытия. В конце 1640-х гг. они выдвигаются на линию Белгород — Карпов (иногда Новый Оскол) — Яблонов. Более эффективными стали действия степных караулов (сторожевых застав и станиц), которые размещали теперь в местах, имевших не только естественные, но и искусственные преграды, как правило, в виде надолбов, что способствовало безопасности постов в случае внезапного нападения неприятеля. Все эти меры упрочили южный фланг Московского государства и позволили правительству вновь сосредоточиться на решении своей главной задачи — отвоевании у Речи Посполитой западнорусских земель.