Теория игр может объяснить и неистовство, вызываемое особым типом событий, который в 1960-х гг. описал Томас Шеллинг и который можно назвать попранием общественных основ[176]. Это грубый, случившийся на глазах у всех произвол в отношении представителя или символа некоего сообщества. Такое событие ощущается как невыносимое оскорбление и заставляет сообщество восстать ради праведной мести. В качестве примеров можно привести подрыв американского крейсера «Мэн» в 1898 г., послуживший толчком к Испано-американской войне; потопление «Лузитании» в 1915 г., подтолкнувшее США к вступлению в Первую мировую; поджог Рейхстага в 1933 г., способствовавший установлению нацистского режима; атаку на Пёрл-Харбор в 1941 г., заставившую Америку вступить во Вторую мировую; террористический акт 11 сентября, использованный для оправдания вторжения в Афганистан и Ирак; и оскорбление торговца фруктами в Тунисе в 2010 г., чье самосожжение дало начало тунисской революции и всей Арабской весне. В основе подобных реакций лежит в буквальном смысле общее знание: все знают, что все знают, что о случившемся знают все[177]. Общее знание необходимо для солидарности: каждый действует исходя из ожидания, что и другие не останутся в стороне. Источником общего знания становятся центры внимания — публичные события, очевидцы которых видят, что и другие люди были их свидетелями. Попрание общественных основ может стать тем общим знанием, которое решает серьезную проблему: как заставить людей действовать сообща, если недовольство нарастает постепенно и кажется, что подходящий момент для выступления так никогда и не настанет. Деяние, которое нельзя проигнорировать, может одновременно вызвать возмущение у разобщенных единомышленников, превратив их в решительный и сплоченный коллектив. Размер реального вреда значения при этом не имеет.
Мало того, даже оценивать этот вред — табу. Попрание общественных основ приводит к возникновению того, что психолог Рой Баумайстер назвал нарративом жертвы, — нравоучительной аллегории, где пагубный акт возводится в разряд трансцендентного, а причиненный ущерб сакрализуется как непоправимый и непростительный[178]. Для этого нарратива не важна точность, его задача — укрепить солидарность. Складывается общее мнение, что копаться в деталях, выясняя, что же случилось в реальности, не просто неуместно — это святотатство или предательство[179].
В идеальном случае попрание общественных основ способно подтолкнуть к решению давно назревшей проблемы — так, например, убийство Джорджа Флойда активизировало борьбу с системным расизмом в США. При наличии разумного руководства общее возмущение может привести к продуманным изменениям: как говорят политики, «ни один кризис не должен пропасть втуне»[180]. Но история таких всплесков негодования свидетельствует, что эти ситуации способны наделять властью демагогов и обрекать возбужденные толпы на катастрофические ошибки. В целом стратегия точно оценивать ущерб и пропорционально на него реагировать кажется мне куда более выгодной[181].
Попрание общественных основ не может стать общим знанием без освещения в средствах массовой информации. Именно после гибели крейсера «Мэн» обрел популярность термин «желтая пресса». Даже когда газеты не разжигают в читателях ура-патриотическую истерию, риск неадекватных реакции общественности имеется в такой ситуации всегда. Я полагаю, журналисты не особенно задумываются о том, как освещение событий в СМИ активирует когнитивные предрассудки и искажает восприятие публики. Циники могут возразить, что журналистам это до лампочки, поскольку все, что их интересует, — это клики и просмотры. Но большинство знакомых мне журналистов — идеалисты, искренне уверенные, что, информируя публику, они исполняют свой высокий долг.
Пресса — машина по производству доступности. Она пичкает нас единичными историями, на которых мы строим свое представление о частоте событий, причем излагает их так, что мы неизбежно оказываемся дезориентированными. Новости — это то, что происходит, а не то, что не происходит. Знаменатель дроби, описывающей истинную вероятность события (то есть все ситуации, в которых событие могло случиться, включая те, когда оно не случилось), скрыт от глаз, так что мы не понимаем, насколько часто такие вещи случаются на самом деле.
Более того, это искажение не бессистемно, оно раз от разу заставляет нас фокусироваться на неприятном. Внезапно случаются, как правило, всякие гадости: война, массовое убийство, голод, финансовый кризис, — а хорошие известия обычно заключаются в том, что не случилось ничего: существует себе какое-то скучное государство, которое ни с кем не воюет, или ничем не примечательный регион, население которого сыто и здорово. Прогресс — дело не одного дня; изменения к лучшему нарастают со скоростью в несколько процентных пунктов в год и меняют мир незаметно. Как подметил экономист Макс Роузер, новостные сайты могли бы публиковать заголовки вроде «137 000 человек избавились вчера от крайней бедности» ежедневно на протяжении последних 25 лет[182]. Но таких новостей вы нигде не прочтете, поскольку не было такого, например, четверга в октябре, когда внезапно случилось это радостное событие. Именно поэтому одно из величайших достижений в истории человечества — миллиард с четвертью переставших быть нищими людей — прошло незамеченным.
Неведение измеримо. Службы по изучению общественного мнения раз за разом подтверждают, что люди излишне оптимистично оценивают собственную жизнь, но слишком пессимистичны относительно состояния общества в целом. Например, участники большинства опросов, проведенных с 1992 по 2015 г., в период, который криминологи окрестили «Великим американским снижением преступности», считали, что уровень преступности растет[183]. В своем проекте «Неведение» Ханс Рослинг, Ола Рослинг и Анна Рослинг-Реннлунд показали, что большинство образованных людей понимают глобальные тенденции с точностью до наоборот: они думают, что показатели продолжительности жизни, грамотности и крайней бедности ухудшаются, хотя все они кардинально улучшились[184]. (В 2020 г. пандемия ковид-19 развернула эти тенденции вспять, но почти наверняка это временное явление.)
Неведение, обусловленное эвристикой доступности, может быть опасным. Безостановочно прокручиваемая в голове хроника неудач и катастроф способствует росту цинизма и неверия в способность науки, либеральной демократии и институтов всемирного сотрудничества улучшать человеческую жизнь. Итогом может стать парализующий фатализм или безрассудный радикализм: призывы сокрушить государственную машину, осушить политическое болото или отдать власть демагогу, который клянется, что только он один в силах все исправить[185]. К тому же торгующая бедами журналистика обеспечивает террористов и массовых убийц извращенной мотивацией: используя слабости этой системы, они обретают свой миг славы[186]. Ну и особое место в журналистском аду уготовано писакам, которые в 2021 г., когда стали доступны вакцины от ковида с доказанной эффективностью в 95 %, сочиняли статьи об умерших от вируса вакцинированных — что по определению не новость, поскольку с самого начала было ясно, что такие случаи должны встречаться, — и отпугнули от вакцинации, которая могла спасти им жизнь, многие тысячи людей.
Как же распознать опасности, которые действительно нам угрожают, как сверить наши представления с реальностью? Потребители новостей должны знать о встроенных в систему предрассудках и регулировать свою информационную диету, добавляя в нее источники, рисующие более широкую статистическую картину: грубо говоря, меньше фейсбука{22}, больше Our World in Data[187]. Журналистам же стоило бы подавать сенсационные новости в контексте. Сообщение об убийстве, или об авиакатастрофе, или о нападении акулы лучше сопровождать годовыми показателями подобных происшествий, знакомя читателя не только с числителем вероятности, но и с ее знаменателем; регресс или полосу неудач лучше бы помещать в контекст долгосрочных тенденций. Новостные источники могли бы публиковать сводные таблицы национальных и мировых индикаторов: уровни убийств, выбросов углекислого газа, военных потерь, демократии, преступлений на почве ненависти, насилия в отношении женщин, бедности и так далее, — чтобы читатели могли видеть тенденции своими глазами и понимали, какие стратегии способны изменить ситуацию в нужном направлении. Хотя редакторы твердят мне, что читатели терпеть не могут математики и не обрадуются, если репортажи и иллюстрации будут перемежаться цифрами, опыт их же собственных изданий опровергает такие снобистские заявления. Люди жадно поглощают количественные данные в прогнозах погоды, биржевых сводках и турнирных таблицах, так что мешает снабжать ими новости?
Вероятность соединительных, разделительных и условных суждений
Ведущий телевизионного прогноза погоды объявляет, что в субботу вероятность дождя составляет 50 %, в воскресенье — тоже 50 %, а затем подводит итог: вероятность дождя в выходные — 100 %[188]. В бородатом анекдоте человек берет с собой в самолет бомбу из соображений безопасности: каковы шансы, рассуждает он, что на борту окажется сразу