[372]. Еще один ее симптом — «фальшивые новости» (fake news). Во втором десятилетии XXI в. социальные сети начали изрыгать потоки небылиц наподобие этих:
Люди массово верят в вампиров, черную магию и прочие суеверия. Как я уже упоминал в главе 1, три четверти американцев уверены в существовании как минимум одного из паранормальных явлений. Вот данные опросов, проведенных в 2000-х гг.:
верят в одержимость дьяволом — 42 %;
верят в экстрасенсорное восприятие — 41 %;
верят в духов и призраков — 32 %;
верят в астрологию — 25 %;
верят в ведьм — 21 %;
верят в контакты с загробным миром — 29 %;
верят в реинкарнацию — 24 %;
верят в энергию гор, деревьев и кристаллов — 26 %;
верят в сглаз, проклятия — 16 %;
советовались с гадалкой или медиумом — 15 %[374].
Любого, кто, подобно мне, следит за прогрессом человечества, встревожит и тот факт, что на протяжении последних десятилетий популярность подобных убеждений почти не снижается, причем молодые так же легковерны, как и пожилые (а в астрологию они верят даже сильнее)[375].
Не менее популярен и калейдоскоп выдумок, которые историк науки Майкл Шермер называет нелепыми поверьями[376]. Многие люди поддерживают конспирологические теории вроде того, что холокоста не было, убийство Кеннеди — следствие заговора, а башни-близнецы Всемирного торгового центра были разрушены управляемым взрывом, устроенным, чтобы оправдать американское вторжение в Ирак. Разномастные провидцы, культы и идеологии внушают своим последователям, что конец мира близок; они никак не договорятся, насколько близок, но запросто переносят дату апокалипсиса, с неудовольствием обнаружив, что все еще живы. От четверти до трети американцев верят, что Землю посещали инопланетяне — либо в наши дни (эти калечат коров и оплодотворяют женщин, чтобы вывести гибрид человека и пришельца), либо в древности (эти возводили пирамиды и изготавливали статуи острова Пасхи).
Чем объяснить эту пандемию ахинеи? Тут любого замутит, как Чарли Брауна из комикса Peanuts{36}, особенно если Люси, судя по всему, представляет значительную часть твоих соотечественников.
Для начала давайте откажемся от трех популярных объяснений — и не потому, что они неверны, но потому что они слишком поверхностны, чтобы ими удовлетвориться. Первое из них, должен признать, — тот самый перечень логических и статистических ошибок, которому посвящены предыдущие главы. Конечно, источник многих предрассудков — это совпадения, значение которых преувеличивается, нежелание учитывать априорную вероятность, неправомерные обобщения и безосновательный переход от корреляции к причинности. Наглядный пример тому — бредовая идея, будто вакцины вызывают аутизм, основанная на наблюдении, что симптомы аутизма по чистому совпадению проявляются как раз в том возрасте, когда детям делают первые прививки. И да, все эти заблуждения — следствия нехватки критического мышления и отказа обосновывать убеждения доказательствами; это, собственно, и позволяет нам называть их ложными. Но ни один специалист по когнитивной психологии не смог бы предсказать движение QAnon, да и его сторонники вряд ли передумают, прослушав курс по логике или теории вероятности.
Второй бесперспективный путь — винить в сегодняшней нерациональности любимого козла отпущения нашего времени, социальные сети. Теории заговора и вирусная дезинформация, скорее всего, стары, как человеческая речь[377]. В конце концов, что представляют собой рассказы о чудесах, которыми полнятся священные писания, если не высосанные из пальца истории о паранормальных явлениях? Евреев веками обвиняли в том, что они травят колодцы, приносят в жертву христианских детей, контролируют мировую экономику и раздувают коммунистические мятежи. История знает немало примеров, когда обвинения в гнусных заговорах, а за ним и насилие обрушивалось на представителей других рас, меньшинств и сообществ[378]. Политологи Джозеф Юсински и Джозеф Парент проследили популярность теорий заговора по письмам в редакции ведущих американских газет за период с 1890 по 2010 г. и не обнаружили никаких изменений; кстати, за следующие десять лет показатели тоже не возросли[379]. Что до фальшивых новостей, то в годы, предшествовавшие появлению фейсбука{37} и твиттера, необычайные истории, случившиеся с другом одного знакомого, циркулировали в виде городских легенд (нянька-хиппи, зажарившая ребенка в духовке, жареные крысы в KFC, садист, который травит детей ядовитыми конфетами на Хэллоуин) или украшали обложки дешевых таблоидов («Новорожденный заговорил и рассказал о рае»; «Дик Чейни — робот»; «Хирурги пришили голову мальчика к телу его сестры»)[380]. Может, социальные сети и правда увеличивают скорость распространения подобных измышлений, но вкус к буйным фантазиям глубоко укоренен в природе человека: истории эти сочиняют люди, а не алгоритмы, и именно к людям они и обращены. Наконец, какая бы паника ни бушевала из-за фальшивых новостей, их политическое влияние невелико: фейки возбуждают не особо многочисленных ценителей, но не переубеждают широкие слои неопределившихся[381].
И наконец, нам нужно отказаться от лежащих на поверхности отговорок, всего лишь объясняющих одну нерациональность другой. Если мы скажем, что люди верят в какую-нибудь ложь, потому что она их утешает или помогает отыскать смысл в происходящем, это ничем не поможет, потому что лишь поставит вопрос, почему убеждения, которые не могут принести ничего хорошего, могут дарить людям ощущения комфорта и завершенности. Реальность — мощный фактор эволюционного отбора. Человекообразная обезьяна, которая успокаивает себя мыслью, будто лев — это черепаха, или ест песок, считая, что таким образом насытится, будет вытеснена конкурентами, не потерявшими связи с реальностью.
Не поможет нам и идея списать человека в утиль как существо безнадежно нерациональное. Только сообразительность позволяла нашим предкам, охотникам-собирателям, выживать в не прощающих ошибок экосистемах; точно так же сегодняшние сторонники конспирологических теорий и любители чудес успешно выдерживают испытания своей экосистемы: они растят детей, у них есть работа, крыша над головой и еда в холодильнике. В конце концов, сторонники Трампа обычно парируют заявления о его умственной неполноценности словами: «Если он такой дурак, как же он стал президентом?» И если только вы не считаете ученых и философов какой-то высшей расой, вам придется признать, что большинство представителей нашего вида обладает способностями, позволяющими выявлять нормы рациональности и следовать им. Чтобы разобраться с массовыми заблуждениями и безумием толпы, нам нужно присмотреться к когнитивным способностям, которые отлично работают в определенных условиях и для достижения определенных целей, но не справляются, когда их применяют в большем масштабе, в новых обстоятельствах или для решения других задач.
Мотивированное рассуждение
Рациональность беспристрастна. Она одинакова для всех и повсюду, у нее свой путь и своя динамика. Именно поэтому рациональность может превратиться в помеху, преграду или оскорбление. В романе Ребекки Ньюбергер-Голдстейн «36 доводов в пользу существования Бога: художественный вымысел» (36 Arguments for the Existence of God: A Work of Fiction) выдающийся литературовед объясняет своему студенту, почему терпеть не может дедуктивное мышление:
Для человека, наделенного богатым воображением, этот мыслительный тоталитаризм, где каждая строчка обязана вытекать из предыдущей, приводя в итоге к единственному непреложному выводу, — буквально пытка. Доказательство по Евклиду больше всего напоминает мне войска, марширующие перед верховным диктатором. Мне всегда нравилось, что мой разум отказывается понимать хоть один шаг в любом представленном мне математическом рассуждении. По какому праву эти точные науки чего-то от меня требуют? Как проницательно заметил у Достоевского человек из подполья: «Господи боже, да какое мне дело до законов природы и арифметики, когда мне почему-нибудь эти законы и дважды два четыре не нравятся?» Достоевский отринул гегемонию — гегеманию! — этой логики, значит, и я тоже могу[382].
Люди не решаются отдаться на волю рассуждения по очевидной причине: им не нравится, куда оно их ведет. Оно может подтолкнуть их к выводу, не отвечающему их интересам, и рационально обосновать, например, такое перераспределение денег, власти или престижа, которое с объективной точки зрения справедливо, но вознаграждает не их, а кого-то еще. Как писал Эптон Синклер, «трудно заставить человека понять, если зарплату ему платят за непонимание»