Будь «Страж» и «Убийца» настоящими рыцарскими доспехами с их исполинскими размерами и весом, такие предосторожности не принесли бы успеха — попробуй не заметить гору из стали, которая видима во всех диапазонах и излучает в окружающее пространства до черта тепловых волн! Судьбе свойственна ирония, подумал Гримберт, когда стены Турина, так ни разу и не покорившиеся лангобардом, остались далеко позади. Я проклинал этот несчастный доспех три года, а теперь он помог мне. А вскоре поможет мне еще раз, позволив получить посвящение в рыцарский сан. Не в пятнадцать, как надеется Магнебод. Уже сейчас.
Это было похоже на вылазку осажденных или тайную миссию Папских шпионов. Они нарочно двигались с таким расчетом, чтобы не встретиться с многочисленными рыцарскими разъездами, а окрестные городки — Монкальери, Орбассано, Гарино — обходили стороной так, точно те были рассадниками чумы. Даже после, изрядно удалившись от города, Гримберт старался держаться как можно дальше от чужих глаз. Вместо того, чтоб воспользоваться удобным Западным трактом, они двинулись Заячьей Тропой, безлюдной в любое время года, а после и вовсе сошли с нее, чтоб оставаться незамеченными.
Кажется, им удалось улизнуть незамеченными. Гримберт загодя стащил карту окрестных минных полей и радарных станций, что сильно облегчило их положение, кроме того, многое узнал о маршруте благодаря болтливым отцовским рыцарям, не подозревающим, отчего наследник маркграфа Туринского внезапно воспылал страстью к охоте.
Потом было восемь часов утомительного пути, во время которого они путали свои следы так, точно спасались от настоящей погони. Двигались сквозь чащи искривленных ядами деревьев, сочащихся едким светлым соком вместо смолы. Пересекали речушки, полные тяжелой свинцовой воды, фонившей так, что жутковато было смотреть на приборы. Взбирались на холмы, которые в преддверьях Альбийских гор делались все круче и опаснее.
Авантюра была продумана с такой тщательностью, с какой, наверно, герцог Алафрид де Гиень, старый приятель отца, которому прочили титул императорского сенешаля, не продумывал свои тактические операции против неприятеля. Но Гримберт вздохнул с облегчением лишь тогда, когда они, оставив по правому борту огоньки Буссоленского арсенала, увидели вдалеке колючую сизую щетку Сальбертранского леса, царапающее зимнее небо.
Наверно, не стоило держать замысел втайне от Аривальда. Глуп тот хозяин, который не доверяет собственным слугам. Но… Гримберт вздохнул, наблюдая за тем, как старший паж поправляет гамбезон, готовясь забраться в стальное чрево «Стража». Единожды решившись воплотить свой дерзкий план, он так боялся, что его детали дойдут до отца или Магнебода, что переборщил с осторожностью, многократно подстраховавшись со всех сторон. Наверно, стоило с самого начала посвятить Аривальда в детали.
Впрочем… Гримберт тряхнул головой. Вздумай он сделать это, Аривальд, без сомнения, нашел бы тысячу и одну причину отказаться от задумки, как это не раз бывало в прошлом. Его проклятое благоразумие, позволявшее ему легко понимать язык цифр и разбираться в каверзных задачках, было его же проклятием.
Старина Вальдо был чертовски, отвратительно благоразумен, отчего иногда напоминал Гримберту не одногодку, приятеля по играм и шалостям, а умудренного жизнью старичка, неодобрительно взирающего на шалости детворы. Он был лучшим компаньоном из всех, которых Гримберт когда-либо мог вообразить. Отважный, ловкий, проницательный, острый на язык, чуткий, точно охотничий пес, он служил своему хозяину беззаветно и преданно. Не только личным лакеем, порученцем и денщиком, как предписано старшему пажу при господине, но также и собеседником, доверенным лицом, партнером по бесчисленному множеству забав, а зачастую и голосом совести.
Несчастный он человек, этот Вальдо, подумал Гримберт, мучительно пытаясь найти нужные слова.
Обладающий от природы всеми необходимым рыцарю качествами, наделенный сверх меры всеми мыслимыми достоинствами, он мгновенно скисал, едва лишь слышал о рыцарских добродетелях, долге и чести. К рыцарским романам он не испытывал ничего кроме презрения и даже рассказы Магнебода о великих побоищах прошлого слушал с ухмылкой, точно на ходу отфильтровывал из них фальшь и позолоту. Даже клятву он воспринимал, скорее, скорее заковыристой формой вассального договора, чем священным таинством.
Быть может, так на него повлияла смерть его отца, опаленного жаром поверженного отцовского доспеха?..
Гримберт набрал полную грудь морозного сальбертранского воздуха. В сочетании с горячими крупинками бензедрина в крови это помогло ему взбодриться и даже найти силы для улыбки.
— Ты прав, Вальдо. Это не ходовые испытания. Скорее…
— Охота, — внезапно произнес Аривальд, — На счет этого ты, кажется, не соврал. Я же вижу, как ты ведешь машину, где останавливаешься, в каких режимах осматриваешь окрестности… Я бы сказал, ты что-то ищешь, Грим. Не пора ли бы твоему старшему пажу узнать, что, пока твоя горячая голова не заработала нам больше неприятностей, чем мы вдвоем сможем расхлебать?
— Когда это нам приходилось ввязываться в неприятности, Вальдо?
Аривальд задумчиво счистил пальцем кусок приставшего к лобовой броне «Стража» лишайника.
— Всякий раз, когда ты в очередной раз начитаешься рыцарских романов и бросишься очертя голову утверждать справедливость и вершить рыцарские подвиги. Это всегда причиняет нам ужасно много проблем, Грим.
Гримберт стиснул зубы.
— Да ну?
— Так это не ты месяц назад ты вместе с «Убийцей» едва не сверзился в гранитный карьер, пытаясь найти мощи Святого Франциска, укрытые в тайнике согласно достоверным слухам?
— Это были не слухи, дурак! К тому же, мы нашли кость!..
— Нашли, — сдержанно согласился Аривальд, нехорошо щурясь, — И я благодарен судьбе за то, что мы вышвырнули ее в овраг по моему настоянию, а не продемонстрировали епископу. Иначе с этого дня Святого Франциска на всех иконах пришлось бы изображать с телячьим хвостом!
— Слушай, Вальдо…
Но заставить старшего пажа замолчать было не проще, чем подавить малокалиберными колотушками бронированный крепостной капонир, кроющий беглым огнем и прикрытый эскарпами.
— Это не ты ввязался в баронский спор из-за мельницы прошлой весной?
— Я мог разрешить их спор!
— Смею думать, он разрешился бы сам собой после того, как озверевшие бароны уложили бы твоего «Убийцу» прямым попаданием трехдюймовки и выпили мировую на его дымящихся руинах.
— Я не…
— А не ты ли, позволь спросить, оказал помощь странствующему рыцарю без герба, которого мы обнаружили под Сантеной в прошлом году?
— Имей хоть малейшее уважение к рыцарскому сословию, мерзавец! — процедил Гримберт, — Рыцарская честь требует оказывать помощь собратьям в любой ситуации!
— Ты не рыцарь, — мгновенно отозвался Аривальд, точно только того и ждал, — Ты станешь рыцарем в лучшем случае года через два или три, если прежде не успеешь выкинуть какой-нибудь особенно дурацкий номер. Ты поделился с ним топливом и снарядами. Без сомнения, благородный поступок. Вот только твой собрат оказался бродячим раубриттером, грабящим окрестные села и купеческие караваны. Твоя вера в рыцарские идеалы стоила Туринской марке самое меньшее тридцать живых душ.
— Я стану рыцарем, — отчеканил Гримберт, пытаясь совладать со злостью, точно та была кипящим маслом в системе охлаждения «Убийцы» — Не через два или три года, а очень скоро. Даже быстрее, чем ты думаешь. У меня будет настоящий доспех, не этот учебный болван. Я назову его «Золотой Тур». А ты, Вальдо, станешь моим кутильером, главным оруженосцем. Но если ты против, скажи сейчас, я отпущу тебя, чтобы ты мог вернуться в свой родовой свинарник, заниматься настоящей работой!
Аривальд не обозлился в ответ. Только вздохнул, но один лишь этот вздох сделал его еще старше Гримберта на несколько лет.
— Грим, ты… — он несколько секунд промолчал, собираясь с мыслями, — У тебя светлая голова, но черт побери… Очень уж странным образом она у тебя устроена! Нельзя уповать только лишь на рыцарскую отвагу, забывая про все прочее. Про подготовку, планирование, трезвый расчет…
Он и покровительственный тон этот, небось, репетировал, с отвращением подумал Гримберт, ощущая легкое онемение в пальцах, как во время нейро-коммутации.
— Планирование, расчет… — повторил он за Аривальдом, не скрывая отвращения, — Вот, значит, какое оружие ты выбираешь! Отлично! Очень хорошо!
Он хотел было повернуться к своему доспеху, но Аривальд осторожно взял его за плечо. Худощавый, бледный, он не обладал достаточной силой, чтобы задержать его, однако при этом оставался той силой, с которой приходилось считаться.
С которой Гримберт привык считаться за несколько лет.
На которую он всегда мог положиться.
— Расчет — это инструмент торгаша, а не рыцаря, — негромко произнес он, — Ты так этого и не понял, Вальдо. Рыцарь бьется не из расчета, не потому, что его вычислители определили выигрышную комбинацию и правильный вектор атаки, который дарует ему девяностопроцентную вероятность победы. Он бьется потому, что так велит ему его внутренних дух. Его рыцарская честь. А честь невозможно обсчитать со всех сторон, как отрез шелка для выкройки, чтобы пошить себе штаны. Ее нельзя обернуть в формулы, потому что тогда она потеряет свой смысл.
— Разум дан нам для того, чтобы им пользоваться, — уверенно возразил Аривальд, — Везде, где мы можем найти ему применение. Если рыцарь не будет использовать разум на поле боя, он… Да это же нелепо, наконец! Это будет какое-то сущее лесное животное, которое сражается без всякого смысла и расчета…
Гримберт не дал ему закончить. Может, Аривальд и мнил себя большим умником, но очень уж часто в последнее время зарывался.
— По велению своей благородной звериной природы. Как сражаются львы и тигры.
Аривальд фыркнул.
— Ах, львы…
Это обозлило Гримберта еще больше, чем самое едкое замечание.