Еще полчаса, думал он. Не может быть, чтоб этот чертов трижды проклятый лес был совершенно пуст, как мошна Магнебода! Вот сейчас, сейчас… Сейчас «Убийца» свернет, минуя очередной завал, и на снегу возникнет отчетливый след. А может даже из кустов навстречу бабахнет выстрел, бессильный повредить его огромному стальному телу, даже желанный. Но…
Ничего не возникало. Ничего не бабахало. Вновь и вновь они со «Стражем» кружили по лесу, натыкаясь на собственные следы, две уставшие и угрюмые стальные ищейки…
Превосходный план рассыпался в труху на глазах, отчего Гримберт ощущал себя преданным.
Все предают, тоскливо подумал он, монотонно переставляя ноги «Убийцы» и почти не вертя головой, предают даже самые верные рыцари и слуги, родные братья и старые вассалы. Даже бензедрин предал его. Его мятная сладость, зарядившая душу и тело кипящей энергией, давно рассосалась в крови, оставив лишь мертвенную усталость и кислое, как дрянной монастырский хлеб, равнодушие.
Стоило послушать Аривальда. И он послушал бы его, кабы ни был охвачен этой глупой лихорадочной мечтой, силясь утвердить себя в мысли, что может обмануть саму судьбу. Вытащить тайком карту из ее колоды, не дожидаясь своего хода. Как это… глупо.
Небо опасно потемнело, теперь он уже не мог делать вид, будто не замечает этого. Налилось грозной тяжелой синевой, точно в нем растворили тысячу квинталов свинца, стало давить на голову даже сквозь многослойную сталь доспеха. Не требовался точный хронометр «Убийцы», чтобы понять, дело к сумеркам. Надо разворачиваться, пока они сами не заблудились к черту в этом лесу, да сожгут его огнеметами до головешек. Надо признавать свои ошибки. Надо учиться смирять беспокойный дух, как следует рыцарю, закалять волю и…
— Довольно, Вальдо, — обессиленно выдохнул он в микрофон, — Хватит с нас прогулок на сегодня. Возвращаемся. Пора дать нашим…
Он ожидал услышать в эфире вздох облегчения, а может, и пару острых шуточек на свой счет. Шуточек, которые он согласен был покорно сносить на протяжении обратного пути, как монах безропотно сносит свои вериги. Но вместо этого услышал что-то совсем другое.
— Грим! Справа!
Трухлявое дерево? Опасный овраг? О чем спешил предупредить его старший паж, да еще таким возбужденным голосом?
— Чего?
— Тринадцать градусов справа. Сорок метров. Черт, за деревьями. Двое или… Ах, дьявол.
Гримберт рванул тяжелую голову «Убийцы» вправо, так резко, что протестующе взвизгнули не готовые к такой нагрузке сервоприводы. Тринадцать, за деревом…
Не двое, мгновенно понял он. Трое. Прижались к коре так плотно, что сами стали подобием кривых веток. Кажется, поверх полушубков у них какие-то специальные накидки вроде маскировочных сетей, да еще притрушенные снегом, то-то «Убийца» не разглядел их с двух десятков футов, почти в упор…
Сердце на миг обмерло, а потом, мгновенно наполнившись горячей кровью, ударило с такой силой, что удар отозвался во всем теле, дойдя до самых кончиков онемевших в нейро-коммутации пальцев.
Надо крикнуть, понял он. Тем более, что и слова давно заготовлены, выучены впрок, как молитва.
— Именем земной справедливости и всех добродетелей! — рявкнул Гримберт, ощущая, как обмирает тело, — Правом, данным мне маркграфом Туринским, приказываю вам, мерзавцы, оставаться на месте, не чинить сопротивления и не испытывать тем мое христианское милосердие! В противном случае я буду вынужден рассматривать ваши действия как неповиновение установленной Господом власти и…
Они не испугались, как ожидал Гримберт, лишь вжались в землю, точно дикие животные. Он отчетливо видел блеск их глаз на перепачканных сажей лицах. Это не егеря, мгновенно понял он, сам не зная, каким чувством, не лесники и не лесорубы. Вон хари какие злые, и щурятся по-волчьи. Но почему же они…
Во имя жирной задницы Святого Фомы! Гримберту захотелось треснуть себя кулаком по лбу, так, чтоб звезды из глаз затмили прицельные маркеры.
Он не включил внешние динамики «Убийцы». Неудивительно, что ответа не последовало — он кричал внутри своей бронекапсулы, оглушая сам себя!
Дурак. Болван. Рыцарь с невысохшими соплями.
За таким в самом деле нужно приглядывать, как за слепцом.
Скрипнув зубами, Гримберт поспешно активировал динамики.
— Именем земной справедливости и…
Они бросились бежать.
Когда-то ему казалось, что маневрирование в тесном пространстве не такая уж сложная наука, как принято считать. Может, не самая простая в освоении, но уж точно не способная тягаться с навигацией или стрельбой на сверхдальние. Мессир Магнебод предпринял немало усилий, чтоб убедить его в обратном.
В один прекрасный день он нанял три дюжины лучших специалистов из всех, что могли предоставить цеховые гильдии Турина — плотников, столяров, тесчиков — и соорудил на тренировочном полигоне настоящее произведение зодческого искусства. Оно состояло из самых разных конструкций — деревянных параллелепипедов, аккуратно сбитых коробок, высоких башен и стен высотой в добрых два туаза. Один только сухой дубовый брус, который пошел на это дело, должен был стоить по меньшей мере две сотни денье. Но Магнебода не смущали расходы — в ту пору туринская казна еще могла оплачивать его капризы.
Спустя несколько дней на тренировочном полигоне вырос целый город. Сложенный не из домов, а из деревянных макетов, на расстоянии он не давал ни малейшей иллюзии, но, очутившись внутри, можно было оценить подход Магнебода. Все пропорции были вычислены безукоризненно, габариты учтены до десятых долей дюйма, отчего у всякого, оказавшегося внутри, возникало безотчетное чувство, что он находится на узкой городской улице.
Магнебод с хохотом нарек его Поленобургом, а себя единогласно избрал бургомистром. Но Гримберту и Аривальду посмеяться не довелось. На долгие месяцы они стали единственными жителями Поленобурга.
Магнебод загонял их с доспехами внутрь и часами выматывал, точно крыс в лабиринте, каскадами разнообразных команд, добиваясь того, чтобы они научились сносно маневрировать в тесном пространстве меж неказистых «домов», условных «стен» и фальшивых «башен».
— Обходите базарную площадь, бараны! — ревел он в жестяной рупор, устроившись на обзорной площадке, — Иначе получите удар во фланг! Не сметь отставать! Гримберт, голова баранья! Где у тебя, по-твоему, восток? В следующий раз заставлю смотреть в ту сторону, пока там не взойдет солнце!..
Иногда, развлечения ради, он кидал в них с высоты гнилые яблоки или обломки камня, заставляя уворачиваться, искать укрытия на узких улочках, не подставлять под огонь уязвимые участки брони и прикрывать друг друга.
Наука оказалась сложной, изматывающей. Не раз и не два шатающийся «Убийца» врезался боком в «дом», кроша в щепу добрый дубовый брус, или сметал ногой «площадь». Это вызывало новые приступы брани с обзорной площадки — и дополнительные часы обучения. К концу каждого такого занятия Гримберт ощущал себя так, словно на собственных костях тащил неподъемную тяжесть «Убийцы».
Один раз Магнебод терзал их пять часов без передышки. С Гримберта в тот день сошло десять потов, то пронизывающе-холодных, то обжигающих, как клокочущее во внутренностях «Убийцы» раскаленное масло. Но старый рыцарь не был доволен, и не пытался этого скрывать.
— Эй, вы! — Магнебод сплюнул в кубок и брезгливо швырнул его оземь, под ноги слугам, — Это не атака, вы с Аривальдом шатаетесь, точно пара подгулявших баранов по скотному двору! Вместо того, чтоб прикрывать друг друга, вы лишь путаетесь под ногами, перекрывая сектора стрельбы. В жизни не видел таких болванов!
— Если тебе хочется гонять кого-то по лабиринту, лучше обзаведись крысами и учи их! — зло огрызнулся Гримберт, дрожащими руками пытаясь расстегнуть ворот гамбезона, — Твои выступления наверняка будут иметь успех на ярмарке!
Он устал и тяжело дышал. «Убийца», как и полагается учебному доспеху, был слишком примитивно устроен, чтобы управлять дыханием рыцаря, его легким приходилось работать самостоятельно, и работать на износ. Кроме того, Магнебод предусмотрительно отключил подачу тонизирующих препаратов в кровь. Сам-то он преспокойно сидел под пологом и потягивал отцовское вино с барбитуратом. Ни дать ни взять, непобедимый чемпион всей империи!
Дряхлый, жирный, похожий на самодовольного сапожника, развалившегося на пороге своей лавки. Однако вслух произносить это Гримберт опасался. За «Багряным Скитальцем» Магнебода ходила весьма опасная слава, мало кто из отцовских рыцарей осмеливался бросить ему вызов, а те, что осмеливались, обыкновенно возвращались с ристалища опозоренными. В состоянии куда более плачевном, чем «Убийца», обильно покрытый кляксами гнилых яблок.
— Рыцарский доспех — это боевая машина, созданная для боя, юный Гримберт. Но то, на каких условиях этот бой произойдет, не ведомо ни тебе, ни твоим противникам, а разве что Святому Петру. И если ты не будешь готов принять его, значит, в качестве рыцаря ты не более ценен, чем кусок мышиного дерьма. А теперь будь добр и вернись в лабиринт. Я хочу быть уверен, что вы не подведете меня на ярмарке!
Гримберт стиснул зубы, сдерживая рвущееся наружу дыхание. Во всей франкской империи, растянувшейся на немыслимое количество лиг во все стороны света, существовало не так уж много людей, которые могли бы безнаказанно оскорблять его. Но, к сожалению, старший рыцарь Туринского двора Магнебод входил в их число.
— А еще я заметил, что вы с Аривальдом оба пялитесь себе под ноги. Вы что, надеетесь, что я обронил там пару медяков? Держите выше головы, черт вас возьми! Так, словно хотите при жизни разглядеть Царствие Небесное!
— Но…
— Вы даже не представляете, каких скверных дел может наделать одна-единственная динамо-реактивная пушка, ведущая огонь с верхних этажей! Или вы полагаете, что ваша свита всегда прикроет вашу бронированную задницу?
— Это ее задача, мессир, — сдержанно заметил Аривальд, сам выдохшийся и похожий на умирающего петуха, — Разве не так?