Он сдержал слезы. Не позволил ни единой слезинке выкатиться наружу.
Потом набрался сил и украдкой подмигнул терпеливо ждущему «Пламенеющему Долгу».
Жди меня. Обязательно жди. Нам с тобой предначертано совершить еще множество подвигов.
***
Чертов олень словно растворился бесследно в чаще, а может, Сальбертранский лес нарочно укрывал его в своих владениях, чтоб досадить самоуверенному охотнику, явившемуся без приглашения.
Дрянной лес, Гримберт проникся к нему антипатией, едва лишь «Убийца» углубился в подлесок. Неухоженный, густой, колючий, не знающий ни трактов, ни даже сколько-нибудь нахоженных троп, он сам по себе был сплошной полосой препятствий, сквозь которую приходилось продираться, иногда напролом, сквозь трещащее месиво сплетенных ветвей.
Напрасно Гримберт пытался найти на снегу следы копыт. Его глаз, даже вооруженной мощной оптикой «Убийцы», тщетно шарил по белому покрову, бессильный обнаружить хоть какие-то зацепки. Возможно, они и были, эти следы, да только чтобы найти их и прочесть требовался опыт — опыт, которого у него не было.
Он бросил взгляд на радар, чтобы определить, не отстал ли «Страж» и, конечно, выяснилось, что не отстал, держался в двадцати туазах[10] позади, как делал бы это в настоящем бою, прикрывая своего господина. Будь здесь Магнебод, он бы, пожалуй, отметил, до чего ловко доспех ведомого контролирует дистанцию и скорость, и похвала была бы заслуженной. Но сейчас Гримберта это лишь разозлило — досада от неудачного выстрела все еще жгла грудь изнутри, точно ожог.
Это же надо было так опозориться перед собственным старшим пажем!..
А ведь когда-нибудь — уже в самом скором времени — он сделается его оруженосцем, самым доверенным человеком на свете.
— Не отставай, Вальдо, — буркнул он в микрофон, — Где ты там тащишься? Этот чертов лес что чан с кашей, нырнешь — и уже не вынырнешь.
Аривальд фыркнул в ответ.
— Если тебе страшно идти одному, так и скажи.
Этого и следовало ожидать от Вальдо. Ни на йоту почтения, зато боекомплект вечно полон дурацкими шуточками. Мало того, при малейшей возможности норовит поддеть своего хозяина, и порой чертовски в этом преуспевает.
— Ну конечно, наверняка в этом лесу спряталось по дюжине лангобардов за каждым кустом! Если что-то меня и пугает, то только необходимость брести по лесу в компании болвана вроде тебя. Не отставай, говорю!
«Страж» покорно увеличил скорость. Будучи машиной легкого класса, такой же потрепанной временем старой развалиной, как и сам «Убийца», он почти не уступал тому в скорости, а при необходимости, пожалуй, мог и обогнать. Может, Вальдо и не проводил столько времени на тренировочном полигоне, как сам Гримберт, однако в искусстве маневрирования он мало чем ему уступал.
— На твоем месте, Грим, я бы боялся не лангобардов, а старьевщиков. Не удивлюсь, если они выслеживают твоего «Убийцу» уже долгие годы с намерением разобрать на гайки.
— Жаль, что ты не умеешь управляться с автоматическими пушками так же ловко, как с собственным языком!
Вальдо одними только губами издал протяжный звук. Того рода, который никогда не издает рыцарский доспех, но который иногда доносится из человеческой утробы, особенно той, что мучима несварением. Он и по этой части был мастер, Гримберт даже восхитился, на миг забыв про обиду, до того натурально у него это вышло.
— И это мне говорит человек, промазавший в несчастного оленя? Да мой брат и то стреляет лучше!
Это уже было чересчур.
— Твоему брату Гунтериху три года! — взорвался Гримберт, позабыв, что кричит в микрофон, а не в ухмыляющееся лицо старшего пажа, — Ему впору кататься по двору верхом на курице, а не в рыцарском доспехе!
— Может, и три, — невозмутимо отозвался подлец Вальдо, — Но уж с цифрами он и то разбирается получше тебя.
Гримберт едва не заскрипел зубами.
— Чем я в этот раз тебе не угодил, чертова чернильница?
Но Аривальд к его удивлению ответил без насмешки, почти серьезно:
— Во-первых, до оленя было не сто туазов, как ты сказал, а по меньшей мере полторы сотни. Это значит, тебе следовало учитывать превышение баллистической траектории твоего выстрела над точкой прицеливания по меньшей мере в два дюйма. Плюс боковые поправки. Да еще выстрел из холодного ствола, это тоже надо учитывать. Но ты ничего этого не сделал, доверил всю сложную работу автоматике. Которая тебя и подвела.
— Я…
— Ты потому ее и включил, чтоб подстраховаться, верно? Не хотел высчитывать поправки сам. Побоялся завязнуть в цифрах, которых так боишься.
Должно быть, «Убийца», не уведомив хозяина, впрыснул ему в кровь через нейро-шунт какой-то тонизирующий коктейль — щеки потеплели от прилившей крови, в ушах застучало. А может, это секундный приступ ярости на миг затмил визор его доспеха, заставив поблекнуть заснеженный лес.
Гримберт прикусил язык, несмотря на то, что его так и подмывало обрушить на Аривальда целый шквал ругательств. Подслушанные у отцовских маршалов и нарочно прибереженные в памяти для подходящего момента, они терпеливо ждали, точно снаряды в боеукладке, пусть даже смысл некоторых из них ему самому не был понятен в полной мере.
«Рыцарю непозволительно терпеть насмешки над собой, — как-то раз сказал отец, — Если кто-то насмехается над тобой, ты вправе вызвать его на бой, если титул насмешника не уступает твоему собственному. Обида, нанесенная рыцарю, это обида, нанесенная всему рыцарскому братству. Но есть три человека, от которых ты не имеешь права требовать сатисфакции, как бы сильно их слова тебя ни уязвили. Знаешь, от кого?»
«От его величества, его святейшества Папы Римского и…»
«Нет, — отец улыбнулся, что случалось нечасто, — От своего духовника, своего оруженосца и своего шута. Эти трое могут нести всякий вздор, но сердиться ты на них не вправе. Иногда только они и могут донести тебе правду».
Допустим, Аривальд еще только старший паж, а не оруженосец, пустячный титул, как для маркграфского двора, обозначающий лишь слугу при юном наследнике. Доверенное лицо, телохранитель, личный курьер и товарищ для игр, не Бог весть какое положение. Но когда-нибудь он станет оруженосцем — после того, как сам Гримберт будет принят в рыцарское сословие. И, как знать, может это случится гораздо раньше, чем полагает старый ворчун Магнебод…
— Ладно, — Гримберту потребовалось несколько секунд, чтоб восстановить душевное равновесие, вернув голосу деланно небрежный тон, — Пусть это было не сто туазов, а сто туазов и тридцать футов сверху…Что во-вторых?
— Триста метров.
— Что?..
— Триста метров, — спокойно повторил Аривальд, — Забудь про туазы и футы, а заодно про пассы, канны, перчи, арпаны и лиги. Привыкай использовать имперскую систему счислений, Грим, если не хочешь показаться при дворе неотесанным «вильдграфом», недавно спустившимся с гор, который смазывает свой доспех гусиным жиром и ковыряется в зубах фамильным ножом.
Аривальд улыбался. Гримберт даже повернул голову «Убийцы», чтобы взглянуть на шествующего позади «Стража», но, конечно, не увидел ничего кроме непроницаемого забрала — устрашающей стальной маски, за которой скрывалась бронекапсула самого Вальдо.
— Что ж, — произнес он нарочито холодным тоном, — Иногда даже рыцарь оказывается в положении, когда не зазорно признать собственную ошибку. Я сделаю выводы из этого урока. Более того, продемонстрирую тебе, что хорошо его усвоил.
— Вот как? И как же?
— Когда мы вернемся, прикажу майордому, чтоб его экзекуторы всыпали тебе ровно триста плетей, мерзавец. Уверен, ты начнешь визжать еще до того, как они отсчитают первую дюжину. Посмотрим, кто из нас боится цифр!
— Пощады, мессир! Будьте великодушны! Только не это!
— Что, мерзавец, испугался? — Гримберт удовлетворенно кивнул, — То-то!
— Испугался за вас, мессир, — смиренно отозвался старший паж, — Зная ваши непростые отношения с цифрами, я был уверен, что в освоении сложной арифметической науки вы не продвинулись выше сотни. А тут сразу триста! У вас с непривычки может пойти носом кровь, если вы вздумаете считать удары.
Чертов хитрец! Гримберт едва не расхохотался во все горло, испортив игру.
— А, заткнись, Вальдо!
— Сам заткнись, бестолочь!
***
Олень, напомнил себе Гримберт. Чертов распроклятый олень. Он добудет его, даже если придется расстрелять половину боезапаса и выбрать до дна весь моторесурс.
В сущности, как добыча он почти не представлял ценности. Отцовские егеря доставляли в палаццо достаточно дичи, чтобы его обитатели не испытывали в нем недостатка. Кроме того, Гримберт не испытывал пристрастия к оленине, находя ее жесткой и жилистой, годной в пищу разве что слугам. Даже приправленное изысканными соусами, приготовленное лучшими поварами Туринской марки, такое мясо не могло идти ни в какое сравнение с сочной мягкой свининой, которую поставляли придворные свинарники. Правда, свиньями существа, дающие мясо к маркграфскому столу, именовались больше по привычке, не так уж много генетических черт они сохранили от своих диких прародителей. Гримберт однажды видел их мельком, исследуя дальние закутки отцовских владений — бесформенные туши бугрящейся протоплазмы, слепо ворочающиеся в огромных стеклянных чанах. Не сохранившие в результате многовековой селекции ни конечностей, ни зачатков разума, они, кажется, не испытывали даже боли, когда мясники разделывали их прямо в чанах своими огромными тесаками, окрашивая циркулирующий физраствор в алые оттенки.
Не прельщали его и рога, которые можно было бы прибить к трофейному щиту и повесить где-нибудь в палаццо, подражая отцу. Он вообще не испытывал тяги к охоте, находя ее устаревшим на много веков ритуалом, долженствующим продемонстрировать мужество и отвагу, но ритуалом совершенно бессмысленным и малоинтересным.
То ли дело отец!
Устав от многочасовых споров с канцлером, казначеем и майордомом, как и полагается «вильдграфу», он в любой момент мог кликнуть егерей, главного егермейстера, залихватски свистнуть, схватить флягу с вином и исчезнуть в неизвестном направлении, оставив после себя лишь едкий бензиновый чад и огромные вмятины в брусчатке, оставленные его доспехом. Маркграф Туринский охотился истово и страстно, отдавая этому увлечению столько же пыла, сколь и войне, и это роднило его со старыми рыцарями великой Франкской империи.