а эти звуки, столь гармоничные, однако, для слуха охотника. Альберик думал о своей возлюбленной Бланш, о дне свадьбы, о счастье, столь близком и верном, и удивлялся, посреди своих веселых мыслей, отчего на сердце его лежит тяжесть какой-то неопределенной грусти, по-видимому, не имевшей никаких оснований.
Вдруг человеческая фигура отделилась от дерева и подошла к нему. Альберик поднял глаза и взглянул на того, кто с ним встретился в таком уединенном месте. К величайшему своему удивлению, он узнал Филиппа.
— Как, брат, ты здесь? — воскликнул Альберик.
И он протянул молодому офицеру руку, которой тот не принял. В первую минуту Альберик не приписал никакой важности странному отказу брата пожать его руку.
— Я думал, что ты в Сен-Жермене, — продолжал он
— Ты ошибался, как видишь.
— Но по какому случаю ты здесь?..
— Это не случай. Я ждал тебя.
— Вот как? — удивился Альберик. — Стало быть, ты хочешь что-нибудь сказать мне?..
— Да.
— Что-нибудь секретное?..
— Да.
Альберик улыбнулся. Он решил, что Филипп, гуляка и мот, наделал каких-нибудь долгов, о которых не смел сказать отцу и потому обратился к нему, Альберику, чтобы просить его развязать свой кошелек по случаю торжественного дня его свадьбы. И он сказал себе, что в минуту полнейшего своего счастья стоит сделать так, чтобы все окружающие его тоже были счастливы и что он от всего сердца поможет своему брату. Поэтому он весело сказал:
— Ну! Говори же, брат; я жду твоего таинственного известия…
— Выслушай же меня, — сказал Филипп, — и обдуман хорошенько свой ответ.
Тон, которым были произнесены эти слова, удивил Альберика. Он взглянул на Филиппа, чтобы прочесть на его лице, серьезно ли тот говорит. Это лицо было мрачно; сжатые брови придавали ему свирепое выражение. Альберик смутился. Тайный инстинкт говорил ему, что между ним и братом должно произойти нечто странное и ужасное.
Филипп продолжал:
— Ты не будешь мужем Бланш…
— Я не буду мужем Бланш?.. — повторил Альберик в остолбенении, не веря своим ушам.
— Да, — сказал Филипп.
— А кто же мне помешает?
— Я.
— Но по какому праву, несчастный?..
— Я люблю кузину…
— А разве ты думаешь, что я не люблю ее?..
— Может быть, но она тебя не любит…
— Что ты осмеливаешься говорить?
— Правду. Бланш не любит тебя… она любит другого…
— Ложь!
— Она любит другого, — продолжал Филипп, — и этот другой — я…
Альберик помертвел. Глаза его налились кровью.
— Она тебе сказала это?.. — спросил он хриплым и задыхающимся голосом.
— Она сделала более…
— Договаривай…
— Она мне доказала это…
Альберик бросился к брату и, схватив его за обе руки, вскричал:
— Итак, ты уверяешь…
У него недостало сил окончить фразу.
— Я уверяю, что Бланш моя любовница… — сказал Филипп с величайшим хладнокровием.
— Подлец! — заревел Альберик. — Знаешь ли ты, что я сейчас убью тебя?
— Попробуй!
Филипп еще не окончил фразы, как старший брат, ослепленный яростью, прицелился в него из ружья. Одаренный изумительной силой, Филипп вырвал ружье из рук Альберика, отбросил его далеко и сказал, обнажая шпагу:
— Я не вепрь и не волк, чтобы убивать меня ружейным выстрелом! Обнажи шпагу и защищайся или откажись жениться на моей любовнице…
У Альберика не было шпаги, но у него был охотничий нож с твердым и очень тонким клинком. Он схватил его и снова бросился на Филиппа. Тогда между братьями началась страшная и святотатственная битва. Она не имела других свидетелей кроме ворона, который неподвижно сидел на вершине старого дуба и, беспристрастно присутствуя при этой ужасной сцене, время от времени примешивал свое зловещее карканье к звуку стали, ударяющейся о сталь. Через несколько минут шпага Филиппа наткнулась своим лезвием на охотничий нож Альберика и сломалась от этого удара. В руках молодого офицера остался бесполезный обломок стали, между тем как у брата его в целости сохранилось страшное оружие.
— Гнусный лжец, ты умрешь!.. — прошептал Альберик, бросившись на безоружного Филиппа.
Но Филипп предвидел это движение. Он отступил и, выхватив из-за пояса заряженный пистолет, выстрелил в упор в голову брата. Альберик упал мертвый, даже не вздохнув. Филипп тотчас влез на высокий дуб. Ни одного живого существа не было видно в лесу на таком далеком расстояния, какое только мог окинуть взор. Филипп слез с дуба, спрятал в ножны сломанную шпагу, взял на руки труп и с этой ужасной ношей пошел по узкой тропинке. Ворон слетел с дубовой ветви и последовал за убийцей, описывая в воздухе широкие круги. Филипп дошел до пустой хижины, выстроенной некогда цыганами на зиму. Дверь была заложена. Филипп снял один за другим камки, закрывавшие вход, положил труп в хижину, покрыл его мхом и вышел, опять заложив дверь камнями. Ворон тряхнул крыльями и не пошевелился. Филипп влез на крышу. Ворон слетел и сел на ближнее дерево. Филипп слез. Ворон опять прилетел на крышу с странной настойчивостью плотоядных птиц, чующих мертвое тело. Филипп испугался. Ворон сделался для него олицетворением вопиющей совести.
— Он меня выдаст! — прошептал убийца.
Он вынул из-за пояса другой заряженный пистолет, прицелился в ворона и выстрелил. Филипп был первоклассный стрелок. Птица упала. Филипп почувствовал облегчение: с минуту он боялся, как бы всякое земное оружие не оказалось бессильным против ворона-мстителя. Он опять отвалил камни от дверей, бросил убитую птицу в хижину, снова заложил дверь и пошел к своей лошади, которая была привязана в чаще леса, в нескольких шагах от того места, где происходила битва. Потом Филипп быстро поехал в Сен-Жермен по проселочной дороге и сделал покупки, о которых говорил накануне. Едва отправился он назад в замок, как случай начал ему благоприятствовать. Снег повалил хлопьями и густым слоем покрыл землю, обагренную кровью.
XL. Брачная комната
Когда Филипп приехал в замок, никто не беспокоился еще о том, что Альберик не вернулся. Так как виконт был страстным охотником, то часто случалось, что он оставался в лесу гораздо долее того времени, которое протекло теперь. Между тем снег все падал. Настали сумерки, потом совершенно стемнело. Альберик все не возвращался. Граф и Бланш стали удивляться. Прошло еще два часа. Удивление перешло в беспокойство. Наконец громкий лай раздался невдалеке от замка.
— Слава Богу! — воскликнул старый граф. — Сын мой возвращается!..
Но через минуту слуга вошел в гостиную с расстроенным видом. Он пришел доложить, что собаки виконта прибежали домой, но господина с ними не было… Тогда испуг уже обратился в совершенное отчаяние!.. Невозможно было сомневаться, что с Альбериком случилось несчастье!.. Филипп ясно доказал вспышкою своего горя, как сильно он любил старшего брата!.. Под предводительством молодого человека слуги замка с факелами и фонарями тотчас же обошли часть леса, напрасно призывая отсутствующего громкими криками. Ничей голос не отвечал на их зов.
На другой день на рассвете поиски продолжались, но снова без всякого успеха. Невозможно было ничего узнать, и все терялись в предположениях насчет приключения, от которого погиб Альберик, потому что мысль о преступлении не пришла в голову никому.
Бланш долго оплакивала смерть того, кого она любила. Потом, так как сердце человеческое утешается во всем, и Бланш наконец утешилась. Между тем положение Филиппа очень изменилось. Из бедного младшего сына, давно промотавшего свое ничтожное состояние, он сделался, по смерти брата, наследником графского титула и огромного богатства.
Филипп пропустил несколько месяцев. Потом, когда горе Бланш почти прошло, он сказал отцу, что любит свою кузину и ни о чем в мире не помышляет так сильно, как о возможности жениться на ней. Старик чрезвычайно обрадовался, видя осуществление своего последнего желания. Он спросил Бланш, согласна ли она отдать свою руку Филиппу. В сердце молодой девушки началась продолжительная и жестокая борьба. Ей казалось, что, приняв любовь Филиппа, она сделается клятвопреступницей и изменит слову, данному Альберику. Но настойчивость старого графа наконец одержала верх над ее нерешительностью. Она уступила просьбам старика и стала невестой его второго сына.
Настал день свадьбы. Молодых супругов обвенчали в капелле замка. Произнося торжественное да, Филипп и Бланш оба побледнели. Однако в их взорах и улыбках, игравших на их бесцветных губах, не было грусти. Гостей было немного. Недавняя смерть Альберика не допускала шумного и веселого общества. Тотчас после обеда, последовавшего за брачной церемонией, все гости уехали. Когда настала ночь, граф де ла Бом и новобрачные одни находились в замке. Вечер показался всем троим чрезвычайно длинным и скучным. В одиннадцать часов Бланш пошла раздеваться.
— Через полчаса, милая Бланш, — шепнул ей Филипп, — я постучусь в вашу дверь… Отворите ли вы мне, моя возлюбленная?..
Бланш слегка покраснела.
— Теперь я уже не имею права не отворить вам… — отвечала она, улыбаясь.
— Как? Только права?.. — прошептал Филипп.
— Ни желания… — прибавила Бланш чуть слышно.
И она убежала. Не прошло и пяти минут, как молодая супруга уже окончила свой ночной туалет и отослала горничных. Она ждала мужа с трепещущим сердцем, с воздымающейся грудью. Прошло еще несколько минут, которые показались ей так же длинны, как часы. Наконец в дверь тихо постучались.
— Кто там? — спросила Бланш трепещущим голосом.
— Супруг, приходящий с надеждой и любовью… — отвечал тот, кто стучался.
По чувству девственной скромности, Бланш загасила свечи в канделябрах. Комната освещалась только алебастровой лампой, висевшей на потолке. Тусклый свет этой лампы почти не рассеивал мрака. Бланш тихо отворила дверь. Вошедший тотчас прижал ее к сердцу одною рукою, а другою затворил дверь.
— Как вы озябли! — прошептала Бланш, дрожа.
— Ты согреешь меня в своих объятьях, — отвечал страстный голос. — Я люблю тебя… люблю тебя… и уже давно… Я люблю тебя, и ты наконец моя… приди… приди…