В обычных компьютерах информация и вычисления – это биты. Каждый бит – либо ноль, либо единица. Но квантовые компьютеры основаны на кубитах, а они могут находиться в состоянии суперпозиции, когда каждый кубит – одновременно и ноль, и единица. И если для какого-нибудь расчета обычным компьютерам нужно, грубо говоря, выстроить последовательности, то квантовые вычисления происходят параллельно, в одно мгновение. В компьютере Александра Лучникова таких кубитов – 51.
Саша на редкость мало изменился за эти годы. Конечно, он уже не выглядит этим тоненьким длинным мальчиком, но та же светлая челка, та же угловатость, прищур тот же, уголок губ слегка кривится – ирония и симпатия, симпатия и ирония – и тот же ощутимый бетонный стерженек, с которым она родилась и принимала все решения в своей жизни.
– Когда вы пришли в Сколково? И почему? Вы же начинали свою карьеру на Западе; зачем вам вообще понадобилось переезжать в Россию?
– Это была любовь и большая история.
Получи, дружочек, тебе так будет попроще.
– Я приехала в Лос-Анджелес на коллоквиум, встретила Диму. Начался наш роман.
Первое впечатление – самое отвратительное: сноб, понторез, высокомерный, самовлюбленный, сам про себя ни черта не понял – то ли он по части академической славистики, то ли он всех к черту послал и теперь стендапер самого низкопробного толка, так, чтоб все родственники за голову схватились. То ли он вообще музыкант – но вот тут у него был сбой. Везде всегда блестящий, лучше всех, победитель – а с музыкой сбой. Не то что не выходит у него – хорошо вообще-то получается, – но сам он недоволен. Слово выходит, а гармония – нет. С кем бьется, кого ниспровергает, почему? Я-то знала, с чем я бьюсь, против чего моя война. Черт, как сложно говорить и думать по-русски, в английском нет этой проблемы с прошедшим временем. А этот-то? Из интеллигентной московской семьи? Нигилист хренов. Комплексы свои изживает. Конечно, весь в татуировках, конечно, бритый налысо, конечно, весь в каких-то шрамах люберецких… уличные бои в юности… дешевка. Он меня взбесил и зацепил. Я знала один метод с этим работать – и тут же им воспользовалась. Тело работает помимо головы. Мне и наказать его хотелось, и приручить, и узнать… Ну и что говорить, мы хотели друг друга до полного одурения с первого же взгляда и ссоры. «Мы же назначили друг другу это свидание с первой же встречи». Мы страшно друг друга раздражали, но стоило прикоснуться друг к другу…
– Вы больше десяти лет назад придумали, что набор атомов, которые удерживаются внутри специальных лазерных «клеток» и охлаждены до крайне низких температур, можно использовать как кубиты квантового компьютера. И он способен сохранять стабильность работы при достаточно широком наборе условий. Это открытие позволило создать на сегодняшний день самый большой квантовый вычислитель из 51 кубита…
За пару месяцев до операции начался наш роман. Некстати, да? Он очень тяжело это все переживал, не хотел меня видеть. А чем он больше отстранялся, чем больше хамил и бесился, тем я лучше понимал, что никуда нам уже друг от друга не деться. Странная была такая железная уверенность. У него своя жизнь, у меня своя, разные страны, и вроде бы мы оба, по идее, гетеросексуальны, про меня еще поди пойми, но он-то точно, и девушка у него есть, да и не одна, тот еще ходок был, и делами мы заняты разными, и вообще – ну что нам друг друга держать? Но мы не могли разорваться никак. Тело помимо головы, помимо логики, здравого смысла, планов, морали, привычек. Я стал ездить в Москву, он стал приезжать ко мне. И вот когда я оказался в Москве, я решил ради интереса тогда уж и повидать родителей.
Я знала, подозревала, что отец может заниматься какой-то не слишком человеческой деятельностью, я даже как-то несколько раз заводила об этом разговор, а он никогда его не поддерживал, а я – ну вытесняла, видимо. Потом мне стало совсем не до того: карьера, потом встреча с Димой, потом операция.
Родители далеко не сразу пошли на этот контакт. Я ничего, кроме ужаса и отвращения, у них не вызывал. Но потом мы все-таки встретились. И я даже стал у них останавливаться, когда приезжал в Москву. А дальше было чистое кино: я подслушал отцовский разговор с коллегой. Я даже не думал скрываться, я встал из-за дивана, сказал: «Отец, Тимур, я здесь, я все слышал. Я не могу с этим смириться, вы должны это прекратить немедленно».
Они ошалели сначала. Потом Тимур сказал: «Ах вот оно что. Умирающая дочь Саша. Тяжелая онкология… Ну ясно все. Ладно, Сергей, разбирайся с этим сам. С сынком со своим». Отец… я его подставил, конечно. Но мне как-то было не до того, чтобы разбираться, как сейчас себя правильнее повести. Отец его избил… начал избивать, он всегда был очень спортивный, у них там было принято… единоборства… модная фишка такая… а Тимур не ожидал. Я кинулся их разнимать, отец как-то, не глядя, мне тоже вмазал куда-то… очень больно и, главное, куда-то по почке попал, я потом долго еще мучился… я ж все-таки после операции был и не вполне здоров… Дальше он меня куда-то отшвырнул к стене, я потерял сознание. Очнулся – мать рядом, говорит: «Что ты наделал?» И я понимаю, что она ничего совсем не знает. Совсем. Я кое-как встал, написал Димке. Почему-то у меня была идиотская идея, что говорить надо за городом. У меня голова после всего этого так себе соображала, конечно. И сотрясение наверняка было. Я до невропатолога не дошел, дошел только до уролога, он был в ужасе. Вы, говорит, с ума сошли, куда вы влезли? Вам в вашем состоянии только битья по почкам не хватало. Вы ненормальный? Вы зачем, говорит, пол меняли – чтобы тут же влезть в махач? Вам этого не хватало?
– Вы рассказывали, что приготовили специальную среду из сверхохлажденных паров рубидия. А затем с помощью контрольного лазера сделали ее электромагнитно проводимой. На нее и был направлен импульс света. Когда он достиг среды, вы отключили контрольный лазер. Импульс замедлился до нуля, фотонов не стало, но информация сохранилась внутри возбужденной среды. А потом оказалось, что, если опять включить контрольный лазер, тот же импульс продолжит свое движение с прежней скоростью. Правильно ли я понимаю, что вы уже в тот момент осознали, что это принципиально новые возможности хранения и обработки информации?
И мы поехали с Димкой за город. Там он меня впервые после операции поцеловал. И там я ему все и рассказал. Он очень ожидаемо отреагировал. Мол, чего ты от меня хочешь? Я тут при чем? Вообще оставь меня в покое. Про покой нам уже обоим было ясно, что ни я его не оставлю, ни он меня. А вот что с этой историей делать… вот это было уже не так понятно. Я сказал: «Я хочу, чтобы это прекратилось. Вот одна моя цель». Димка говорит: «То есть ты хочешь сдать родного отца. Ты Павлик Морозов. Иди давай к журналистам, в “Новую”, на “Дождь” – они тебе там рады будут». Я понимал: нет, на это я пойти не могу.
А у меня боли, и паршиво мне чудовищно, и из-за отца я в тоске, и через всю эту мерзость такое счастье прорезается… а все-таки ты со мной, мой хороший. Все-таки ты со мной. Что бы ты там ни говорил. Куда бы ты там ни сбегал.
Я говорю: «Хорошо. Я не Павлик Морозов. Я не буду его сдавать. И Тимура не буду сдавать. Давай просто расскажем про схему. Не называя имен. И они просто прикроют лавочку. Просто испугаются и прикроют. Мы их просто спасем таким образом. Мы же их и спасем. Я отцу все честно скажу. Пусть делает что хочет, пусть убивает. Но это надо прекратить. Они и людей угробят еще какое-то количество, и сами сядут».
А Димка: «Ты отлично устроился. Ты мне всю фактуру сдал, а я с этим разбирайся».
Это было дико больно и обидно. Я сказал едко: «О да. Я действительно отлично устроился».
Он отвечает, прямо злобно, и смотреть на меня не может: «Ты либо отлично устроился, уедешь – и никаких забот. Либо ты не уедешь, и тогда он тебя убьет на хер, отцовских чувств у него к тебе нету, как мы видим. Ты мне какой вариант предлагаешь выбирать?»
Дим, Дим, поцелуй меня; не ори, пожалуйста, и так тяжко.
И ни до чего мы не смогли договориться.
Я говорил: «Подключи Нину, она сможет как-то помочь, да там и помощи никакой особо не надо, просто пару данных проверить. Я и так тебе все рассказал, а подробно лезть не надо, не надо подробно лезть, Дим. У меня совсем другие цели».
– Я не буду Нинку к этому подключать! Это совсем блядство! Ты краев не видишь вообще уже. Все должны твои проблемы решать.
– Ну как мне жить с этой херней? Ну вот ты мне объясни: как мне жить? И никуда я не уеду, куда я от тебя уеду? Ты видишь, что со мной делается. Что ты со мной делаешь. Никуда не уеду, и не убьет он меня, кишка тонка. И не подставим мы его – просто сами это прервем. Давай сделаем это сами? Ну правда: в каком-то смысле я хочу его уберечь. Эта схема вскроется сейчас на раз, с той стороны, с другой – и ему мало не покажется. Те узнают или эти… А так – аккуратное предостережение. Без имен. Без точных данных. Сворачивайте вашу лавочку, это может стать известным. Дим, давай сделаем это сами, а?
– Вы понимали в тот момент, что обошли всех своих коллег со своей разработкой? Это же была в прямом смысле реализация научной фантастики. Квантовый компьютер, способный обогнать все существующие устройства. Вы про какие практические последствия вашего изобретения думали в первую очередь? Про обрушение всех систем безопасности, которые можно взломать, – думали?
Тут какая-то странная штука сработала. Мы в тот раз ничего не решили. Но это был наш первый раз. Проверка. Это важная проверка на самом деле. Для нас обоих. Мы вроде как уже понимали, что слепились намертво, но опять: тело-то. Тело может выйти из подчинения, тело может взбунтоваться, тело не спросили, чего оно хочет. Такого опыта не было ни у меня, ни у него. Ему, пожалуй, еще посложнее было, потому что он сопротивлялся и ненавидел меня, и вся эта долбаная его мачистская настройка против меня работала, и я на это бесился. Гонор. Понты. Омерзение к себе. Ко мне. Опять понты. Щ-щ-щас я это преодолею, я что – не преодолею, что ли? Я что вообще? Но тут снова тело решает за тебя. И в некотором смысле все вопросы снимает. И снова нам обоим стало ясно, что мы вместе. Дальше был уже вопрос времени, чтобы он с собой смирился. Это произошло скорее, чем я думал.