Императорский равеннский дворец времен Гонория – вопрос темный. Ясно, что его не могло не быть, и, судя по Агнеллу и иным источникам, он даже мог быть не один. Возможно, он стоял у базилики Иоанна Богослова; может быть, у Цезарейских ворот; вероятно также, что он идентичен с более поздним дворцом Теодориха (что противоречит свидетельству Агнелла, разграничивающему их). Название его было связано с лавром (palatio in Lauro, Laurenti palatio), как и константинопольского Дафни (с греческого η δάφνη – «лавр»).
Говоря о храмах эпохи Гонория, придется, в основном, ограничиться описанием утраченного; причем, как это будет и впоследствии, рассказ об архитектурном памятнике постоянно будет выбиваться из хронологических рамок той или иной главы; всегда же были ремонты, перестройки, новые благоукрашения и т.д., а постоянно обсуждать одни и те же объекты в разных главах, пожалуй, будет и нудно, и неверно. Начнем мы с главного храма Гонориевой столицы – базилики Воскресения Христова, иначе – Урсианы (в честь построившего ее епископа Урса (на кафедре в 379—396 гг.); как свидетельствует Агнелл (пер. с англ. – Е.С.), именно Урс «…первый начал строить Богу храм, так что христиане, ранее рассеянные по хижинам, воистину были собраны в единое стадо». Автор и рад был бы дать ее подробное описание, однако в 1733 году это здание, простоявшее почти 14 столетий и пережившее многочисленные ремонты и переделки в IX, X, XIV и XVI вв., а равно и разграбление французскими войсками в апреле 1512 г., было снесено по приказу архиепископа Маттео Фарсетти (история должна знать имена своих вандалов!), возжелавшего иметь новый собор. Поэтому соберем все доступные крохи информации, и получится, в принципе, не так уж мало.
Сначала, впрочем, необходимо отметить, что проблема датировки этой базилики совпадает с таковой же касательно Гонориевой крепости. Из годов епископства Урса очевидно, что он скончался ранее переноса столицы в Равенну. Отсюда вытекают определенные сложности, которые каждый исследователь решает по-своему. Во-первых, остается шанс на то, что собор был возведен действительно Урсом и действительно в годы его управления равеннской Церковью. Это свидетельствует о «предстоличном» расцвете Равенны, что вполне допустимо. Хаттон приводит год освящения базилики – 385-й. Более оправданным, конечно, кажется вариант, что, перенеся свою резиденцию в Равенну, Гонорий возжелал дать своей столице подобающий ее статусу собор, таким образом, его возведение не совпадает с датами жизнедеятельности Урса. Из этого затруднения выходят по-разному: Джанфранко Бустаккини относит ее строительство к первым годам V в., но приписывает епископу Неону (на кафедре в 450—452 гг.), что явно ошибочно. Зависимостью от переноса столицы Гонорием датирует строительство Урсианы и профессор Бовини. Д. Маускопф-Дельяннис вообще предлагает передвинуть даты епископства Урса на 405—431 гг., не без натяжки предполагая идентичность епископов Петра I (на кафедре в 396—425 гг.) и Петра II Хрисолога (на кафедре в 432—449 гг.), выдвигая предположение, что именно Хрисолог наследовал Урсу, оставляя под вопросом существование Иоанна (на кафедре в 430—432 гг.) и даже не поминая Экзуперанция (на кафедре в 425—430 гг.). Даты приведены по работе О.Р. Бородина «Равеннский экзархат», опубликовавшего традиционный список предстоятелей равеннской церкви, официально ею принятый. В этом Д. Маускопф-Дельяннис, впрочем, не оригинальна: такую историческую реконструкцию отмечает в своей работе и Э. Хаттон.
Базилика Христова Воскресения имела пять нефов (продольных частей), разграниченных четырьмя рядами больших колонн, общим числом 56, заимствованных, как было уже упомянуто в предыдущей главе, из разрушенного христианами храма Юпитера; еще две добавочных колонны стояли при входе в апсиду (доныне сохранились лишь 4, поскольку при «реконструкции» рабочие безжалостно размолотили древние колонны и капители ради пестрого украшения нового пола разноцветным древним мрамором). Поскольку барочный собор был выстроен «в размерах» прежней базилики, есть смысл думать, что ее длина составляла 60 м, ширина – порядка 35 м; изначальный план базилики был весьма прост: прямоугольник, центральный неф которого заканчивался апсидой – полукруглой изнутри и пятигранной снаружи и увенчанной полукуполом. Потолок, стены и купол были все покрыты мозаикой; на «женской» стороне церкви (а такое разделение, на женскую и мужскую части, существует доныне в греческих церквях) была мозаика св. Анастасии; другие известные мозаичные изображения базилики – более поздние, чудом уцелевшие (якобы архиепископ хотел сохранить изукрашенную мозаикой апсиду в новом строящемся соборе, но апсида не выдержала отделения от конструкции базилики, нарушились связи, и она обрушилась) и пребывающие ныне в Архиепископском музее – епископов Урсицина и Барбациана, св. Виталия, апостолов Петра и Иоанна Богослова, Богоматери Оранты (молящейся), – по крайней мере, хотя бы они сохранились, пусть и в перекладке XII века. Если допустить, как это делают некоторые исследователи, что в XII веке мозаики алтаря были не выложены заново, а отреставрированы (либо сделаны заново, но по старой основе), можно представить и этот великолепный цикл, зарисованный архитектором Буонамичи перед обрушением апсиды. В центре была композиция Воскресения Христова (что естественно, учитывая посвящение храма): в центре – Господь Иисус, в левой руке держащий шестиконечный крест, а правой помогающий старому бородатому человеку – вероятнее всего, Адаму – вылезти из саркофага. По бокам Христа – тоже восстающие из саркофагов мертвецы. Далее справа – апостолы Петр и Иоанн входят в пустую гробницу и видят двух ангелов, симметрично этому изображению справа три жены-мироносицы подходят к пустой гробнице, на которую указывает ангел. Все эти сцены обрамлял полукруглый орнаментированный свод с жертвенным агнцем посередине, между головой Христа и агнцем – звездное небо с большим круглым светилом и двумя огромными звездами: побольше – с 8 концами, поменьше – с 7. Выше полукруглого свода в центре – Иисус Христос с крестом на плече, по сторонам его – два ангела (возможно, архангелы Михаил и Гавриил) и святые. Ниже мозаики Воскресения – четыре святых (одна из них – та самая молящаяся Богоматерь), затем с краю слева – сцена из жизни св. Аполлинария, а с краю справа – возможно, его же мученическая кончина (там какого-то святого забивают палками) и погребение в Классисе, военном порту Равенны. Внизу, ниже узорного пояса – ряд святых покровителей Равенны во всю длину стены, в центре – все тот же первый епископ Аполлинарий. Агнелл Равеннский упоминает о мозаичном портрете в Урсиане епископа Иоанна I; также он пишет о работавших в главной базилике Равенны мозаичных мастерах (пер. с англ. – Е.С.): «Евсерий (или Кузерий. – Е.С.) и Павел украсили одну поверхность стены, северную, рядом с алтарем св. Анастасии, который сделал Агато. Это стена, где расположены колонны в ряд, идущий к стене, в которой главный вход. Сатий и Стефан украсили другую стену, на южной стороне, вплоть до вышеупомянутой двери, и здесь и там они изобразили по штукатурке различные аллегорические фигуры людей, животных… и исполнили все с величайшим искусством… И он (Урс) был погребен, как утверждают некоторые, в вышеупомянутой церкви Урсиана… перед алтарем под порфировым камнем, где стоит епископ, когда служит мессу».
Наверняка прочее внутренне убранство не уступало мозаике. Кругом был резной мрамор: на стенах и полах, капителях колонн, низких алтарных преградах, саркофагах почивших равеннских прелатов (и сейчас в соборе есть саркофаг епископа Экзуперанция, перенесенный из уничтоженной церкви Св. Агнессы, и саркофаг святого Барбациана, духовника императрицы Галлы Плацидии, перенесенный из также уничтоженной базилики Св. Лаврентия в Цезарее). Обратив взор на алтарь (естественно, не закрытый иконостасом, как принято в русских храмах), мы узрели бы над серебряным престолом на серебряных же столбах – все из того же металла балдахин, изваянный столь искусно, что никто бы не дерзнул сказать, что это металл. Весило все это великолепие порядка 120 фунтов, а обустроено было епископом Виктором (на кафедре в 538—544 гг.) на щедрый дар Юстиниана I, который он выделил за то, что Виктор (естественно, в пику Риму) поддержал его инициативу по поводу проведения V Вселенского собора (553 г.); писали, что василевс отдал на благоукрашение алтаря этой базилики годовой доход со всей Италии. Первоначально мраморные хоры тоже были отделаны серебром. Также в алтаре стоял большой процессионный серебряный крест архиепископа Агнелла (на кафедре в 556—569 гг.), украшенный 40 медальонами, из коих центральный с одной стороны представлял молящуюся Богоматерь, а с другой – воскресшего Христа, выходящего из гробницы; этот крест, с переделками XI и XVI вв., пережил все катаклизмы и разорения и ныне хранится в Архиепископском музее Равенны. Еще парой древних достопримечательностей базилики Урсианы, известной нам, были два золотых сосуда весом в 14 либр (1 либра = 327, 45 г = 12 унций), изготовленных местными ювелирами по заказу архиепископа Максимиана (на кафедре в 546—556 гг.).
Собор, сменивший базилику, сохранил древнюю мраморную епископскую кафедру, представлявшую собой округлый мраморный столп с двумя словно бы недлинными, но равными столпу по высоте крыльцами по сторонам, прикрывавшими две лестницы, ведшие наверх; надпись на нем гласит: «Сей столп соорудил раб Христов епископ Агнелл». Перед и зад кафедры делится на 36 квадратных кессонов, по 6 в ряд (из них по одному – на обоих крыльцах), и в каждом ряду идет какое-то существо по направлению от края к центру, так что существа третьего и четвертого вертикальных рядов словно встречаются посередине, нос к носу. В первом ряду были агнцы, под ними – павлины, затем олени, голуби, утки и рыбы. Объяснить этот необычный зверинец, в принципе, можно с христианско-аллегорической точки зрения, и это, вероятно, пригодится читателю в дальнейшем. Агнец, как было растолковано выше в связи с саркофагами, – символ Христа, его жертвы за людей. Павлин – символ Христова воскресения: по крайней мере, так утверждается в документальном фильме о мозаиках собора в итальянском Пезаро; Джанфранческо Бустаккини толкует это так, что павлин ежегодно меняет свое оперение, то есть обновляется, кроме того считалось, что плоть павлина не подвержена тлению (см. пророчество псалмопевца о Христе: «Ибо ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тление» (Пс. 15: 10)). Олень – как толкует Джузеппе Бовини о мозаичных изображениях оленей в равеннском мавзолее Галлы Плацидии – это аллюзия к псалму 41 (ст. 2), где сказано: «Как лань (а в церковнославянском переводе именно «елень» – это не опечатка, пишется через два «е»!) желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже». С голубем все предельно ясно – это, во-первых, Дух Святой, явившийся зримым образом при крещении Христа, а равно и олицетворение всякой души человеческой. Утка – единственное, что не поддалось авторскому толкованию в этом мраморном бестиарии, хотя нельзя не отметить, что и ее появление на епископской кафедре неслучайно, ибо в архиепископской капелле Св. Андрея есть мозаичное изображение утки. С рыбой все так же просто, как с агнцем или голубем. Это один из древнейших христианских символов, обозначавший Христа в первые века христианства, когда, с одной стороны, иконографическое искусство еще не было развито, а с другой – христиан гоняли язычники. Почему? Для знающего греческий язык ответ прост. Рыба по-гречески – «Ίχθύς» (или «Ίχθύος»). А если мы возьмем первые буквы фразы «Иисус Христос – Божий Сын, Спаситель» – ο Ἰησοὺς Χριστὸς Θεού Υιός Σωτήρας, то и получим практически то же самое. Автору довелось видеть пару таких надписей (вместе с «крестом Константина») на руинах Эфеса, а еще рыбки украшали епископский дворец в Приене.