«Послание императрицы Галлы Плакиды к императору Феодосию – сыну.
Государю Феодосию, победителю и триумфатору, постоянному императору – сыну, Галла Плакида, благочестивейшая и славная, постоянная императрица и мать. Так как при самом вступлении в древний город мы имели то усердие, чтобы почтить блаженнейшего апостола Петра, то, при нашем поклонении пред алтарем мученика, досточтимейший епископ Лев, окруженный множеством епископов, которых он, по причине первенства или достоинства своего места, собрал из бесчисленных городов Италии, едва сдерживаясь, прослезился после молитвы пред нами за веру кафолическую, представляя также в свидетели самого верховного из апостолов, к которому мы недавно прибыли, и, смешивая слезы с словами, расположил и нас к участию в своем плаче. Ибо немалое лишение заключается в том, что́ сделано; потому что вера, которая в продолжении стольких времен правильно сохраняема была священнейшим нашим отцом, Константином, который первый воссиял христианином для империи, возмущена согласно с мнением одного человека, который, как говорят, ничего более не произвел на соборе в городе Эфесе, кроме ненависти и споров, нападая на Флавиана, епископа Константинопольского, силою и страхом воинов, за то, что он прислал жалобу к апостольскому престолу и ко всем епископам здешних стран чрез тех, которые отправлены были на собор досточтимейшим епископом Рима и которые, по определениям Никейского собора, обыкновенно присутствуют на соборах, – государь священнейший сын, досточтимый император. Итак, в этом деле твоя кротость, противодействуя таким волнениям, пусть повелит, чтобы истина веры и кафолического благочестия сохраняема была неомраченною, так, чтобы по правилу и определению апостольского престола, который и мы признаем старейшим, с восстановлением Флавиана в достоинство священства и пребыванием его во всем невредимым, суд над ним перенесен был на собор апостольской кафедры, на которой считается первым тот, кто удостоился получить небесные ключи и кто украсил собою первенство епископства. Почему и нам должно во всем сохранять уважение к этому величайшему городу, который признается владыкою всех городов. Нужно же со всею тщательностию позаботиться еще и о том, чтобы то, что в прежние времена сохранял наш род, не было унижено нами и чрез такой пример не произошли бы расколы между епископами и святыми церквами».
«Послание Галлы Плакиды к Пульхерии Августе, в котором осуждается второй Эфесский собор.
Благочестивейшая Галла Плакида, постоянная императрица, Элии Пульхерии, благочестивейшей и постоянной императрице. Движимые чувством благочестия, мы пожелали взглянуть на Рим, при многочисленных стечениях, и почтить своим присутствием пределы святых, о которых нам известно, что они за свою добродетель обитают на небе и не презирают того, что́ находится долу. Ибо мы считаем делом законопреступным презирать установление праздников. Итак, когда мы находились при блаженном апостоле Петре, там досточтимейший папа Лев, окруженный множеством священников, первый предстал пред нас по достоинству своего сана. Он, по причине вздохов наполнявшей его скорби, не мог ясно высказать в словах своего желания. В прочем превозмог себя твердостию священнической мудрости, так что удержал немного свои слезы и ясно выразил дело оскорбленной веры, как ее защитник. Из его речи мы узнали, что в наши времена потрясена вера кафолическая, которую до сих пор сохраняли родители нашего рода, начиная от нашего отца Константина. Ибо говорят, что возбуждено нечто злонамеренное против константинопольского епископа по воле какого-то одного человека. И так мы узнали, что на Эфесском соборе, на котором ни один не соблюл ни священнического чина, ни правила, все произведено без рассмотрения того, что́ божественно; потому что, как говорят, высокомерие и несправедливость взяли силу для осуждения некоторых; что в наше время представляется ужасным. Итак, благочестивейшая и досточтимая дочь – Августа, вера собственно должна возыметь свою силу. Поэтому твоя благосклонность, которая всегда действовала с нами заодно, пусть и теперь благоволит одинаково с нами мыслить относительно веры кафолической, так, чтобы все, постановленное на оном возмутительном и жалком соборе, было отменено со всею силою, дабы, при невредимом пребывании всех, дело о епископстве отправлено было на суд апостольской кафедры, на которой держит начальство над священством первый из апостолов – блаженный Петр, получивший даже и ключи Небесного царства. Мы должны отдать во всем первенство бессмертному общению, которое владычеством своей силы наполнило весь мир и нашей империи предоставило управлять вселенною и охранять ее».
«Ответное послание Феодосия к Галле Плакиде.
Государыне моей Плакиде, досточтимой императрице, Феодосий. Из послания твоей кротости мое постоянство узнало, о чем досточтимейший патриарх Лев просит твое постоянство. Поэтому в настоящем своем послании мы объявляем, что относительно сказанного досточтимейшим епископом часто было писано и полнее и яснее, из чего без всякого сомнения видно, что мы ничего иного не определяли, не постановляли и не думали, кроме веры отеческой, или божественного учения, или определений досточтимейших отцов, которые уже давно по моему повелению собрались в Ефесе, подобно тому, как это было при священной памяти Константине в городе Никее. Но мы приказали постановить в Ефесе только то, чтобы все, которые возмущали святые церкви вредною язвою, были достойно удалены. И это досточтимейшими пресвитерами было определено не к сокрушению, а к согласию и чистому скреплению достойной уважения веры. Флавиан же, который, как говорят, был зачинщиком этого спора, по священному приговору удален от дел церковных. Итак, зная это, твоя кротость, госпожа священнейшая мать и досточтимая императрица, пусть не подозревает и не думает, будто мы когда-нибудь мыслили противно преданной нам вере, как говорят некоторые».
Как видим, Галла была бы не прочь провести у себя такое грандиознейшее церковное мероприятие, как Вселенский собор. Эти бы усилия – да в нужное русло, военно-гражданское… Это и погубит Византию, когда, при обилии тунеядствующих монахов, на последнюю защиту Константинополя от силы 5000—7000 воинов наскребли…
Из жития св. Германа Осерского (Сен-Жермен-л’Осеруа, ок. 378—448 гг.), написанного Констанцием Лионским ок. 480 г., известно, что св. Герман бывал в Равенне у Плацидии, заступаясь за взбунтовавшихся соотечественников-армориканцев (жителей Бретани). Он беседовал и с самой Галлой, и с епископом Петром Хрисологом, заодно совершил пару дежурных для уважающего себя святого чудес (очередное воскрешение и поистине донкихотское освобождение равеннских заключенных), получил и прощение мятежникам, и богатые дары, а потом, получив свыше уведомление о скорой смерти, попросил Плацидию отправить его тело в Осер, поболел неделю и умер 31 июля 448 г.
Наконец, и сама Галла скончалась 27 ноября 450 г. в Риме. Вопрос о месте ее погребения однозначно не решен, и вряд ли когда-либо будет. В то время как одни историки полагают, что раз она скончалась в Риме, то и погребена была там, другие считают местом ее погребения, согласно традиции, мавзолей в Равенне, носящий ее имя (что дало Э. Хаттону повод описать ее посмертное шествие из Рима в Равенну на кипарисовом троне). Этим вопросом мы займемся детальнее при описании мавзолея и анализе имеющейся о нем информации; пока же совсем вкратце поведаем о судьбе детей Галлы. Валентиниан отдавал предпочтение Риму, а не Равенне, что косвенно подтверждается перебоем в чеканке равеннских монет после 450 г. Когда Аэций разбил Аттилу на Каталаунских полях в 451 г., а особенно – когда в 453 г. устроил помолвку своего сына с дочерью императора, придворная клика сочла его усиление чрезмерным, и в итоге внявший нашептываниям Валентиниан собственноручно с помощью евнуха убил героя-полководца. Прокопий, воистину не просто историк, но художник, одним штрихом показал всю мерзость и глупость содеянного: «Один римлянин произнес прославившую его замечательную фразу. Когда василевс спросил его, хорошо ли он сделал для себя, убив Аэция, он ответил, что он не может знать, хорошо ли это или нет, но что очень хорошо знает, что василевс левой рукой отрубил себе правую». Уже в 455 г. Валентиниан был убит – то ли из-за происков сенатора Петрония Максима, жену которого он изнасиловал и который и начал осуществлять свою дальновидную месть, подготовив сначала убийство Аэция, то ли верным дружинником-варваром Аэция, отомстившим за своего полководца по германским законам кровной мести (или этих готов было двое). Так или иначе, Римом овладели вандалы, которых (по Прокопию) вызвала Евдоксия – вдова Валентиниана, на которой женился воцарившийся и овдовевший к тому времени Максим: «Как-то, находясь с Евдоксией на ложе, он сказал ей, что все это он совершил из-за любви к ней. Евдоксия, сердившаяся на Максима и раньше, желавшая отомстить за его преступление против Валентиниана, теперь от его слов еще сильнее вскипела на него гневом, и слова Максима, что из-за нее случилось это несчастие с ее мужем, побудили ее к заговору. Как только наступил день, она отправила в Карфаген послание, прося Гизериха отомстить за Валентиниана, умерщвленного безбожным человеком, недостойным ни его самого, ни его царского звания, и освободить ее, терпящую бесчестие от тирана». Итог известен: Рим пал, его жители в ярости побили императора камнями, императрицу и ее дочерей варвары увезли в полон, прихватив не только груды золота, серебра и драгоценностей, но даже ободрав медь с крыши храма Юпитера Капитолийского.
История Гонории, сестры Валентиниана, кажется словно написанной по тому же сценарию, что и история Евдоксии. Ее готовили к безбрачию (видимо, чтоб сократить количество претендентов), но она этому воспротивилась, причем весьма действенно, с главным распорядителем императорского дворца Евгением. Вроде бы их любовь сказалась так, что это стало всем заметно, хотя точных данных о ребенке Гонории нет. Евгения казнили, Гонорию сослали из Равенны по привычному маршруту ссыльных западных владык – в Константинополь, где содержали под строгим надзором. Тогда-то, как передают, она и послала из заточения кольцо свирепому Аттиле с предложением своей руки и права на часть Римской империи (как пишет Иордан: «Рассказывали, что эта Гонория по воле ее брата содержалась заточенная в состоянии девственности ради чести дворца; она тайно послала евнуха к Аттиле и пригласила его защитить ее от властолюбия брата – вовсе недостойное деяние: купить себе свободу сладострастия ценою зла для всего государства»). Страшный жених повел свои орды к Константинополю, требуя дань, невесту и приданое; Гонорию отослали обратно в Равенну. Аттила пошел туда, но был остановлен Аэцием и готами на Каталаунских полях. Оправившись от поражения, он с новыми силами пошел на Италию за своей невестой и даже подступил было к Риму (с этим моментом связан знаменитый сюжет о переговорах папы Льва со свирепым гунном). От Рима Аттила отступил (конечно, не столько вразумленный красноречивым папой или устрашенный видением апостолов Петра и Павла с мечами, сколько ударом восточно-римского императора Маркиана (392—457 гг., правил с 450 г.) в тыл гуннам), ушел в Паннонию и грозил вернуться, если ему не отдадут Гонорию (см. у Иордана: «(Аттила) угрожа