ся с ними, и они, явившись на остров, тотчас же убили Амалазунту. Ее смерть вызвала огромную печаль среди всех италийцев и остальных готов: эта женщина, как я сказал несколько раньше, в высокой степени выдавалась всякого рода достоинствами. В силу этого Петр перед лицом Теодата и других готов заявил, что, так как они совершили столь ужасное преступление, то и с ними самими император будет вести беспощадную войну. Теодат, по обычной своей низости оказывая убийцам Амалазунты почести и уважение, хотел убедить Петра и императора, что это кровавое дело совершено готами менее всего по его желанию и с его согласия, наоборот, против его воли и при всяком его противодействии».
Но это – так сказать, официальная версия. Другой целевой аудитории предназначена вторая – закулисная – версия тех же событий (и тем самым Прокопий здесь честен, как никогда, ибо наверняка трезво оценивал тот мизерный шанс, что его «Тайная история» когда-либо дойдет до читателя). Готку сгубила «святая благоверная» проститутка – царица Феодора (о ней мы еще поговорим при описании мозаики в базилике Св. Виталия, здесь другая тема). Итак, «[Юстиниан и Феодора] ставили ни во что бедствия всех прочих людей, если сами они получали возможность предаваться удовольствиям. А как проявлялся нрав Феодоры по отношению к тем, кто ей досадил, я сейчас покажу, упомянув, разумеется, лишь немногое, чтобы не показалось, будто я взял на себя невыполнимый труд. Когда Амаласунта в своем нежелании обитать среди готов решила переменить и саму свою жизнь, задумав отправиться в Византий, как мной рассказано в прежних книгах (т.е. в “Войне с готами”, только что цитированной. – Е.С.), Феодора призадумалась над тем, что эта женщина была знатного происхождения, к тому же царица, очень хороша собой и необыкновенно изобретательна в путях и средствах к достижению желаемого ею. Ее великолепие и исключительно мужской склад характера возбуждали в ней [Феодоре] подозрения, в то же время она боялась непостоянства своего мужа. Свою ревность, однако, она проявила не в пустяках, но решила злоумышлять против той, не останавливаясь и перед ее убийством. Тотчас она убедила мужа отправить послом в Италию Петра, причем только его одного. Посылая его, василевс дал ему поручения, о которых я рассказал в соответствующем месте моего повествования. Но из страха перед василисой я не мог открыть тогда истину о том, что произошло. Сама же она потребовала от Петра лишь одного – чтобы он как можно скорее убрал Амаласунту из числа живых, обнадежив его, что он будет осыпан великими милостями, если исполнит ее поручение. Тот, оказавшись в Италии (ибо природа этого человека не ведала, что значит испытывать колебания, готовя подлое убийство, когда имелась надежда заполучить какую-то должность или большие деньги), убедил Теодата, не знаю уж, какими посулами, умертвить Амаласунту. Так-то он и дошел до чина магистра и удостоился, как никто иной, величайшей власти и величайшей ненависти (интересно, как наш автор кроет Петра, столь цветисто им же расхваленного в официальной “Войне с готами”! – Е.С.). Таков был конец Амаласунты». З.В. Удальцова комментирует: «Возможно, что Прокопий, хорошо осведомленный о тайных интригах константинопольского двора, вполне прав, обвиняя Феодору в соучастии в убийстве Амаласунты. Но вместе с тем очевидно, что в данном случае желания византийской правительницы и остготского короля полностью совпадали, хотя, конечно, и вытекали из различных побуждений».
Правда, читаешь Прокопия, и невольно может закрасться мысль: а не получила ль Амаласунта по заслугам, как предательница своего народа? По нашему мнению, нет. Во-первых, Прокопий пишет со своей, византийской колокольни – а это значит, что, по его мнению, преклонение варварки перед православным константинопольским императором и желание отдаться ему со всеми сокровищами и землями не только похвально, но и вполне естественно: варварка же, хоть и образованная, и красивая, и умная… А тут – василевс! «Ромейская исключительность», однако… Во-вторых, упоминаемый им и Иорданом своеобразный переход под покровительство восточно-римского императора – не такой уж многозначительный акт, чтоб приравнять его к государственной измене, ведь так поступили в свое время и Одоакр, и Теодорих. И то, что она вернула свой корабль с драгоценностями, говорит как раз не о ее желании поскорее родину продать, а о сложной многоходовой просчитанной игре (одно устранение оппозиции чего стоит!), которую прекрасная готка все же проиграла. Верно отметила З.В. Удальцова: «(Прокопий) настаивает на том, что якобы во время… тайных переговоров Амаласунта согласилась отдать во власть Юстиниану всю Италию… Однако можно предположить, что со стороны остготской королевы подобное обещание было лишь политическим маневром, вызванным новым обострением борьбы с оппозицией, и в глубине души она надеялась его не выполнить, так же как и раньше».
Зная нрав Юстиниана, вряд ли можно предположить горе влюбленного – зато у него появился прекраснейший повод вмешаться в итальянские дела: навязчивая идея вернуть бывшие римские земли, особенно после кажущегося успеха в Африке против вандалов, уже обуяла коронованного честолюбца, готовя в перспективе полный крах Византии. Юстиниан не скрывал, что месть за королеву – отнюдь не причина готской войны, в его письме к франкам сказано: «Захватив нам принадлежавшую Италию силой, готы не только не имели ни малейшего намерения возвратить ее нам, но еще прибавили нестерпимые и огромные обиды. Поэтому мы были принуждены двинуться на них походом, и было бы правильно, если бы вы помогли нам в этой войне, которую делает общей для нас православная вера, отвергающая арианские заблуждения, и наша общая к готам вражда».
Иордан краток в своем сообщении: «Когда об этом услышал Юстиниан, император восточный, он был так потрясен, будто смерть его подопечных обращалась на него самого как оскорбление. В это же время через преданнейшего ему патриция Велизария он одержал победу над вандалами и тотчас же, без замедления, пока оружие еще было обагрено вандальской кровью, двинул против готов войско из Африки, предводительствуемое тем же вождем».
Так началось византийское завоевание Италии, известное как «византийская реконкиста», обратившая некогда цветущую страну в прах и практически обезлюдившая ее. Помощь, ранее оказанная Амаласунтой Византии при завоевании вандальского королевства, только ускорила гибель королевства остготского – и руки у Византии оказались развязаны, и фактически остготы сами себя лишили союзника.
В задачи нашей работы не входит подробное описание готской войны, несмотря на то что тема интересная, – просто при наличии капитального труда Прокопия, ценнейшего первоисточника, а также исследования З.В. Удальцовой это бессмысленно. Поэтому поступим, как и ранее – кратко изложим обстоятельства, останавливаясь более на Равенне и цитируя некоторые интересные места из сочинения Прокопия, который был не просто очевидцем событий Готской войны, как секретарь Велизария, но и ее непосредственным, порой даже активным участником. Интересно описание Равенны, сделанное Прокопием, скажем так, со «стратегической точки зрения» (а он в 540 г. триумфально вошел в этот город вместе с византийскими войсками Велизария): «Сама Равенна лежит на гладкой равнине, на самом краю Ионийского залива; отделенная от моря расстоянием в два стадия, она, казалось, не могла считаться приморским городом, но в то же время она была недоступна ни для кораблей, ни для пешего войска. Дело в том, что корабли не могут приставать в этом месте к берегу, так как этому мешает само море, образуя мель не меньше чем в тридцать стадиев, и хотя плывущим берег тут кажется очень близким, но эта мель ввиду своей величины заставляет их держаться возможно дальше от берега. И для пешего войска не представляется никакой возможности подойти к городу: река По, которую называют также Эриданом, выходя из пределов кельтов и протекая здесь, равно как и другие судоходные реки вместе с несколькими озерами, окружают этот город водою. Каждый день здесь происходит нечто удивительное: с утра море, образовавши род реки такой длины, сколько может пройти в день человек налегке, вдается заливом в землю и позволяет в этих местах плыть кораблям посередине материка; поздно вечером оно вновь уничтожает этот залив и во время отлива вместе с собой увлекает всю воду. Так вот те, которые имеют намерение ввезти туда провиант или оттуда вывезти что-либо для продажи или приезжают с какой-либо иной целью, погрузив все это на суда и спустив эти корабли в то место, где обыкновенно образуется пролив, ожидают прилива. И когда он наступает, корабли, быстро поднятые морским приливом, держатся на воде, а находящиеся при них матросы, энергично приступив к делу, отправляются в путь. И это бывает не только здесь, но и по всему этому берегу вплоть до города Аквилеи. Обычно это происходит не всегда одинаково, но при новолунии и ущербе, когда свет луны бывает небольшим, прилив моря бывает несильным, после же первой четверти до полнолуния и далее, вплоть до второй четверти, на ущербе прилив бывает гораздо сильнее. Но достаточно об этом». Действительно; начинаем краткую хронику Готской войны.
Византийский полководец-варвар Мунд, стоявший с войском в Иллирии, был направлен василевсом пешим маршем на Салону, а победитель вандалов Велизарий (ок. 505—565 гг.) отплыл на Сицилию с войском, состоявшим из 4000 византийских воинов, включая варварских союзников-федератов, 3000 варваров-исавров, 200 гуннов, 300 мавров и личный отряд телохранителей-букеллариев. Это был сильный ход, учитывая зерновую плодородность острова, который Иордан называл «кормилицей готов». (Интересно, что в чисто византийском духе, согласно Прокопию, Юстиниан дал своему полководцу такие инструкции: если все пойдет хорошо и как запланировано, начать завоевание; если что-то пойдет не так – разыграть перед готами неведение, что, мол, плыл в Африку, а на Сицилию попал случайно.) Сицилийские города быстро сдались Велизарию, за исключением Панорма, где находился сильный готский гарнизон, но и тот при начале правильной осады капитулировал. Интересно отметить переход на сторону византийцев готского полководца Сидериха – З.В. Удальцова видит в этом (и подобных случаях) не просто измену или желание спастись, а выражаемое армейскими чинами презрение и вражду к «ученому», трусливому и бездействующему Теодату (ок. 480—536 гг., правил с 534 г.). Тот, потеряв Сицилию, сразу начал с Юстинианом тайные переговоры о сдаче (Италию и корону корыстолюбивый гот продавал за 1200 либров золота ежегодного дохода), для чего был задействован даже римский папа Агапит (на кафедре в 535—536 гг.). Одновременно он льстит сенату, даруя ему новые привилегии, но и вводит в Рим дополнительные войска.