, поставленной на первосвятительский престол Нарсесом. Однако, учитывая поведение на Вселенском соборе Вигилия, да и определенную «непослушность» даже отысканных в собственных закромах пап, Юстиниан и решился на возвеличивание равеннского епископа.
О.Р. Бородин пишет о взаимосвязи этого процесса с событиями до, во время и после V Вселенского собора: «Еще до завершения византийского завоевания Италии империя вступила в этой стране в серьезный церковный конфликт. Осуждение “Трех Глав” (Феодора Мопсуэстского, Феодорита Киррского и Ивы Эдесского) (такие формы написания имен в тексте. – Е.С.) не встретило сочувствия среди наиболее авторитетных иерархов Италии. Решительно противились ему архиепископ Миланский и патриарх Аквилеи (в дальнейшем на их позицию не повлияли даже решения Константинопольского собора 553 г.). Из числа крупных итальянских прелатов лишь равеннский епископ Виктор (539—546 гг.) активно поддержал императора. В награду за помощь равеннской Церкви была предоставлена сумма годового государственного налога со всей Италии. Положение Виктора в итальянской церковной иерархии стало вскоре исключительно высоким. В отсутствие папы Вигилия, находившегося в Константинополе, а затем в Греции, он, в сущности, осуществлял викариат над другими ортодоксальными Церквами Италии… Смерть Виктора, последовавшая в 546 г., поставила перед Юстинианом I задачу найти среди итальянских священнослужителей человека, способного по своим убеждениям, волевым качествам и талантам стать одним из главных проводников в жизнь политики империи на Апеннинах. Соответствующей кандидатурой в среде равеннского духовенства император не располагал. Архиепископом был назначен малознакомый равеннцам диакон Максимиан из Полы в Истрии. Его утверждение не обошлось без противодействия со стороны будущей паствы (“не пожелал плебс его принять”) … но, утвердившись на престоле, он проявил себя незаурядным политиком. Это практически означало, что он осуществлял теперь юрисдикцию не только над теми диоцезами, которыми равеннский престол управлял с V в. на правах викариата, но и над диоцезами Миланской архиепископии и Аквилейской патриархии, где престолы занимали схизматики (т.е. раскольники по поводу «Трех глав». – Е.С.). Вскоре архиепископ Максимиан получил от императора паллиум. Это облачение на Востоке носили лишь патриархи, а в Италии – папы и (в V в.) епископы Остии. Право ношения паллиума давало равеннскому архиепископу исключительный статус в Италии… При Максимиане в Восточной Италии развернулось широкое церковное строительство, которое было бы невозможно без поддержки императора. Знаком преданности Максимиана Юстиниану I и намеком на личное знакомство с государем стало мозаичное изображение в церкви Св. Виталия: император в окружении придворных рядом с архиепископом Максимианом. Следующий равеннский архиепископ Агнелл (556—569 гг.) еще сильнее укрепил связи своей кафедры с Константинополем. При нем архиепископия получила в дар все имущество готской арианской церкви. В освященном им храме Мартина Исповедника (бывшей дворцовой церкви Теодориха. – Е.С.) также было помещено изображение архиепископа рядом с императором. Беспрецедентное усиление равеннской Церкви вскоре стало вызывать все большее беспокойство у наместника св. Петра и послужило причиной ряда конфликтов».
Но об этих и иных конфликтах, сотрясавших Равеннский экзархат во весь период его существования, мы поговорим уже в следующих главах.
Глава 9Равеннский экзархат: от королевы Розамунды до церковной автокефалии
Как помнит читатель, византийское завоевание Италии было завершено в 565 г. с разгромом венетийских франков и ликвидацией последних мелких отрядов готов. Нарсес, лишенный мужских радостей, предавался мздоимству и выкачиванию средств из без того нищей страны (как ему это удавалось?). По крайней мере об этом пишут и Агнелл («и патриций Нарсес умер в Риме (в 574 г. – Е.С.), совершив много побед в Италии, с разграблением всех ее жителей-римлян, и упокоился во дворце; он умер на девяносто пятом году своей жизни»), и Павел Диакон в «Истории лангобардов» («Нарсес одолел и уничтожил весь народ готов и таким же образом победил и остальные… собрав притом огромное количество золота и серебра наряду с другими богатыми сокровищами»). Далее второй автор пишет, что от этого обогащения евнуха «…возникла к нему со стороны римлян, за которых и против чьих врагов он был так деятелен, великая неприязнь». И Павел Диакон передает как достоверное известную сплетню об опале Нарсеса, который в отместку за это призвал в Италию варваров-лангобардов (она оказалась настолько живучей, что ее отобразил в труде «История Флоренции» даже Никколо Макиавелли (1469—1527 гг.), однако мы обратимся к автору более древнему): «Они (римляне. – Е.С.) оклеветали его перед императором Юстинианом (здесь ошибка, тогда правил Юстин II; кто ее допустил, автор или анонимный переводчик Thietmar с сайта “Восточная литература”, сложно сказать: в переводе Ю.Б. Циркина, изданном в 2008 г. и использованном для сверки, сказано правильно – Юстин, однако, как далее убедится читатель, анонимный перевод Thietmar’а (с использованием фрагментов перевода Т.И. Кузнецовой) все же точнее, отчего и сделан выбор в его пользу. – Е.С.) и его супругой Софией и вымолвили слова: “Для римлян было бы действительно лучше, платить налоги готам, нежели грекам, где повелевает евнух Нарсес и держит нас в тягостном рабстве. Наш милостивейший государь не знает этого: но или освободи нас из его рук, или будь уверен, мы отдадим град Рим и нас самих язычникам”. Когда это дошло до слуха Нарсеса, то он кратко возразил: “Если я плохо обходился с римлянами, то я тоже нахожу это плохим”. И этим император был настолько разозлен на Нарсеса, что он немедленно послал в Италию Лонгина, чтобы тот занял место Нарсеса. Нарсес сильно устрашился этой новости и боялся, в особенности императрицы Софии, настолько, что не решался возвратиться в Константинополь. В частности, она, как будет рассказано, передала ему, что он, будучи евнухом, будет причислен к девицам в женским покоям для ежедневного прядения шерсти. Он же на это дал ответ, что хочет прясть такую пряжу, которую не сможет закончить при ее жизни (намек на призвание лангобардов. – Е.С.). После этого он из страха и ненависти уехал в Кампанию, в город Неаполь, и выслал вскоре после того посланцев к народу лангобардов с приглашением покинуть свои бедные поля в Паннонии и войти во владение Италией, обильной всеми богатствами, одновременно послал он различные виды фруктов и других изделий, которыми богата Италия, дабы еще более раздразнить их желание прийти. Лангобарды радостно приняли доброе и желанное приглашение и строили большие планы и надежды на будущее. Сразу же в Италии явились жуткие знаки, огненные ряды войск появлялись на небесах как предзнаменование великой крови, которая прольется в будущем».
Итак, повторим, что здесь нет ни слова правды, кроме, пожалуй, самого факта – всего три года Италия наслаждалась относительно мирной жизнью (и то 566 г. был омрачен страшной эпидемией чумы), после чего на нее нахлынул поток новых завоевателей, и в принципе византийцы даже не смогли воспользоваться своей победой над готами: Равеннский экзархат, созданный ими, фактически пребывал в многолетней агонии, пока лангобарды все-таки не поставили точку в его существовании, взяв Равенну (751 г.). Итак, реабилитируя Нарсеса, надо разобраться, почему и откуда на Италию свалилась эта новая беда.
Полагаем, ответ нам дал уже Прокопий Кесарийский, описывая, как Нарсес, собирая целую варварскую орду на деньги Юстиниана для победы над готами, привлек в числе прочих и лангобардов: «Король лангобардов Аудуин, побужденный к этому со стороны императора Юстиниана большими денежными подарками, и, во исполнение договора о союзе, послал ему в качестве союзного отряда лучших воинов, отобрав из своих приближенных две тысячи пятьсот человек, за которыми в качестве служителей следовало больше трех тысяч воинственных бойцов». После победы над Тотилой, однако, Нарсес «…стал все приводить в порядок. Прежде всего, желая избавиться от сопровождавших его лангобардов, производивших недостойные насилия (кроме прочих беззаконий в своей жизни, они поджигали дома, которые встречали на своем пути, и насиловали женщин, убегавших и скрывавшихся под защиту храмов), он наградил их богатыми денежными подарками и позволил вернуться домой, а Валериану и своему племяннику Дамиану велел идти с ними вплоть до границ Римской империи, чтобы во время обратного похода они не причинили кому-нибудь зла» (та же информация – у Павла Диакона, правда, изложенная с лангобардской точки зрения, без кровавых и прочих эксцессов). Надо полагать, именно этот «экспедиционный корпус», вернувшись к своим, поведал о чудесной стране, которую будет не так уж сложно завоевать ввиду истощения обеих воюющих сторон.
Павел Диакон (сам, кстати, по происхождению лангобард) называет конкретную дату начала вторжения: «Лангобарды, оставив Паннонию, отправились с женами, детьми и со всем имуществом в Италию, чтобы овладеть ею. Прожили они в Паннонии 42 года и вышли оттуда в апреле, в первый индиктион, на другой день Святой Пасхи, которая по вычислению в том году пришлась на календы апреля (т.е. 1-е число), в 568 год воплощения Господа» (иногда вторжение лангобардов тоже ошибочно датируется то 567, то 569 г.; явно этому завоеванию предшествовала отставка Нарсеса – 567 г., – что и зафиксировано в приведенной выше сплетне о том, что Нарсес отомстил за свою отставку императрице Софии). Вел новую орду король Альбоин (ок. 526 – ок. 572 гг., правил с 566 г.), незадолго до того разбивший племя гепидов (считается, что одних воинов у Альбоина было 80 000, отсюда выводят общее число переселенцев – 400 000). По вероисповеданию лангобарды в те времена были арианами, хотя и язычество среди них сохраняло сильные позиции. Интересна этимология названия племени – это не исконное самоназвание лангобардов, именовавшихся виннилерами или виннилами, а данное им прозвище, которое переводится либо как «имеющие длинные топоры» (см. родственное слово «алебарда»), либо как «имеющие длинные бороды». Казалось бы, ничего особенного, косматость варварам вроде свойственна, однако под этим определением подразумевались варварские женщины: якобы, идя в бой вместе с мужчинами, они связывали свои длинные волосы под подбородками, то ли чтобы страху нагнать, то ли чтобы врагу казалось, что против него воюют так много мужчин (искаженно, в виде легенды, эта информация приводится Павлом Диаконом). По крайней мере, когда на рубеже двух эр лангобарды впервые столкнулись с римлянами, историк Веллей Патеркул (ок. 20 г. до н.э. – после 30 г. н.э.) отметил, что лангобарды – более дикие, чем сама германская дикость.